Тот злобно зашипел и впился пальцами ей в плечо. Секунду его хватка была болезненной, а потом ослабела.
— У цыгана, как всегда, удачный выбор, — пробормотал он с сильным акцентом.
Каприс застыла. Ее инстинкты восставали против вторжения в личную жизнь. Все чувства кричали, чтобы к ней не прикасался никто, кроме Куина. Но над этим, словно смертельная зараза, навис ужас, лишавший ее способности злиться и даже мыслить. Но несмотря на страх, она не хотела унижаться. Молчание тоже было оружием — и она им воспользовалась.
— Так ты еще сражаешься. — Его рука скользнула по ее коже, легко, почти нежно. — Хорошо. Я таких люблю. — Он провел пальцами вдоль ее руки. — Я позабочусь, чтобы у нас было время познакомиться поближе. — Он посадил Каприс прямо, тихо смеясь. — Очень и очень близко.
Каприс прислонилась к дверце, заставив себя дышать медленно и глубоко. Насилие — то, чего боится любая женщина. Но она выживет. Смерть не оставляет надежды на освобождение. А жизнь обещает все, если только хватит сил отключить боль. Она уже это делала. И, если понадобится, сможет сделать снова. Только на этот раз она не одна. Куин где-то поблизости. Он не успокоится, пока ее не отыщет. И если этот недочеловек исполнит свою угрозу раньше, чем Куин найдет ее, они справятся и с этим тоже. Мысль о Куине и его кодексе чести немного ее успокоила. Вернулся гнев, холодный, как у него, безмолвный, глубокий. У нее только одна задача. Выжить и дождаться Куина.
Куин услышал в коридоре голоса. Он отошел от двери и встал так, чтобы вошедшие не сразу его увидели. Он не смотрел на Густава. Пока не будет выполнено задание, с этой стороны опасность ему не угрожает. Дверь открылась. Первой вошла Каприс. Только великолепная подготовка и опыт позволили ему не выказать никаких чувств при виде впившейся в ее запястья веревки, бледности лица, едва видного из-под тугой повязки, и мужской руки, грубо сжимавшей ее предплечье. Все прошлые унижения были умножены в тысячи раз и занесены на счет, который он для нее сквитает. Он быстро, но тщательно осмотрел Каприс, а потом перевел взгляд на гневное лицо Густава.
— Мне нужно пять минут.
Густав покачал головой.
Куин пожал плечами и двинулся к двери.
— Нет! — Густав вскочил, упираясь ладонями в крышку письменного стола. — Будь ты проклят! Приказываю тут я!
— Тогда приказывай, или я ухожу.
Долгие секунды Густав оценивал решимость своего противника. Дыхание его участилось от с трудом сдерживаемой ярости. В конце концов он яростно взмахнул рукой и приказал тому, кто привел Каприс, отпустить ее и выйти.
— Я останусь.
Куин снова повернулся к двери.
— Я могу обратиться и к кому-нибудь другому.
Куин уже сделал шаг в коридор, когда Густав выругался словами, которых Куин не слышал с юности.
— Ладно. Можешь в последний раз побыть со своей бабой. — Он вышел из-за стола и прошел в коридор. Взгляд его обещал месть. — Это ничего не изменит.
Куин едва заметно улыбнулся: мрачный изгиб губ, знакомый его мучителю. Цыган никогда не улыбался по-настоящему — только когда давал обещание, осуществлявшееся в аду. Невольно, несмотря на все свои тщательно продуманные и просчитанные планы, в результате которых цыган должен был бесследно исчезнуть, Густав ощутил страх. На одно мгновение ужас темной пеленой лег на его безумие. Куин заметил в нем перемену, учел ее и сыграл на ней. Ради Каприс он готов был воспользоваться любым преимуществом.
— Если ей хоть кто-то, неважно по какой причине, причинит самый малейший вред, если у нее на теле появится хоть одна ссадина, если она только скажет, что кто-то из твоих людей позволил себе хотя бы чертыхнуться в ее присутствии — я тебя выслежу и не оставлю ничего, кроме дыхания. И ты будешь умолять, чтобы я позволил тебе за гладить свою вину перед ней за то время, на которое я оставлю тебя жить.
Густав отступил на шаг, глядя на человека, в чьем голосе не слышно было ни намека на гнев, одно только равнодушие, вынести которое было невозможно.
— Я дал тебе слово! — прохрипел он.
— И мы оба знаем, насколько на него можно положиться.
Густав с трудом сглотнул, а Куин отвернулся и вошел в комнату, закрыв за собой дверь.
Он не стал терять времени, проверяя, не подслушивает ли его Густав или кто-то из его людей. Он прошел через комнату и снял с глаз Каприс повязку, а потом быстро повернул ее к себе спиной и по-новому завязал ее веревки так, что она по-прежнему не могла двигать руками, но теперь путы не врезались так мучительно ей в тело.
Каприс моргала: первые несколько секунд ее глаза не могли привыкнуть к врывавшемуся в окна солнечному свету. К тому моменту, когда она могла, наконец, нормально видеть, Куин уже повернул ее лицом к себе.
— Он к тебе прикасался?
Заглянув ему в глаза. Каприс изменила ответ, который собиралась дать.
— Нет.
Куин всмотрелся в ее лицо и по глазам понял, что с ее губ только что сорвалась первая ложь. Она рискнула сделать это — ради него.
— Ты лжешь, но это неважно. — Он притянул ее к себе. Ему необходимо было почувствовать удары ее сердца, бьющегося в такт с его собственным. — Что бы тебе ни приказывали сделать, не сопротивляйся. Выполняй.
Каприс впитывала в себя его силу и тепло. Глаза ее были закрыты.
— Хорошо.
Он взял ее за подбородок и поднял лицо навстречу своему.
— Они не причинят тебе вреда. Ты для них только заложница. Ты им не опасна — если не увидишь их лиц. Так что мне придется снова завязать тебе глаза перед тем, как они вернутся.
Она кивнула, доверяя ему свою жизнь.
— Понимаю.
Сурово сжав губы, Куин покачал головой.
— Нет, не понимаешь. Но я ничего объяснять не буду. Только дам тебе обещание: тебе больше никогда не придется пережить подобное.
Будь у Каприс свободны руки, она крепко обняла бы его.
— Не надо ради меня снова ранить себе душу! — умоляюще попросила она.
Все его напряженное тело говорило о том, что он не собирается ее слушать.
— У меня нет души.
— Нет, есть! Я нашла ее и не собираюсь отказываться ни от нее, ни от тебя.
Куин не позволил себе отреагировать на ее заявление. Он знал, что необходимо сделать. Даже она не могла сейчас изменить его намерений. Удар в дверь возвестил, что их время закончилось. Куин взял со стола повязку.
Каприс прочла в его глазах муку, которую он не хотел, а может, и не мог прогнать. Ее руки ныли от потребности обнять его.
— Я помню, как ты в ту ночь велел мне закрыть глаза, — чуть слышно прошептала она. Если она не может спасти его от адских мук, то хотя бы может дать воспоминание, которое хоть на секунду усмирит боль. — Темнота создана для тайн. Но я в моей темноте не буду думать о них. Со мной будет твое лицо и воспоминания о тебе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
