Кваша плюхнулся на сиденье, довольный, колотил себя кулаком по коленке. «Смело!» — шептали ему из-за спины.
Фокин постучал кончиком карандаша по столу, призывая всех к тишине, лицо его стало строгим.
— Вас поняли, — прокомментировал Фокин выступление начальника мехколонны. — Слово Семену Васильевичу.
Заварухин вскочил в заднем ряду, у шкафа с сувенирами, потряс костлявой рукой в воздухе, указал ею туда, где сидел в передней части кабинета, справа от председательского места, Стрелецкий.
— У меня эта артистка вот где! — он энергично похлопал себя по длинной шее. — Этой идее даже названия нет. Это не рацпредложение, не изобретение, а стратегический расчет. Тут кивают на Митрофанова, дескать, он нам идеи дает… Это же чепуха! Он физинструктор, а не инженер и не ученый. И ни за какими он артистками не гоняется! — Семен великодушно ухмыльнулся. — А я предлагаю государству гигантскую выгоду, и надо мной уже несколько месяцев потешаются, как над шутом. Тут затеваются рассуждения о болотах, о трудностях. Да, смелая научная мысль сама по себе безнравственна, затруднительна для реализации, требует перегруппировки сил, от нее проще отречься. Старики и увальни боятся молодых актрис… Это понятно… Идея как ветер, и чем он могущественнее, тем сильнее буря, а штормовая качка слабых выбрасывает на берег или топит в пучине… Стрелецкий бросился в эту бурю, но он — неумелый капитан. Паруса наладить не может. Вот и прислали нам ревизора… На днях Стрелецкий побахвалился перед заместителем министра штурмом одолеть до десятого августа Еланское болото, да у него кишка тонка. Тучи сгущаются, дожди в тайгу нагрянули. Промашка выходит с хвастовством. Так что не сотнями тракторов гатить болото, а сотнями мыслей. А если вам, товарищ Кваша, эти идеи дает физинструктор, то берите их у него! Какая вам разница, в чьей голове мысли растут? Работать способны лошади и трактор, а мы-то люди! Девиз научно-технической: смекалка, смекалка и смекалка! Только, извините, за смекалку-то придется платить денежки! А кто мне за докуку в миллиард рублей заплатит? Товарищ Стрелецкий? Беспомощен! С него за отсутствие смекалки я предлагаю удержать квартальную премию.
Смех рассыпался горохом, заскрипели стульями в кабинете, одни прикрывали улыбку ладонью, другие кашляли в кулак и качали головой.
Заварухин сел, утонул за спинами впереди сидящих, звенел беспокойно стеклом сувенирного столика, шаркал ногами.
— Мнения вроде бы разделились, — шевеля пушистыми усами, бубняще прокомментировал Фокин. — Для одного миллиард — чужая актриса, для другого — любимая супруга. Замечу: делить доходы рановато, мы обсуждаем замысел, выгода лишь впереди. Кстати, что за мыслитель… э-э… какой-то физинструктор?
Сидящие притихли на мгновение, затем тишина разрядилась смехом.
— Шутник! — пожал плечами один.
— Юродивый! Не от мира сего…
Фокин поворачивал голову на реплики, пытаясь задержать чей-нибудь взгляд, поднять комментатора и выспросить, но все уклонялись от объяснений.
Встал коренастый, лобастый, одетый в модный бежевого цвета иноземный костюм Бородай. «Наряжает его Златогривка», — ревниво отметил Павел.
— Мы не боимся хозяйственных штормов! — глуховато, но внятно объявил Бородай. — Главный инженер отважно повел нас на ломку ошибочного проекта, но не согласовал свои приказы с существующими правилами. Это факт. Если же имеются более выгодные варианты, предлагайте! А пока вариант Заварухина — Стрелецкого перспективен. Давно долдоним об экономических стимулах. У нас стало поговоркой: «Зот-физинструктор все знает!» или: «Физкульт — с приветом!» — и шевелят пальцами у виска… Мы как бы в стороне, хотя видим, что без хозяйственной смекалки люди равнодушны к призывам. Экономика не продвинется, если в ее упряжке будут два коня: сознательность и несознательность. Нужен коренник — заинтересованность! Он вывезет из любой ситуации. А Павел Николаевич его не запряг и поехал…
«И он по мне лупит, гад! — свинцовым гневом наливался Павел. — Сговорились, подлецы, не хотят пропустить поезд в Искерскую к десятому августа!» Раздражение росло и против Фокина, деликатно ведущего дискуссию. Павел навел очки на пол, сдерживая гнев, сжал губы, чтобы не выдать злобу. Мысль его пульсировала: «Физинструктор… Идеи… Позор! Выбросьте из головы Митрофанова!.. Да, я дал слово заместителю министра! Но я же и метод предложил, с помощью которого можно пробиться через тайгу и болота к десятому августа!..»
В этот момент дверь в кабинет отворилась, и заглянувшая Зина поманила Павла рукой. Стрелецкий, выйдя в приемную, поднял телефонную трубку. Секретарша негромко предупредила, что главного инженера домогается воспитательница. В трубке Павлу почудился шум: то ли кашель, то ли карканье, а может, это у него в висках стучало от неостывшего гнева и духоты. С трудом он понял смысл Дашиных слов: «Муж приехал. Я ему призналась…»
Павел оглянулся на Зину, та стояла за спиной, чутким ухом улавливала странные звуки. Когда до сознания Стрелецкого дошло, что муж Ивушкиной пошел в управление, он содрогнулся, словно по его нервам пропустили электрический ток, и тотчас понял, что из всех пор его организма исчезают куда-то эмоции, что тело его лишается чувств, оно очищается от переживаний, болей, в нем начинают циркулировать только мысли. Да, мысль заполняла все вены, она циркулировала в нем вместо крови… Мелькнул силуэт Зиночки, но секретарша превратилась для него в функцию приемной, как и все люди, которые заседали в кабинете.
— Зот предсказывал нам несчастье… — донеслось из телефонной трубки, и дальше начался вихрь мыслей, они слетались, сматывались в голове клубком, но мозг быстро реагировал на информационный шум и обращал его в логический порядок.
— Чувства отменяются, — пророкотал голос, который вырвался из груди Павла. — Жду информации. Прием.
В ответ Даша то ли всхлипнула, то ли каркнула что-то обидное. Это совершенно не касалось его эмоций. Он равнодушно положил трубку на рычаг, твердым шагом вернулся в кабинет. Он догадался, что уже не человек, а биоробот, но ничего с собою поделать не мог.
— Перекур! — объявил он жестко.
Фокин, сидевший за столом в хозяйской позе, услышав металлический приказ вошедшего, не удивился, послушно повторил:
— Перерыв на десять минут, — и ударил по кнопке шахматных часов, поставленных Павлом Николаевичем на стол для регламентирования совещания. — Что случилось?
Электронным голосом Павел ответил:
— Дискуссия прекращается. Саботаж отменяется. Будем выполнять план.
Фокин виновато поморщился, подымаясь с кресла, вышел из-за стола, указал на кресло человеку, которого звали Павлом Николаевичем Стрелецким, но который вдруг стал каким-то другим, механически действующим автоматом. Его лицо и весь вид изменились за те несколько минут, пока он отсутствовал в кабинете.
— Веди дискуссию после перерыва, — предложил ему Тихон Ефимович.
— Дискуссия прекращается, — словно электронный голос исходил из уст Павла. Он чувствовал сам, что превратился в биоробота.
Участники совещания выходили из кабинета в коридор, в фойе, на ходу закуривали, удалялись в туалет, соединялись в группы для беседы, а им навстречу, не считаясь с препятствиями, игнорируя возглас секретарши, цепляясь плечами за плечи выходящих, задевая стулья, пер словно танк Лука Петрович. Вот он остановился в трех шагах от стола, за которым только что сидел Фокин; злой, губы искусаны, иссушены, тяжело дыша, двинулся к двоим: Фокину и Стрелецкому.
— Будем знакомы! Я — Ивушкин. — Обветренное лицо наглое. Развязно гоготнув, уставился на усы Фокина, потом на очки Стрелецкого. — Или вы любители особого сорта?
— Саботаж отменяется! — пророкотал в ответ электронный голос.
Ивушкин сжал кулаки, сузил губы в недоумении:
— Кто из вас ночевал в моей квартире? Не отопретесь! Или вы намерены жениться на моей жене? — Глаза Ивушкина уставились на Павла.
— Будем выполнять план.
— Вы куда пришли? — Виктория Филипповна тронула Ивушкина за рукав и тут же гаркнула: — Так точно, будем выполнять план! — Щелкнув каблуками, она скомандовала Луке Петровичу: — Кру-гом! Шагом марш! В постройком, в горком, в гастроном!
Растерявшись от нелепых ответов и приказов, геолог, цепляясь ногами за стулья, метнулся назад, в приемную, в надежде уточнить у секретарши, кто из двоих главный инженер Стрелецкий, но та, не вникая, напустилась на него как на разбойника, схватила телефонную трубку, угрожая сию минуту вызвать военизированную охрану.
Перерыв закончился. Робот вышел из кабинета главного инженера, постоял секунду в приемной и вошел в кабинет начальника, где все участники совещания были уже на местах. Заняв кресло за столом, он глянул на Фокина, который сидел теперь на его стуле, у стены, рядом с инженером Петуховым. Все видели, что за столом сидел Павел, но понимали, что это был не он, это был какой-то сложный механизм. Под его тяжелым взглядом сбегали с лиц ухмылки, гасли перемигивания, стихали пересмешки, воцарялась мертвая тишина. Лицемерно-почтенный прежде Сергей Афанасьевич Кваша сосредоточенно всматривался в нового Стрелецкого. Нахохленные плечи Заварухина расправились. Тайна частной жизни, которую, кроме двоих, знал только Митрофанов, после прихода Дашиного мужа стала всеобщим достоянием. Присутствующие оптимисты, пессимисты, сметливые, волевые, прожженные практики и лукавые, продувные скептики, надежные друзья и затаившиеся завистники, жадюги и ротозеи, крикуны и молчуны — все представляли опасность для Павла, но не для робота; пороховой бочонок подкатился под кресло главного инженера, в любой момент каждый из них мог бросить спичку и поднять в воздух честь, достоинство и здоровье Стрелецкого, — но не робота. В банке памяти робота информация упорядочивалась, освобождаясь от элементов возбужденности. Людские сплетни, пересуды — Это не коррозия: человеческие страсти не страшны для аппарата, строго выполняющего свои функции.
