— Я полагал, что с недавних пор между нами отношения изменились, — хмыкает он.
— Это ты полагал. Я же ничего конкретного не услышала, — хмуро разглядываю свои руки, опуская взгляд.
— Женя, ты поразительная, — непонятно чему радуется мой собеседник. — После того, что было, после того, что мы пережили вместе, ты еще сомневаешься в моем отношении к тебе?
Снова поднимаю глаза, выискивая в его взгляде те самые подтверждения его изменившегося отношения.
— Я, например, — продолжает Эмерей, обхватывая мой подбородок пальцами. — Ни разу не усомнился в твоих чувствах ко мне. Даже когда одна маленькая самоуверенная девчонка решила что может решать за нас двоих, и стерла весьма важный момент из моей жизни. И, заметь, я даже не наказал ее за такое самоуправство, хотя надо признать, руки ой как чесались.
Вспыхиваю от смущения и, не зная, что сказать в ответ. М-да, накосячила я знатно.
— Женя, я тебя люблю и хочу, чтоб ты стала моей женой.
Удивленно моргаю, не ожидав столь резкого перехода от шутливого тона к серьезному заявлению.
— Ты согласна? — хмурится Эмерей, устав ждать моего ответа. — Учти, я тебя никуда не отпущу. И если бы кое-кто не вмешался в мои воспоминания, этот разговор бы произошел еще два дня назад.
— Извини, — щеки от стыда наливаются румянцем, и я становлюсь похожей на перезрелый помидор. — Конечно, я согласна.
Обхватываю его лицо своими ладонями, и целую в губы.
— Я не хотела, правда, — сразу же отстраняюсь, спеша все объяснить. — Просто боялась. Боялась, что для тебя это всего лишь интрижка, что я просто попалась под руку, и не понимала, чем могла привлечь такого как ты… До сих пор не понимаю…
Признания сыплются, словно горох из дырявого мешка, и я уже не в силах их остановить.
— А еще… Это ведь не моя внешность, я по-настоящему совсем не такая, я другая, иначе выгляжу. И ты жену любил, я знаю, Зоуи рассказала, и очень страдал, когда она погибла. А я всего лишь… я.
Перевожу дух, сморгнув с ресниц непонятно откуда взявшиеся слезы.
— Женя, ты глупышка, — он аккуратно вытирает соленые капли с моих щек. — Разве любят по какой-то причине? Разве любят только внешность? Разве можно жить прошлым? Ты это ты, и этого полностью достаточно. Мне все равно, как ты выглядишь и как выглядела. Я люблю тебя такую пылкую, бесстрашную, добрую, открытую и самоотверженную, готовую прийти на помощь, любящую моих детей.
Шмыгаю носом, стараясь сдержать слезы. Я и вправду глупышка, даром, что интеллект высокий.
— Я любил Леолу, — продолжает Теодор. — И было бы неправильно это отрицать. Но ее больше нет. А есть ты. Тебя я тоже люблю. Сильно. Безгранично. Я хочу прожить с тобой остаток своих дней, воспитывать наших детей… Я думаю, мальчишки обрадуются, если у них появится сестричка. А может и не одна. Или еще парочка братиков. Хочу засыпать с тобой рядом и просыпаться, хочу с тобой шутить, лазить по деревьям, обсуждать книги. Черт, да я даже ругаться с тобой хочу, лишь бы ты была со мной…
— Я тоже тебя люблю, — шепчу в ответ. — Больше жизни. И всего этого тоже хочу. Только ругаться поменьше, а радоваться больше. Мы еще не все деревья переломали, в конце концов, — кидаю на него лукавый взгляд. — Прости меня… Ты простишь?
Вместо ответа он снова целует меня в губы и привлекает к себе, заставив откинуться на свое плечо.
— Ну, надеюсь, теперь, когда мы все выяснили, ты, наконец, сможешь поспать? — с надеждой говорит он, легко, почти не ощутимо целуя меня в макушку.
— Смогу, — едва слышно шепчу, чувствуя, как слипаются веки, а в душе разливается спокойствие и умиротворение. Неужели самое страшное уже позади?
Сон охватывает меня своими мягкими, невесомыми крыльями, унося в страну грез. Мое тело словно окутывает пушистый снежно-белый туман, легким облачком покачивая на своих волнах, голова наполняется бессвязными мыслями, потоком сознания, рваными воспоминаниями и отголосками пережитых эмоций. Но в следующую секунду меня будто что-то вырывает из уютных объятий дремы, и я оказываюсь посреди смутно знакомого больничного коридора. Мои руки крепко связаны за спиной с помощью смирительной рубашки, а по обе стороны от меня идут двое здоровенных крепких санитара, время от времени подталкивающих в спину мое сопротивляющееся изо всех сил тело, когда я торможу или упрямо отказываюсь идти вперед.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ужас все больше и больше сковывает разум, когда мы доходим до пункта назначения. За белой окрашенной дверью с громким названием “Операционный блок” скрывается то, чего я боюсь всем своим существом. Жесткое железное кресло с ремнями для ног и рук, подголовником, на котором фиксируется голова и множеством устрашающих инструментов на небольшом столике подле него. Но самое главное, что в стоящем посреди комнаты и довольно потирающем руки хирурге, я узнаю доктора Куинкея, даже несмотря на медицинскую маску, наполовину скрывающую его лицо.
— Не бойся, Эванжелина, — голос лекаря звучит слегка приглушенно, но в наступившей тишине я четко различаю каждое сказанное им слово. — Так будет лучше.
Возмущенно мычу, осознав, что рот у меня тоже завязан.
— Ты навсегда избавишься от болезни, я тебе обещаю, — возле глаз врача появляются морщинки-лучики, и я понимаю, что он улыбается. Гад! В отличие от других его пациентов, я прекрасно осознаю, какую процедуру он имеет в виду, и все последствия данной операции.
С груди вырывается крик, и я с новыми силами принимаюсь сопротивляться. Но что стоит двум огромным мужчинам скрутить связанную девочку, которая к тому же не отличается большими габаритами.
Санитары сноровисто усаживают меня в кресло и крепко фиксируют руки, ноги, голову, но кляп предпочитают не трогать.
— Извини, Эва, но ты пугаешь своим ором других пациентом, — оправдывается доктор Куинкей. — Я не могу тебе позволить этого, к тому же ты прокусила бедному Дэвиду ладонь.
Кидаю быстрый взгляд на одного из санитаров, замечая белую повязку на его руке, которую он торопливо прячет за спину, а в глазах второго ехидную насмешку.
— А теперь будь умничкой, — просит лекарь. — Больно не будет. Я сделаю всего лишь маленький надрез, ты ничего не почувствуешь.
Тихонько всхлипываю, понимая, что мне не вырваться.
— Ну-ну, полноте, милая, — стирает салфеткой с моей щеки слезу. — Все будет хорошо.
А я с ужасом смотрю, как к моему глазу приближается длинный острый инструмент, похожий на нож для колки льда.
Глава 26
Широко распахиваю веки и резко сажусь, принимаясь оглядываться вокруг. Оказывается, мы уже давным-давно остановились на привал, я лежу на расстеленном на земле плаще Эмерея, укрыта своим собственным. В нескольких шагах от меня весело потрескивает костер, в котелке булькает аппетитно пахнущее варево, стреноженные лошади пасутся чуть поодаль, а сам граф сидит на поваленном бревне и что-то увлеченно выстругивает из небольшого деревянного брусочка.
— Тео, — тихо зову мужчину. По телу время от времени пробегает дрожь из-за приснившегося кошмара, а в горле дерет, словно я на самом деле сорвала голос в крике.
— Проснулась? — широко улыбается мужчина, откладывая инструменты и приближаясь ко мне.
— Почему ты меня не разбудил? — недовольно хмурюсь. — Я бы помогла тебе с устройством лагеря. Ты ведь тоже устал.
— Но не так как ты, — присаживается возле меня Теодор, накидывая на мои плечи упавший плащ и кутая меня в него, как куклу. — Ты переходила черту между мирами, а для этого требуется прорва энергии. Восполнить ее возможно лишь крепким сном и едой. С первым пунктом мы справились, теперь на очереди второй.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Но я ничего такого не чувствовала, — удивленно поднимаю брови. Ведь если подумать, то потеря сил хоть как-то должна была мной ощущаться.
— А ты и не могла, — снисходительно улыбается граф. — Храм сам тебя поддерживал своей энергией, но чем дальше мы от него удалялись, тем больше и больше ощущалась потеря.
