другой стороне проспекта (напротив нашего института наискосок справа). Кафе работало до 21 часа, но я успевала. Кофе, конечно, был так себе, но атмосфера была вечернего города. Помню, как однажды я подошла к стойке уже со своей чашечкой, но напротив меня оказались некстати какие-то москвичи (я это поняла по разговору этих трех молодых мужчин) и бесцеремонно стали меня разглядывать. Мне это было неприятно до такой степени, что чашка дрожала у меня в руке, я вынуждена была ее поставить на стол и быстро уйти. Но такое, к счастью, было только один раз. Зарядившись энергией кофе, я выходила и мой маршрут пролегал сначала по Ленинскому проспекту вдоль домов по тротуару (посередине по бульвару я ходила очень редко, т. к. приходилось на перекрестках переходить на тротуар и снова возвращаться из-за разрывов для машин — НО однажды очень теплой бархатной ночью я все-таки решилась пройти по бульвару среди красивых лунных фонарей и — получила огромное удовольствие — никто не встретился, было немного страшно (я шла поздно в 11 вечера после заседания нашего научного кружка) — но эта ночь иногда мне даже снится!).
Потом мой маршрут протекал по-разному. Или я сворачивала сразу на улицу Гагарина, проходя мимо величественного Планетария (в котором до сих пор ни разу не была!) и потом шла по улице Мира мимо областной научной библиотеки, или — на Порт-Саида (с очень красивым открытым сквером слева и очень презентабельными, с большими окнами, домами справа) и снова шла по улице Мира (элегантные светло-желтые 3-х-этажные дома с тем самым очаровательным вьющимся диким виноградом), или — шла до широкой Комсомольской улицы с прекрасными тополями — невероятно красивой, поднимающейся вверх на эстакаду (но постоянно это будет только через пять лет). Однако пока я училась в институте чаще всего я все же шла по почти всему Ленинскому Проспекту, пересекая все эти наши красивые улицы и выходила на Аллею Героев и всегда шла к Вечному огню. Это одно из моих самых сильных мест притяжения. Вспоминаю как-то очень поздний зимний заснеженный вечер. Я вышла из института поздно (в 11 вечера) — после заседания нашего студенческого научного литературоведческого кружка (СНО) и пошла по своему любимому маршруту (все уехали на троллейбусе). В городе было пустынно. Я шла одна. У Вечного огня — никого. Я одна — во всей Вселенной! Это были «мои минуты» (как говорила героиня романа «Обед в ресторане «Тоска по дому» Энн Тайлер). От вокзала в тот поздний вечер я умчалась на коммерческом «Икарусе» (это всегда была нечаянная радость!).
Был у меня в мои студенческие годы еще один маршрут. Объектом притяжения была наша Центральная набережная. К ней я шла почти так же, т. е. до Аллеи Героев, но поворачивала не направо, в сторону вокзала, как обычно, а, наоборот, налево и — шла вниз к Волге, потом уже на набережной поворачивала налево и уходила далеко вдоль Волги в обратную сторону (как бы снова в сторону института), но минут через 20, снова поворачивала назад и, дойдя до Аллеи, поднималась вверх своим обычным маршрутом до вокзала. Очень часто по Набережной я шла от 11 до 12 ночи совершенно одна (не боялась, что не смогу уехать домой — в те годы, к счастью, это было невозможно). Эти поздние прогулки по Набережной в моей памяти отложились как исключительно осенние (дождь, мгла, туман) и зимние (метель, снег). Когда я описывала каталог нашей библиотеки в 2012 году, я нашла у 27-летнего А.Пушкина пронзительные строки: «Весна, весна, пора любви. Как тяжко мне твое явленье, Какое томное волненье. В моей душе, в моей крови… Как чуждо сердцу наслажденье … Все, что ликует и блестит, Наводит скуку и томленье. — Отдайте мне метель и вьюгу, и зимний долгий мрак ночи». Это мое стихотворение. Никогда бы не подумала, что Пушкин весну тоже не любил! Клайв Льюис дал этому прекрасное грустное объяснение: «Весна — это только ожидание жизни». А поэтому (добавляю я) — это время волнения, тревоги и одиночества. Но я в годы учебы в институте ничего подобного не испытывала. Я любила гулять одна. И — мне никогда не было одиноко. Я никогда не искала наслаждений! Я искала дожди, туманы, вьюгу, мрак ночи, штормы. Я любила плыть одна (в прямом и в переносном смысле).
И все это было в контексте литературоведческого кружка (где мы засиживались допоздна — поэтому и мои очень поздние прогулки по городу). Мы обсуждали современную зарубежную литературу (в основном, в рамках модернизма, но не только). Многое в те годы печатал журнал «Иностранная литература» и многие романы выходили на языке оригинала: Айрис Мёрдок и ее роман «Черный принц» в контексте экзистенциализма (См. об этом в моем эссе «Мои поступления в вуз и КГБ»), где постоянно подчеркивается невероятная хрупкость человеческой жизни (читайте недавно вышедшую книгу Нассима Талеба «Антихрупкость», но — какой ценой она достигается?), Джеймс Джойс и его роман «Портрет художника в юности» (о мучительном поиске самого себя сквозь призму нездоровья), Вирджиния Вулф и ее прелестные эссе о человеческом достоинстве (например, «Своя комната»), Герберт Лоуренс (и его роман «Любовник леди Чаттерли» — он вызвал бурную и неоднозначную реакцию, мне, например, был ближе и симпатичнее ее интеллектуальный муж, нежели малообразованный любовник-олух), Джон Фаулз и его тогда недавно вышедший у нас роман (и на английском — тоже!) «Башня из черного дерева» (в котором ставились необычные вопросы: как всего за три дня герой (30-летний живописец и критик) неожиданно осознает (как об этом удивительно проникновенно написано в Предисловии), что все его и материальное благополучие, и семейный уют, и особенно его собственное замкнутое в геометрических пределах элегантных абстракций творчество — не что иное, как формы добровольного самозаточения в башню комфортабельной несвободы) и, конечно, Фрэнсис Скотт Фицджеральд и его потрясающий роман о человеческой неблагодарности и жестокости «Великий Гэтсби». Это была для всех нас совершенно новая другая литература и я, как староста кружка, включала ее в процесс обсуждения на наших встречах. Все это было очень интересно! И делало жизнь глубокой, насыщенной и необычной!
В годы учебы в институте был у меня и еще один объект притяжения — Училище искусств на улице Мира, где по субботам часто бывали камерные музыкальные вечера (симфонические, оркестровые, фортепианные, струнные, скрипичные и многие другие). Я очень любила эти вечера! Музыканты часто приезжали из Москвы, из Ленинграда, из Саратова и других городов. Зал был небольшой, но очень уютный (и всегда — переполненный).
