свете магазинных ламп. Бабушка тоже поседела в свои тридцать, как она любила указывать мне. И все же мама всегда казалась несокрушимой, жесткой и готовой покорить весь мир ради меня. Меня сильно возмущали эти седые волосы.
— Ты слишком быстро взрослеешь в последнее время. Не могу за тобой угнаться. — Она обхватила мою щеку прохладной ладонью. — Ты хорошо провела время со своей новой подругой?
— Да. — Я улыбнулась, накрыв ее руку своей. — Ханг — хорошая. Думаю, ей даже можно доверять — шок, ужас.
— Ты действительно не собираешься прощать Джорджию, не так ли?
Я отвернулась, наши руки упали с моего лица.
— Не собираюсь. Я просто… я не могу.
— Иди. — Мама нахмурилась. — Вы двое дружили с самого детства.
— Ага. — Тошнота скрутила мой желудок. Из-за похмелья или Джорджии, я не могла сказать. — А потом она предала меня, оскорбив при этом человека, который спас мне жизнь.
— Люди совершают ошибки.
Я покачала головой.
— Знаю. Поверь мне, я знаю. Ее разговор с одним журналистом обо мне я могла бы простить. Но ходить на каждое шоу и разговаривать с любым, кто уделит ей время? Не так много.
— О, малышка. — Общественное место или нет, но мама заключила меня в свои объятия. — В последнее время тебе было нелегко.
Я попыталась улыбнуться. Это не совсем сработало.
— Мне бы хотелось как-нибудь познакомиться с твоими новыми друзьями.
— Конечно. Когда-нибудь. — Я ни в коем случае не хотела знать, какой будет ее реакция на Джона. Мама видела, как его увозили в наручниках из «Дроп-стопа». Она также слышала о его прошлой жизни в качестве дружелюбного местного наркоторговца.
Нет. Даже если бы мне удалось сотворить чудо и вернуть его в свою жизнь, маме и Джону не нужно было встречаться.
— Я вроде как кое-что испортила прошлой ночью, — сказала я, вроде как нуждаясь в том, чтобы поговорить об этом. Видит Бог, это владело моим бедным, поврежденным алкоголем разумом. Поговорим о нечистой совести.
— Что ты имеешь в виду? — спросила мама.
— Я сделала поспешный неверный вывод об одном из моих новых друзей и, возможно, немного повела себя с ним как полная задница.
Мама сморщила нос и сделала шаг назад.
— Черт. Ты извинилась?
Я кивнула.
— Это ничего не исправило, да? Что ж, если он важен для тебя, продолжай извиняться, — сказала она, похлопав меня по щеке своей прохладной рукой. — И находи новые и разнообразные способы извиниться. Испеки пирожные, напиши песню, построй хижину в лесу.
— Может быть.
— Ты ведь знаешь, что я здесь, для тебя, не так ли? — спросила она, сияя глазами.
— Знаю. — Я схватила ее за руку.
— О чем бы тебе ни хотелось поговорить, я хочу это услышать. Ограбление, твоя новая школа, как идут дела с твоим психотерапевтом, отношения, друзья, мальчики, девочки, что угодно…
— Все в порядке, мам. Серьезно. Я в порядке. — Если не обращать внимания на бессонницу, случайные приступы паники и общее сумасшествие, происходящее в моей голове. — Все налаживается.
Она шмыгнула носом.
— О Боже, мы на публике. Не плачь, — приказала я. — Это не тот момент.
— Конечно, тот. Мы обнимаемся посреди универмага. — Мама крепко обняла меня. — Это прекрасный момент общения матери и дочери. Давай попросим проходящего мимо незнакомца сфотографировать нас.
Я закатила глаза. Затем отметина на ее шее привлекла мое внимание, и я прищурилась.
— Мама? Это что, засос?
— Что? — ее рука метнулась к крошечному синяку под ухом. — Нет, конечно, нет!
— Да. — Я разинула рот. — Ты с кем-то встречаешься.
Я видела вину в сжатых губах и широко раскрытых, полных паники глазах.
— Конечно, нет. Не говори глупостей. Когда, черт возьми, у меня вообще будет время?
— Мама…
— Между тобой и работой у меня заняты руки. — Она поцеловала меня в щеку и улыбнулась. — Я защемила кожу прошлой ночью, снимая ожерелье, вот и все. Замок защелкнулся.
— Ты же знаешь, я бы не возражала, — сказала я, внимательно наблюдая за ней. — Тебе позволена жизнь. Просто не обращай внимания на мое отвращение при мысли о том, что у тебя с кем-то что-то будет.
— Я ценю это, дорогая. — Она бросила на меня сухой взгляд. — Но, Иди, я ни с кем не встречаюсь.
Я медленно выдохнула.
— Ладно.
— Кофе и кекс?
— Это потенциально могло бы спасти жизнь прямо сейчас.
Она усмехнулась.
— Вот это моя девочка. Пошли.
И все снова стало хорошо. В основном.
Глава 24
В понедельник, на английском языке, я положила пакет с домашним печеньем на стол Джона. Он приподнял бровь, затем убрал его в свой рюкзак. Мы не разговаривали.
Во вторник я протянула ему кекс, когда мы проходили мимо друг друга в холле. Слово «прости» не умещалось сверху, но я подумала, что буква «П», нанесенная зеленой глазурью, говорит о многом. Мы все еще не разговаривали.
В среду, помимо выпечки, я подсунула ему в шкафчик хайку под названием «Я худший». Писать песню было не вариант. Сначала я пыталась написать сонет, пока не осознала, что я отстой в поэзии, и в любом случае хайку были короче. Но я не увидела его в тот день.
В четверг, снова на английском, я положила ему на стол маленький, аккуратно завернутый в коричневую бумагу сверток. Под его глазами залегли усталые тени. Он склонил голову набок, с любопытством или смущением, я не могла сказать.
— Салат, ветчина, швейцарский сыр и маринованные огурцы, — подсказала я.
— Ты сделала мне сэндвич?
— Да.
— Хм.
— Ты не должен есть это, если не хочешь.
— Нет, — сказал он, собственнически положив руку на сэндвич. — Я хочу.
— Хорошо. — Когда это было решено, я повернулась на своем месте лицом к передней части класса.
— Иди?
Я оглянулась через плечо.
— Да?
— Ты прощена, — сказал он. — Можешь остановиться с подарками.
Я медленно выдохнула.
— Это хорошо. У меня закончились идеи. Завтра это была бы я, предлагающая нести твои книги.
— Ты собиралась нести мои книги? — веселье наполнило его глаза.
— Конечно. Почему нет? Если бы это продолжалось до выходных, думаю, что помыла бы твою машину или что-то в этом роде.
Он сделал паузу. Затем покачал головой, длинные волосы упали вперед, чтобы скрыть ухмылку.
— Я должен был продержаться.
— Джон, я не думаю, что ты плохой человек, и я действительно доверяю тебе.
Он просто уставился на меня.
— Спасибо.
Внезапно дышать стало легче. Как будто мои теперь зажившие ребра уменьшились, но затем вернулись к своим нормальным размерам. Если бы Джон решил, что я слишком много драматизировала, я бы выжила. Я знала это. Однако прощение ощущалось намного
