Записав номер телефона Кваши, Лука, как только самолет приземлился на бетонный аэродром, стремительно зашагал через поле, в темноту, которая оформилась липовой аллеей и вывела на освещенный пятачок автобусной остановки. Чувство беспокойства за Дашу усиливалось с каждой минутой. Лука страшился, сам не зная чего, точнее, в нем созрела невероятная мысль, которую он не мог выразить готовой фразой, но смысл ее заключался в том, что он может застать Дашу в квартире не одну…
Щедрая посула взбодрила таксиста, и вот Лука уже катит в одиночестве, на мягком сиденье. Три летних сезона не бывал он в городе, возвращался, когда снег сыпался на асфальт. Пригасив слепящие фары, мчатся встречные автомашины, в обгон летят красные огоньки — зады легковушек. Тротуары забиты гуляющими, у кинотеатра людно. Какие красавцы фланируют! К Даше может подвалить этакий франт — не чета Ивушкину…
Выходя из такси возле своего дома, сунул шоферу лишнюю пятерку, задумался: идти ли в квартиру или предварительно позвонить из будки телефона-автомата. Нет! Точно вихрь понес его вперед, быстро взбежал по лестничному маршу на второй этаж, радуясь, что никто не попался на глаза из знакомых, не остановил его и не расспрашивает ни о чем; поднялся на третий этаж, надавил кулаком кнопку звонка. Никто за дверью не стукнул, не шевельнулся. Хотя бы собачонку завела! Затявкает зверюшка — там живут. Ударился плечом в запертую дверь, некрепкая доска из фибролита, отделяющая хозяина от его законного логова, дрогнула. Два-три таких толчка — и запоры выломятся или дверь выпадет в коридор квартиры. Добыл из бумажника ключи, вступил в темноту малюсенького коридорчика. Свет, вспыхнувший от нажима пальцем, бросил под ноги медвежью шкуру, которую Лука купил у старика в Саянах, когда четыре года назад был там на студенческой практике. Квартира приветствовала его торчащими над телевизором дюралевыми лыжными палками; поставил их вместо антенны, чтобы ловили волны… И пусть ловят! Если бы еще за женой наблюдали и передавали сигналы в горы… в палатку… Диван в углу, телефон на подставке в кухне — вещи предлагают себя: садись, смотри, звони. Не снимая плаща, свалился на диван. Где же Даша? Постучал сапогами об пол — краска отскакивает, лупится. Провел пальцем по ободку держателя настенной лампы — пыли нет.
А может, Даша в командировке?
На подставке для телефона — голубые корочки записной книжки. Кинулся перелистывать, пальцы затвердели, листочки им не даются: цифры, цифры, цифры… имена, фамилии, названия улиц… И все незнакомое Луке Петровичу; как он оторвался от города и от жизни Даши. Беспокойство не покидало его.
В спальной комнате заправлены ворсистыми одеялами две раскладушки: одна — жены, другая — его; летом постель Луки предназначалась сыну. Отбросил одеяло, простыня не смята, значит, сын ночует у бабушки. «Зачем же прилетел в свою квартиру? Почему не расспросил Серегу подробней о жене?» Вернулся на диван, откинулся на спинку, воображение рисовало невероятные сцены, которые происходили здесь с женой. Не позвонить ли Сергею Кваше по его телефону? Нет, нельзя, разболтает другим, сплетнями опутают Дашу.
Вскочил как хлыстом подстегнутый. В кухне осмотрел угол под раковиной, куда ставили зимой бутылки из-под пива: пусто. «Найти какую-нибудь улику!» — приказал себе и услыхал тарахтенье холодильника. Распахнул дверцу, в морозилке — завернутый в целлофан кусок колбасы, на полочке в банке — масло. Ощупал рюмки в кухонном шкафу — чистые… Даша может с минуты на минуту явиться. Размышлял, какие следы остаются в квартире от побывавшего мужчины. Воображал сюжеты: жена на коленях у старца, и старец с мокрыми губами дрожащей рукой подносит спичку к папиросе.
Быстро прошел к балконной двери, повернул ручку, рванул скобу на себя, встал на колени, ощупал бетонную плиту: нет ли окурков? Ржавые балконные перила — аж желтовато-коричневые, сквозь них дули ветры, да и дожди смыли все остатки бумажных мундштуков или пепла. Постоял посреди комнаты под лампочкой. Беспокойство стучало в висках: ищи, ищи! А что искать-то? Забытую табакерку? Кисет? Ага! Обгоревшую спичку…
Осмотрел туалет, ванную, подоконники, книжную полочку, тщательно обследовал щели между половицами. Ползая по полу, просунул голову под диван и углядел на плинтусе что-то серое. Тронул пальцем — пепел? Кровь хлынула в лицо. Сердце учащенно заколотилось. Отодвинул диван, брезгливо тронул пальцем остатки мягкого вещества: пепел от сигареты! Спешно поставил диван на место, сел на него, разглядывая остатки сероватой пыли на подушечке пальца. «Не станет жена водить мужчину в дом. Это не пепел, а пыль». Усомнился и ужаснулся. Пыль или пепел? Да пепел же! Серый пепел! Свежий ли?
«Она в городе, а я в горах — так нельзя», — хотелось бежать куда-то, и кого-то настигать, и треснуть кулаком в затылок, сшибить его с ног, пинать сапогом в лицо и в живот. Мышцы напряглись, весь организм жаждал разрядки. Вошел бы сейчас в дверь какой-нибудь франт или старикашка… А если погасить свет, затвориться на ключ и сидеть, как в скрадне, поджидать — войдут двое, послушать их разговоры, а потом выбраться из кладовки; очень удобно — в кладовке. Нажал выключатель. В темноте постоял с минуту, опять озарил комнату. Уж легче бросить геологию, чем снизойти до мерзкого караульщика.
Когда скрипнула дверь, незапертая и даже не плотно затворенная, он полулежал на диване. Даша вошла не сразу. Опасаясь воров, осторожно заглянула в комнату: муж был в плаще. Лука встал. В коротенькой юбочке, с обнаженной шеей, Даша очень хороша и соблазнительна для любого мужчины. Лука молча поцеловал ее в губы; она растерялась, не умела ни кинуться к мужу на грудь с беспечным воркованьем, ни одарить лукавым поцелуем или шуткой. Давние знакомые, позабывшие привычки друг друга. Он прикоснулся ладошкой к ее спине, она ловко увернулась. Изящна, хрупка и легка в движениях, а он неповоротлив и тяжеловесен. Смуглое у нее лицо, с персиковым румянцем щек, губы не то улыбаются, не то подергиваются, взгляд настороженно-холодный. «Неужели начнет сейчас врать?» А она, в свою очередь, подумала: «Откуда он взялся?» — и машинально закрыла воротничком кофточки шею. «Что там такое?» — повнимательнее вглядывался он в ее шею с голубой жилкой. Опять натягивала ткань блузки на шею. Он осторожно коснулся рукой выреза блузы, еще раз, и злоба ударила ему в пятки, передалась всему телу, заметил, как в глазах ее полыхнул страх, откачнула голову назад.
— Что с тобой? — Не увидел на коже следов чужих поцелуев; силой привлек ее на диван, чтобы разглядеть шею; Даша вырывалась, хватаясь руками за воздух.
— Посиди! — Потянул ее за юбочку, в тот же момент она выскользнула, дико глянула на него, судорожно засмеялась и убежала в кухню.
— Ужин приготовлю.
Вошел в кухню. Наблюдал за движениями голых локтей, за тонкими пальцами, которые отыскали где-то яички, сковороду, колбасу, все соединили с огнем газовой конфорки, и ужин уже пузырился, шипел и фыркал.
В ванной, ткнувшись в зеркальце, Лука не порадовался серости своего лица; да и волосы, как солома, стриженные под бобрик, торчали, расческа их не ровняла, лишь взъерошивала. Его облик жене нехорош. Выглянул в дверь, предупредил, что полез мыться. Разделся, стал обливаться обжигающей мускулы, успокаивающей водой. Выйдя из ванной, заметил: в скобе заткнуто махровое полотенце — постеснялась жена подать его в двери. М-да…
Даша уже переодета в темную простенькую кофточку с высоким воротом; пол в комнате и в коридоре освежен, сверкает от оставшейся влаги. «Замывает улики!» — молча осматривал жилище. Распаренный, с покрасневшими ушами, приблизился к кухонному столу. Жена прятала от него взгляд, чего-то стыдилась.
Кухня крохотная. Стены и низкий потолок давили. Дотронувшись пальцем до кончика своего носа, повертел головой:
— Фу, нерусским духом пахнет… Она неопределенно пожала плечами.
— Табаком пахнет. — Смотрел на Дашу в упор.
Даша отвернулась, драила в раковине металлической мочалкой дюралевую кастрюлю, казалось, что скоблит ногтями — жуткий, скыркающий, царапающий душу звук. Приехал — и никакого в семье праздника.
— Не куришь тут без меня? — откусил кончик огурца, подвернувшийся ему на тарелке, заехал вилкой в яичницу. — Гуляла?
Подняла голову: обветренная кожа на его лбу сбежалась гармошкой, злоба искривила губы, сейчас он мазнет ее наотмашь фалангой по подбородку — и она рухнет перед ним… Даша подобралась.
— Не молчи! Завела кого-то? — рявкнул он.
Ел соленые огурцы с яичницей, каменел лицом, челюсти его ровно сжимались и разжимались, натягивали кожу скул; ел стоя, не присаживаясь на табурет, зло поглядывал на неподвижную, маленькую, приготовившуюся бежать жену.
— Кто мой заместитель? — Жуя, потрепал подбородок Даши шершавыми пальцами, отвернулся и сердито поторопил — Давай, давай, говори… куплю хахаля. — Захлебнулся сухим, отрывистым смехом.
