— Слушаюсь, командир.
Спустившись к реке, я увидел целый караван из саней и телег. В основном запряжёнными волами. Насчитал двадцать повозок. Это около ста человек, прикинул я, так как мужики шли своим ходом.
Свиснув в свой свисток подмогу, я направился к каравану.
Увидев меня, бабий вой сперва затих, а потом возобновился с новой силой. Я подошедши, тихо спросил:
— Кто старшой в поезде?
— Ну я, старшой… — Шагнул вперёд старик в тулупе и треухе.
— И я старшой в той крепости. Коли бабы не перестанут орать, скажу стрельцам развернуть вас взад. И отправить туды, откель вы шли. Хош проверить моё слово, иль поверишь?
— Верю… Чего там… Мужики заткните баб.
Мужики разбежались по возам и всё стихло быстро. Только где-то послышались вместо нарочитых, натуральные всхлипывания.
— Сказываю всем! — Крикнул я. — Вперёд дороги нет. Здесь мы строим новый большой город. Крепость защищают уже пятьсот воев с пищалями. Завтра приедут из Москвы еще столько же. Строим дома за казенный кошт всем жителям города. Кажный свободный житель на пять лет освобождается от подати. После пяти лет — десятина. Казённые крестьяне получают землю, семена и инструменты, урожай на прокорм и казенную плату. Все прошлые долги казённым людям прощаются.
Прямо сейчас вас ждёт теплое жилье и горячая еда. Хотите — сворачивайте в крепость. Но вперёд дороги нет. — Повторил я то, с чего начал.
Я говорил громко, четко и не торопясь. Даже несколько протяжно. Потом развернулся и пошёл назад к крепости.
— Стой! Стой! — Крикнул «старшой», — а поговорить?
— С коровой со своей будешь разговаривать, — сказал я, но никто не услышал.
Поднявшись на взгорок, я обернулся, и увидел, как караван заворачивает к крепости.
Подойдя к Григорию, я попросил:
— Гриш, ты прими народ поласковей. Не командуй особо. Разместим их сегодня пока в казарме, а вы раскинете лагерь.
— Да мы и в казарме все уместимся. Там, девки есть? Не видел, Михал Фёдорович?
— Ты про девок мои указания знаш?! А то заставлю всех жениться.
— Естно знаю, Михал Фёдорович, две войны вместе. Да большинство уже женаты, а два раза нельзя… — Рассмеялся он.
— Тады — укорочу уды… — Тоже рассмеялся я. — Как твоя? Не хотела отпускать?
— Еле оторвал у ворот. Я, как сказал: «на долго» — сразу в вой… По лету приедет. Со всеми сопляками. Батяня их привезёт. Там много будут ехать. Здеся лесу стокма не будет, скокма домов ставить надо.
— Из кирпича, Гриня, сделаем. Хоромы вам всем отстроим. С печами белыми, с полом деревянным, с подполом. Нарисуем чертёж нового города, где какой дом стоять будет.
— А горшки смывные, как у тебя, Князь?
— Обязательно Гриня. Это самое главное. И водопровод. А пока, иди, Гриня, арбайтн.
Мы продолжили со Степаном возводить храм. Через некоторое время к нам подошёл «старшой» из вновь прибывших. Подошедши, он крякнул, привлекая моё внимание, снял шапку, и сказал:
— Спаси тебя Бог, Князь Михал Фёдорович. Сказали нам, хто ты тут… на этой земле…
— И кто? — Спросил я усмехаясь.
— Царь и Бог.
Я рассмеялся.
— Человек я, Старик, простой человек… Так что, ты, кончай, сказы сказывать, займитесь делом. Помогайте, чем можете пока. С завтрева по работам распишу. Вы сегодня в казарме поночуете. Здесь за стеной, — я показал на уже отпиленные брёвна, — вам большой дом собирают. Подсобите там.
Левая стена крепости уже была спилена на высоту два метра вся. По другую её строну, на расстоянии пяти метров, вкопана вторая стена и укладывались бревна крыши. Пока решили сделать односкатную. Досок на перекрытие крыши не было. Соломы тоже. По сути, осталось докрыть крышу и доконопатить.
Вот что значит четыреста плотников с инструментом. Я знал, куда и на что шёл. И был готов ко многому. За три года службы бойцы моего десантно-штурмового, сапёрно-строительного батальона только летать не умели. И все были привиты, между прочим от всех известных местных болячек.
Я отдал образцы вакцин моему ведуну Феофану, и он, приручив, и уговорив, по его словам, микробов, делал вакцины литрами. И, кстати, первыми привил своих детей и родственников. Почти все из них были обычными людьми.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Один из его сыновей, знахарь, должен был приехать следующим поездом, и начать медобследование и вакцинацию местных жителей.
* * *
— Тебя, Афанасий Никитич, — сказал я «старшому», — пока назначу старостой всех пришлых людишек. Вы откель шли?
— Из Киева. От теда много теперича идет. Наши сродственники ранее прошли на Гомель. Тута их нет.
Мы сидели на лавках в моих замковых «хоромах». Я проводил вечернее совещание.
— Тута мы только вчера явились… Ты, Афанасий Никитич, пошли кого-нибудь в Гомель. Пусть узнают, где твои сродственники стали, как у них складывается, что в городе делается, кто хозяин, пошли ли под руку Москвы, али бунтуют?
— Понятно. В догляд значит?
— В догляд. Коли кто допытываться станет: стражи, князья, — где вы, пусть скажет, что хворых много, тут в крепости на постой стали. Про воев пусть молчит, коль не спросят. А под пытки пусть не идет, а сказывает, как есть. Коли там сродственникам будет худо, пусть сюда вертаются. Но лучше, чем здесь, не будет ни где.
— Степан Ильич, тут зверь в округе есть? — Спросил я «воеводу».
— Как не быть. Есть и кабан, и олень… Токма, оленя бить князья претят. А олень знатный: и большой, и малый. Да и кабан тут, что твой бык. Никого не боится. Совсем рядом они.
— Слышал, Григорий Иванович? У тебя завтра есть возможность отличиться. Заряды особо не тратить. Возьми пятьдесят бойцов. Завтра чтоб кулеш на всех с мясом был. Вечером ещё поезд с нашими прибыть должон. Удивим их кашей с оленятиной! Что сказать хочешь? — Спросил я деда Афанасия, увидя, что он заёрзал, и пару раз «крехтанул» в кулак.
— Да спросить хотел… — Он засмущался. — Оленятиной всех кормить станут, али токма гостей?
— Всех, диду. Каждому — как всем, всем — как каждому. — Произнёс я выдуманный сходу девиз.
— Таак у нас, што, община, штоль? — Изумлённо откинулся на лавке дед.
— Пока да. Как первый урожай соберём, так поглядим, как жить далее. Но казна даёт деньги, инструмент, жильё, лекарство и всякую другую помощь тем, кто пойдёт в казённую общину. Коллективное хозяйство называется. Колхоз. В колхозных домах проведём воду и… Расспросите у Григория Ивановича, что там будет. Коль урожая на прокорм хватать не будет, деньгами казна выдаст.
Кто не захочет в колхоз — будут сами жить, но десятину в казну платить. Земли берите, сколько хотите, но токма, обрабатывать её придётся своими руками.
— Так столько её обработаешь, руками своими?
— А не будет рук других. Все в колхозах будут, да и не по закону это Российскому не родовитым холопов иметь.
Мы помолчали. Дед ожесточённо теребил бороду.
— У меня работных трое. Куды их теперича?
— Ты, Афанасий Никитич, человек работящий?
— Ну… дык… — опешил он. — Мы и сами выращивали… Пеньку, лён обрабатывали, и торговали сами… — Он не понимал, что мне сказать.
— В колхозе можешь делать тоже самое. И коли лучше всех делать будешь, то и лучше всех жить будешь…
— Интерес другой… — Хмуро сказал он.
— Другой, согласен. А тебе много надо? В могилку с собой не возьмёшь ведь…
— Детям оставлю, внукам… — продолжал хмуриться Афанасий.
— Детям и внукам нужен лекарь хороший и бесплатный, грамоту разуметь и малую, и высшую, в университете. Бесплатно. И промышленником государевым ежели захотят, стать, а может министром.
Кто такой министр, и что такое университет, дед точно не знал, но мои слова на него подействовали…
— Грамота — великая вещь… — Сказал Афанасий. — Без щёта и письма никуды.
— А знать, где руды лежат, каменья разные, злато-серебро…
— И этому научат?! — Изумился дед.
— Всему научат. Всё, уважаемые! Совет кончен.
* * *
Наши охотнички настреляли зверья много. Очень много.
