— Григорий, вы всех оленей перестреляли?
— Перестреляешь их… — сказал он довольно. — Там стада… Не мерянные. И кабанья… Всё в порытьи. Гляди! Один на воз!
Кабан, на которого указывал Григорий, был огромен. Килограмм двести — точно. Увидевший мой взгляд «воевода» Степан, подошёл ко мне и гордо сказал:
— Я стрельнул…
— С чего? — Удивился я.
— Григорий Иванович свою пищаль дал. Хороша пищаль. — Он завистливо на неё посмотрел.
— «Порох бы туда ещё нормальный… Цены бы ей не было», — подумал я про себя, но калийной селитры ни у Феофана, ни у профессора Русина, химическим способом, пока не получалось. А добывать селитру естественным путём слишком долго. Селитрянницы заложили три года назад, и надо было ждать ещё минимум четыре. Хоть я и посоветовал вместо извести засыпать сразу золу, но это не на много сокращало процесс. Вся надежда была на «переговоры» Феофана с бактериями.
Глава одиннадцатая
Зиму выжили на мясе, сале, и рыбе. Круп и хлеба было мало. Поставки из Московии стали затруднительны. По Литовскому княжеству шли бунты, и по трактам шастали вооруженные шайки. Хлеб, в основном, поступал с беженцами. Проводили бартерный обмен. Мясо — на крупу.
К концу мая в нашем городке по учету казённого миграционного приказа, которым командовал Афанасий Никитич — «старшой» первого задержанного нами обоза, проживало девятьсот пятьдесят два гражданских жителя и гарнизон из шестисот бойцов.
За сошедшим льдом по реке пошёл пиленный лес. Его сплавляли по Соже брёвнами, а на отмели возле крепости вылавливали.
Я прокатился зимой по Соже до лесной вырубки, и удивился, на сколько здесь были прямее русла рек, чем на имеющихся у меня картах. Крутых поворотов не было вообще, и поэтому брёвна скатывались по реке, как по маслу. Лес решили забрать сразу после ледохода, потому что в Гомеле сидели повстанцы, и мы ждали их нападения. О том поведали наши доглядатаи.
Не могли они не прийти, зная, что здесь окопался вражеский гарнизон московитов, аж с целым наместником царским во главе. И они пришли. На множестве небольших судёнышках и паре крупных, на которых, я разглядел в свой прицел, имелось по две пушчонки. Все суда, выйдя, из Сожи, встали у левого берега Днепра, сразу напротив крепости. Вероятно, увидели частокол, перекрывавший доступ на правый берег.
Мы стояли с Григорием на смотровой площадке моего замка. Пушечные порты крепости были закрыты. Мы не стали пока достраивать деревянную крепость, а лишь установили пушечные гнёзда. У нас было тоже четыре пушки, но немого побольше размером.
— Хочется шрапнель нашу на судах проверить. Может сразу шмальнём? — Спросил Григорий.
— Если первыми стрельнут, сразу залп. А пока годи…
Я разглядывал пришельцев и русло Сожа. Что за пришельцы, я так и не понял, а вот на Соже увидел то, что ожидал.
— Всё, Григорий, они попали.
— Дай глянуть, Михал Фёдорович.
Я намотал ему на руку кожаный ремешок, прикреплённый к оптическому прицелу, чтобы не уронил, и передал его Григорию.
— Вижу, Князь, вижу! Голова из устья торчит.
Тем временем, один из двух больших ушкуев, двинулся к нашему частоколу.
— Переговариваться будут… — Явно с сожалением, пробормотал Гришка, и вернул мне оптику.
Я промолчал, разглядывая нападающих. Человек двести у них было. И они могли на парусах подняться вверх по реке и по суши напасть с тыла.
— Подай сигнал «голове».
Гришка просвистел сигнал, и вслед за ним бахнул выстрел, выбросивший в верх красную ракету. «Голова» каравана из сцепленных между собой в три ряда, брёвен спустилась до устья Сожа и вышла в Днепр. Шедшие на голове бойцы на ялике оттянули пенковый канат на правый берег и закрепили за ранее установленное вкопанное бревно. Путь на верх по Днепру был перекрыт брёвнами.
Устье Сожа закрылось брёвнами, раз за разам наваливающимися на плот и создавшими большой залом. Противоположный берег Днепра, заросший ольхой и кустарником, для волочения даже небольших лодок был не пригоден, без подготовки. А времени у противника не было.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Стрельни простым ядром по кущам.
Гришка передал команду вестовому, и через минуту бахнул выстрел. Тридцатисантиметровое ядро, перелетев реку и флот неприятеля, упало на том берегу, повалив несколько деревьев.
— Эх, картечью бы… — взмолился Григорий.
Кто-то наверху его услышал, и с противоположного берега бахнуло дуплетом. Ядра, долетев до стены, стукнулись об неё, и закопались в песчаном склоне горы.
Крепость дрогнула, но выстояла.
— А!? — Простонал Гришка, глядя мне в рот.
— Давай! Но, по тому, кто стрелял. Сделай «недолёт — два».
— Есть командир! Недолёт два по пушкам! Одиночным. — Скомандовал полковник.
— Михал Фёдорович… трубочку бы… — просяще произнёс он.
Я отдал ему оптику, и он весь ушёл во взгляд.
После выстрела наше ядро, не долетев до корабля противника метра два, разорвалось, изрешетив палубу кусочками чугуна, наполнявшего «ядерную бомбу». Лучшего названия не придумал бы никто.
— Ни хрена себе, — вырвалось у Гришки, и он передал мне трубу обратно.
Глянув на кораблик, я увидел кучу шевелящихся тел. Несколько судёнышек помельче, на вёслах подгребали к пострадавшим. Тем временем пришёл вестовой от «бродской» крепости.
— Великий Князь, разрешите обратиться к товарищу полковнику.
Да, у меня в войсках, все были друг-другу товарищи. И это нововведение принялось в войсках легко и естественно.
— Обращайся.
— Товарищ полковник, парламентёры просют старшого. Хочут наместника Царского видеть.
Гришка посмотрел на меня, я кивнул.
— Скокма их?
— Бойких и важных, трое.
— Ведите этих сюда.
Я снова посмотрел на потери нападающих. Примерно половина раненых были тяжёлыми. «Ядерные бомбы» мы делали из прочной керамики, замешивая в глину осколки чугуна. Либо, по более сложной технологии: один керамический пустотелый шар вставляли в мешок с чугунными осколками, и облепляли глиной, которую потом обжигали.
Пока я размышлял о чрезмерной эффективности наших разрывных снарядов, привели парламентёров. Это были трое хорошо одетых молодых крепких мужика. Без сабель, но с портупеями.
— Почему у нас забрали оружие, какие-то босяки, пся крев, — сходу, только поднявшись на смотровую площадку, спросил первый. — Это унижение.
Я вздохнул…
— Слушать его, или сразу дать в рыло, — спросил я себя в слух, глядя на парламентёров.
Это вышло совершенно непроизвольно, и неожиданно даже для меня. Видимо, слишком мне было «влом» вести переговоры.
Все открыли рты. Особенно широко раскрыла рот, только что появившаяся из люка голова Степана.
— Как вы смеете, мы парламентёры…
— Я с вами войны не веду. Для меня вы — бунтари и заговорщики. И место вам на колу. — Я показал на не равновысокий, где-то выступающий острыми пиками, и от того, особо неприятный на вид, частокол крепости.
Все трое, глянув на острые колья, непроизвольно тронули себя за задницы.
— А вы, наверное, важные магнаты Великого Литовского Княжества? Пришли московита побеждать? Кто у вас на втором ушкуе был? — Я выделил слово был.
— Князя Гомельские, и ещё… Почему был?
— Каша там, а не князья гомельские. Кровавая каша. — Я показал на реку. — Вы сдаваться будете? — Сказал я лениво, тихонько сморкаясь, в вынутый из рукава куртки белый платок, — или предпочитаете на кол?
— Это не по рыцарски… — Вскричал другой вельможный пан.
— А где вы тут рыцарей видите? Мы — русские. И к врагам своим относимся по-нашенски. Хотим — милуем, а хотим — на кол. Нам плевать на ваши законы рыцарства. У нас свои законы. И в нашем государстве мы живём по ним. А главный закон русского человека — с предателями переговоры не вести.
— Но вы нас позвали…
— Я?! Вас?! Вы сами пришли… — я рассмеялся, Григорий и вестовые тоже, а Степан так «громыхнул» своим басом из люка, что троица подпрыгнула.
