class="p1">— Это пока всё, — засмущалась она.
— А потом?
— А потом — не всё! Хватит меня в краску вгонять, я, между прочим, не железная! Пойду я от тебя!
Но не пошла. Наоборот — прильнула, чмокнула в щеку, выхватила ключи — и только потом упорхнула. Ну-у-у вот правда — хоть бери и женись! «Чего тебе еще, собака, надо?» — как говорил Иван Васильевич в легендарном фильме.
Надо, оказывается. На кладбище, например, переться среди ночи!
* * *
Сидя на холодной жестяной крыше заброшенного склада, который вплотную прилегал к кладбищенской ограде, я совершенно четко и ясно осознавал, что очень зря не взял с собой термос. Или водки. С другой стороны — термосы нынче были сплошь со стеклянными колбами, а водка — притупляет сознание и создает иллюзию тепла, расширяя, а затем сужая сосуды, так что, бахнув грамм пятьдесят, замерзнешь только хуже.
Глаза к темноте практически привыкли, ночь была лунная, и я отчетливо видел могилу бывшего директора «Термопласта» с временным металлическим памятником-тумбой, горой цветов и венков. Шумели ветви тополей, кричали ночные птицы. Сова до чертиков меня напугала, молчаливым призраком скользя во тьме меж стволов деревьев. Одинокая лампочка фонаря под аркой ворот качалась под ударам майских хрущей, которые атаковали плафон с угрюмой решительностью.
Я устроился за кирпичной трубой, пытаясь найти себе укрытие от ветра и кутаясь в штормовку. Выходило хреново — наверное, стоило надеть бушлат! У меня уже зуб на зуб не попадал, пришлось даже заняться аутотренингом, расслабляя поочередно каждую конечность усилием воли. Помогло ненадолго.
Наконец, ворота скрипнули. Послышались мужские голоса, в воздухе запахло махоркой, замелькали лучи налобных электрических фонарей.
— Здесь, недалеко от того генерала, — зычный голос принадлежал Большакову. — Филя, ты цветочки в сторону клади, потом как обычно — всё на места.
— Наш Филя — золото, — гыгыкнул кто-то.
— Фальшивое, — вторили ему.
— Кончайте зубоскалить, за работу!
Те самые рабочие, которые пролюбили табличку с фамилией Борисова, взялись за лопаты и принялись споро откидывать землю. Спустя секунду к ним на помощь пришел тот самый Филя и еще один сутулый мужчина. Сам Большаков лопату в руки не брал, следил за процессом.
— Вы веревки-то не вынимали?
— Как можно, начальник? — оскорбились землекопы. — Не первый раз же!
Я уже знал, что они задумали, но все равно видеть и слышать это собственными глазами было дико.
— А у генерала того полон рот золотых зубов был! — сказал кто-то, вторя моим мыслям. — Знатно мы потом покутили, а?
— Кто-то кутил, а кто-то на машину копит, — буркнул Филя.
— А то тебе не хватает? — удивился Большаков. — Нормально же сработали с начала весны!
— Так я «Волгу» хочу. Поспособствуешь, начальник? Очередь до меня когда дойдет…
— Посмотрим. Копай давай!
Наконец послышался глухой стук — лопаты нащупали крышку гроба.
— Веревки, веревки где? Давай их сюда!
— И-и-и-раз… Па-а-ашел, родимый.
Они вытащили гроб наружу, ломиком-фомкой выдернули гвозди и откинули крышку в сторону.
— И награды на груди! Во дают! На кой черт ему награды в гробу?
— А шо награды? Ты гля — часики. Командирские! А ботиночки? Нормальные ботиночки!
Мрази, а не люди. Мародеры оставили покойного в одном нижнем белье, остальное уложили в сумку, а потом я услышал голос Большакова:
— Подсвети… О-о-о-о! Давай пассатижи.
Меня чуть не стошнило, честное слово! Я спрятался за трубу и старался дышать глубоко и тихо, слушая, как они забивают крышку гроба обратно, опускают его в могилу и засыпают землей.
— Филя, — сказал один из рабочих. — Твой выход!
— А до этого я, стало быть, в сторонке сидел? — возмутился Филя.
— Давай, не выкобенивайся! — рявкнул Большаков, послышался шорох венков и звуки суеты.
— Во! Как и было, гляньте.
— Ну, плюс-минус. Куда-а-а вы собрались, работнички? А две могилки кто на завтра готовить будет?
— Ну Степаныч, ну еж твою…
— Я те дам! Только скажи по-матери, я тебе все зубы выбью, понял? Вы трое — лопаты в руки, Филя — бегом за клеенкой в контору, и ведра прихвати!
— Опять я таскать воду буду? У меня грыжа!
— Да мне похер, — откликнулся Большаков. — Иди воруй, если у тебя грыжа. Или дедушек в карты обдуривай… Чем ты там занимался-то?
— Кукольник я! — обиделся Филя.
— Говнюкольник. По-русски скажи!
— Фальшивомонетчик.
— Ну вот. Ну и иди за клеенкой, кукольник, — невпопад закончил Большаков.
* * *
Кажется, я всё-таки задремал, прислонившись к трубе, несмотря на холод и ветер — они как раз закапывали могилу. А когда проснулся — уже было поздно:
— Руки вверх! — произнес молодой голос и в лицо мне ударил яркий свет фонаря, — Милиция!
Глава 15,
в которой остается не зарекаться только от сумы
Лязгнула железная дверь за моей спиной, захлопнувшись. Я медленно втянул в себя спертый воздух, пованивающий испражнениями, и прищурился, чтобы привыкнуть к бьющему прямо в глаза свету лампочки без абажура, которая висела на проводах под потолком.
Понятия не имею, как это называется. Изолятор временного содержания? Камера предварительного заключения? Никогда в жизни не бывал в таких местах, Бог миловал. В общем — комната со стенами, до половины высоты окрашенными зеленой краской, несколько двухэтажных кроватей — нары, кажется? И классическая параша в виде дырки в полу. В глубине помещения — несколько мужчин. Четверо спали на верхних полках, трое сидели за длинным столом.
— Доброго утра, — сказал я.
— И тебе, — сказал один из них, коротко стриженый и небритый старик в тельняшке, — Ты надолго?
— Да вроде нет, — поулыбался я вместе с ним, — Как разберутся, наверное, выпустят. Но я здесь впервые, понятия не имею, как это работает.
И никаких тебе «вечер в хату» и всего такого прочего. Обычные мужики.
— Вот, тут можешь кости свои кинуть. В восемь утра основа ментовская подтянется — там будут уже вызывать и решать, что с кем делать, — сказал всё тот же седой, указав на место за столом. — Меня Виктор Иванович зовут.
— А меня Герман Викторович, Гера.
— Ну, будем знакомы, Гера.
Я сел на лавку, чуть ближе к двери, чем все остальные, оперся локтями на стол, уронил лицо на ладони и так и просидел долгое время. Подумать было о чем: например об образе жизни и режиме дня. Вырубиться у трубы на крыше? Это до такой степени я задолбал сие бренное тело, что даже двужильный белозоровский организм выдал такой фортель! Нужен был отдых, однозначно…
И никто меня не трогал, не пытался «прописать», чего-то выпытать и в принципе — наладить контакт. Всем было просто плевать. Я так понял, что тут находились те, кого
