Но большие планы на юге заставляли идти на мировую. И Мазепа, вопреки всем своим чувствам, старался всячески ублажить запорожцев и наладить с ними взаимоотношения. По согласованию с Петром в Запорожье направили челны, смолу и железо. При этом гетман торопил новобогородицкого воеводу, чтобы тот не задерживался с челнами. Лично от себя Иван Степанович пожертвовал средства на строящуюся в Запорожье церковь.
Но договориться со сварливым «рыцарством» было не так-то просто. Когда в апреле стольник А. Чубаров и подьячий В. Парфеньев вручали запорожцам очередное жалованье, те уже на следующий день заявили, что сукно им дано «бракованное». Русские требовали предъявить «брак», на это запорожцы отговаривались, что на двор выносить полотно нельзя (будет ссора среди черни), а в скарбнице (то есть кладовой) слишком тесно…[309]
Для того чтобы уладить отношения, следовало откровенно высказать взаимные претензии. Запорожцы написали статьи, по каким пунктам они обвиняли гетмана. Тот пошел даже на то, что написал Низовому войску ответ, оправдываясь и объясняя свои поступки. Запорожцы были недовольны тем, что Мазепа предпринимал частые походы на татар, не предупреждая их. С точки зрения военной стратегии, учитывая контакты запорожцев с Крымом и Речью Посполитой, правота Ивана Степановича была очевидной. Все остальные обвинения касались исключительно материальных вопросов. Запорожцы были недовольны раздачей собственности городовой старшине (обычная логика: почему не мне), постройкой мельниц в Полтавском полку (конкуренция их промыслу), нерегулярной выплатой жалованья (это при их-то перемирии с Крымом!) и т. д. Гетман терпеливо оправдывался, но предупреждал, что из-за таких несправедливых претензий могла нарушиться их «общая любовь и приязнь»[310].
В начале мая 1691 года Мазепе становится известна неприятная новость: некий Петро Иванович Иваненко (Петрик), свояк Василия Кочубея, старший канцелярист Генеральной войсковой канцелярии, бежал в Запорожье, где был избран писарем и начал активную агитацию против гетмана[311]. Это были и без того тревожные дни, когда не было еще завершено дело Соломона. Гетман знал об усилиях оппозиции свалить его во что бы то ни стало. И теперь, возбуждая Запорожье против него, враги Мазепы могли лишить его самого главного аргумента — возможности вести успешные военные действия на крымском фронте. То есть препятствовали ему выполнять основное задание Петра.
Петрик, как канцелярист, имевший доступ ко многим секретным документам, сразу же поведал запорожцам, что гетман отправил в Крым для переговоров своего посланца Радича. Низовое войско страшно обеспокоилось, видя в этом угрозу собственным планам и отношениям с татарами. Мазепа их успокаивал. Писал, что Радич по своему статусу ни о каком перемирии говорить не может, что запорожцы совершенно напрасно слушают «непристойные речи», что цари одинаково беспокоятся о войске городовом (о реестровых) и о Низовом (о Запорожье). Гетман высказывал предположение, что эта ложная весть была сообщена им «плутом Петриком» с целью их поссорить («Лихорадка ему в живот, собачью сыну»)[312]. В заключение он требовал, чтобы изменника Петрика без всяких отговорок немедленно выдали в Батурин.
Кто же стоял за этим новоявленным народным героем, вошедшим в историю как Петрик? Многие историки, оценивая его действия, решались на сравнение его с самим Богданом Хмельницким: тоже, мол, бежал в Запорожье, начал там агитацию и нашел союзников в лице татар. Этими внешними сторонами сходство, однако, и заканчивается.
Петрик был связан с весьма определенными фигурами полтавской оппозиции, дружба которых с Запорожьем тоже была не случайной. Полтавский, самый южный полк Гетманщины, исторически имел тесную связь с Сечью и весьма отличался от других полков по своим экономическим условиям. Здесь по-прежнему основным доходом оставались скотоводство, промыслы и торговля, а не земледелие, как в других регионах Гетманщины. Самой эффективной и прибыльной для полтавцев была торговля с Крымом и Турцией, главным посредником в которой выступало как раз Запорожье, само сбывавшее в том направлении продукцию своих промыслов. Поэтому богатая полтавская старшина выступала против войны с Крымом (а соответственно — против внешней доктрины Москвы) и поддерживала запорожцев, заключивших с татарами перемирие. Мазепа, активно включившийся в планы Петра на юге, их раздражал и не устраивал.
То же самое относилось и к политике гетмана по отношению к Правобережью. Мазепа активно поддерживал православных «другого берега», покровительствовал переселенцам, но жестко боролся с теми недовольными новыми порядками, кто убегал в «польскую Украину». Как мы неоднократно подчеркивали, Ивану Степановичу были не чужды идеи единой Украины. В этом он продолжал политику Самойловича, лелеял мечту, что его родные правобережные земли вернутся под власть гетманской булавы и Гетманщина воссоединится, как во времена великого Богдана[313]. Старшина северных и центральных полков, заинтересованная в людских ресурсах, поддерживала его в этом. А вот на Полтавщине — наоборот, жаловались на притеснения со стороны правобережных переселенцев. Таким образом, эта группировка старшины выступала против главных направлений внешней политики Мазепы. Возглавлял ее старый полтавский полковник Федор Жученко, занимавший эту должность с небольшими перерывами на протяжении десяти лет и имевший там огромные имения. Правой рукой у него был Иван Искра, внук знаменитого гетмана Остряницы. Тоже представитель старого, богатого и амбициозного левобережного рода. И у Жученков, и у Искр имелась многочисленная родня, поддерживавшая их в антигетманских настроениях. Зятем Жученко был сам генеральный писарь Василий Кочубей. Еще со времен Коломацкой рады он считал себя обойденным. Теперь, получив указ от Украинцева присматривать за Мазепой, Кочубей снова увидел перед собой перспективу получения заветной булавы. Казалось, нужно было совсем немного, чтобы свалить ненавистного чужака.
Петрик был женат на внучке полтавского полковника Федора Жученко, которая, таким образом, являлась племянницей Василия Кочубея (вся левобережная старшина имела тесные родственные связи). В том, что он был настроен полтавской оппозицией, современники не сомневались. Прибыв в Запорожье, Петрик поклялся кошевому, что если только они хотя бы с шестью тысячами орды вступят в Украину, к ним тотчас же присоединятся все «од самой Полтавы». При этом он прямо ссылался на своего «дедуся» (то есть деда жены, Ф. Жученко), который «не будет спать»[314].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
