Петрарка был в Италии первым, кто стал разыскивать произведения писателей и мыслителей древности. Завидев по дороге старинный монастырь, он сворачивал с пути и начинал поиски. Он нашел несколько произведений Цицерона, которого считали лучшим оратором Древнего Рима. "О, радость находки!" - делился с друзьями Петрарка.
За ним последовал его друг, великий итальянский писатель Боккаччо. Однажды в поисках книг он заехал в отдаленный монастырь и спросил ключ от библиотеки. Угрюмый монах (вероятно, похожий на отца Димитрия из нашей повести) проворчал: "Ступай наверх, библиотека открыта". Боккаччо поднялся по крутой лестнице. Дверь действительно не была заперта. Но какая картина предстала перед его глазами! Книги были предоставлены ветру, грязи и сырости. Из одних были вырваны Страницы, от других отрезаны целые куски. Кто же эти варвары, безжалостные к сокровищам культуры? Когда Боккаччо спустился вниз, монах невозмутимо поведал ему, что два брата ("братьями" монахи называли друг друга) вырывали страницы - прочный пергамент, - для того чтобы изготовлять из него обложки для молитвенников, которые они переписывали и сбывали среди бедного люда.
Пример Петрарки и Боккаччо вызвал сотни и тысячи подражаний. Неутомимым искателем древних книг стал гуманист Поджо Браччолини. Где он только не побывал с этой целью - в Швейцарии, Германии, Англии, Португалии! В 1415 году церковники собрались на собор в швейцарском городе Констанца. Сюда приехал и Поджо, который добывал средства к жизни службой в канцелярии римского папы. Церковники с пеной у рта спорили о разных тонкостях веры. Поджо со снисходительной улыбкой выслушивал эти споры. Мысль у него была одна: поскорей вырваться из города и попасть в отдаленные монастыри, где еще не побывали гуманисты! По заснеженным альпийским дорогам Поджо и его друзья добрались до заброшенного в горах монастыря. И вот они в библиотеке, среди покрытых пылью и ржавчиной старинных свитков и кодексов. "В такую отвратительную тюрьму не заключили бы и преступника!" - осмотревшись вокруг, восклицает Поджо. "Эта библиотека, если бы она имела дар слова, сказала бы нам: люди, любящие латинский язык, не дайте мне погибнуть, извлеките меня из этой тюрьмы!" вторит Поджо один из его спутников. И гуманисты извлекают из "тюрьмы" неизвестные им книги писателей древности и свиток с произведениями знаменитого римского мыслителя-безбожника Лукреция, который с гордостью говорил о себе, что он "души не пятнал религией гнусной". Написанное в стихах произведение Лукреция "О природе вещей" уже известно гуманистам, но, кто знает, может быть, в этом списке найдутся новые строфы, исправленные выражения?
К тому времени, когда Алан Дрейтон из далекой Англии, казавшейся итальянцам варварской страной, попал в Венецию, гуманистическая образованность распространилась среди довольно широкого круга людей. Гуманисты свободно разговаривали по-латыни и по-гречески (знавших два древних языка с уважением называли "двуязычными"). Уже были найдены или восстановлены из забвения, переписаны заново или напечатаны почти все известные TIBM сейчас произведения древних римлян и греков.
Среди гуманистов выделялся Эразм Роттердамский. В начале XVI века (когда происходит действие повести Триза) он был самым прославленным, самым почитаемым из гуманистов. Родиной Эразма был голландский город Роттердам, но в нем прошли лишь его детские годы. Эразм много странствовал, несколько лет провел в Италии, где подружился с Альдом Мануцием, издававшим его произведения; одно время преподавал греческий язык в Кембриджском университете в Англии (здесь, согласно повести Триза, у него учился Алан Дрейтон). Из многочисленных произведений Эразма одно читается с интересом поныне. Это знаменитое "Похвальное слово Глупости"10.
Похвальное слово произносит богиня Глупости. Она поднимается на кафедру и обещает слушателям доказать в своей речи, что она, Глупость, правит миром, что "в человеческом обществе все полно глупости, все делается дураками и ради дураков". Читатель сразу замечает иронический смысл этого "похвального слова". Конечно, не восхвалять глупость задумал Эразм, а показать, сколько глупого, бессмысленного, безумного творится в мире. В самом деле, разве не глупы люди, которые убеждены, что, прочитав молитву перед статуей некоего святого, они воротятся целыми и невредимыми с поля боя, а поставив свечку другому святому, они сделаются богачами? А сколько надо иметь глупости, чтобы верить астрологам, предсказывающим судьбу по течению звезд, или почитать монахов, которые "при помощи вздорных выдумок подчиняют смертных своей тирании"? И что стоит мудрость тех, кто считает себя мудрейшими среди людей, ученых-богословов, ведущих бесконечные споры о том, "может ли бог превратиться в женщину, дьявола, осла, тыкву или камень? И если бы он действительно превратился в тыкву, могла ли бы эта тыква проповедовать и творить чудеса?"
Богиня Глупости разворачивает в своей речи панораму жизни тогдашнего общества. В голосе ее все сильнее звучит гнев, страсть, издевка. Она добирается до самых верхних ступеней феодальной лестницы и не щадит никого. Дворяне, кичащиеся мнимым благородством своего происхождения, - "родовитые скоты". Придворные вельможи - самые раболепные, пошлые и гнусные людишки на свете. Епископы заботу о пастве возлагают на Христа, а сами пекутся лишь об уловлении денег. Короли ежедневно измышляют все новые способы набивать свою казну, отнимая у граждан их достояние. А сами верховные первосвященники римские папы... Они добиваются престола "посредством меча, яда и всяческого насилия".
В век нескончаемых феодальных войн Эразм устами богини Глупости поднимает свой голос в защиту мира: "Война есть дело до того жестокое, что подобает скорее хищным зверям, нежели людям, до того безумное, что поэты считают ее порождением фурий, до того зловредное, что разлагает нравы с быстротой моровой язвы..." Однако папы, - негодует Эразм, - то и дело затевают войны и "щедро проливают христианскую кровь".
В заключение своей гневной и язвительной речи богиня Глупости со смелостью, которую в то время мог позволить себе только такой прославленный человек/как Эразм, заявляет, что и христианская вера "сродни некоему виду глупости". Хотя богиня тут же извиняется: "Если я сказала что-нибудь слишком дерзновенное, то вспомните, что это сказано Глупостью", но церковники сразу же обрушились на знаменитого гуманиста с обвинениями в безбожии. Эразм не был еще атеистом, до полного отрицания бога и религии в его время не доходил никто, но своей критикой религиозных суеверий, бесплодного мудрствования богословов, позорных деяний католической церкви он прокладывал путь свободомыслию и науке.
Сочинения Эразма расходились по всем странам Западной Европы. Разве мог еще за несколько десятилетий до Эразма какой-нибудь ученый или писатель мечтать о том, что его произведения прочтут за недолгий срок тысячи и десятки тысяч людей? Это стало возможным только после того, как в середине XV века немецкий мастер Иоганн Гутенберг изобрел книгопечатание.
Первые печатные книги были дешевле рукописных в пять - десять раз. И все-таки они стоили дорого. Как и рукописные, они имели большой формат, и на них уходило много бумаги. Удешевить печатную книгу и сделать ее достоянием массы людей скромного достатка удалось венецианскому книгопечатнику Альду Манупию, с которым вы также познакомились в этой повести.
В 1494 году Альд Мануций создал свою типографию в Венеции, просуществовавшую свыше девяноста лет (от Альда она перешла к его сыну, а затем к внуку). Альд беззаветно любил античную литературу и цель свою видел не в наживе путем торговли книгами (как многие другие типографы и книготорговцы) , а в распространении книг и знаний. Альд мечтал о том, чтобы каждый ученый или студент мог приобрести книгу и взять с собой в путешествие любимые книги, сложив их в сумку у своего седла. Но как вместить в книгу маленького формата большое литературное произведение, не увеличивая объем книги до неудобного? Выход был один - создать мелкий убористый шрифт. Один из помощников Альда предложил такой шрифт. Он имел наклон вправо и напоминал рукописный (говорят, что в качестве образца для него был взят почерк Петрарки). Шрифт получил название курсива. (Курсивом мы пишем здесь это слово.)
Книги Альда легко отличить от других старинных книг. На них имеется особый типографский знак - якорь, обвитый дельфином. Рисунок, как вы знаете, символизировал римское изречение, избранное Альдом в качестве его девиза: "фестина ленте", то есть поспешай без торопливости (якорь означал стояние на месте, а дельфин - быстроту движения). Книги, изданные в типографии Альда, "адьдины" - прекрасные произведения старинного типографского искусства. Они составляют гордость обладающих ими библиотек.
Вокруг себя Альд собрал ученых, знатоков древнегреческой и древнеримской литературы. Одни жили в его доме, другие собирались у него по определенным дням. В старинных рукописях, которые много раз переписывались (иногда малограмотными писцами), встречалось много ошибок, искажений текста. Помощники Альда сравнивали тексты, выявляли ошибки и исправляли их. Альд стремился восстановить во всей чистоте и красоте текст произведений писателей и ученых Древней Греции и Древнего Рима. Рукописи истлевали, терялись, а книги, изданные Альдом, донесли до нас немало произведений великих писателей древности.
