— Вот, — Плухов выбрасывает вперед палец. — Позовите-ка ее сюда. А сами будьте в коридоре.
В кабинет с ведром и шваброй протискивается бочком уборщица.
— Петр Сергеевич, — с порога жалуется она, — эти обормоты убираться не дают. Сгрудились, как жеребцы, посредине коридора и…
— Хорошо, Лизавета. Разберемся, — генерал встает, — Не расстраивайся. Я тебя вот о чем попрошу. Ты поставь ведро и швабру сюда, в уголок, а сама становись вот так, — Плухов подводит уборщицу ближе к окну и показывает, как нужно стоять. — Ногу подальше, подальше выставь… А я стоял здесь… Теперь, Лизавета, ты по моему сигналу крикнешь слово «говори», да погромче. Вы, Энов, в ответ на ее крик произнесете то, что сказали майору. Итак, начинаем. Энов, без шуток.
Генерал достает пистолет. Кивает Лизавете.
— Говори-и-и-и! — визжит уборщица. Эныч почесывает колено.
— ДЯДЕК тебе в лоб.
В ресторане «Кристалл» шумно. Разместившийся на эстраде вокально-инструментальный ансамбль «От сердца к сердцу» исполняет «Яблони в цвету». Перед эстрадой кружатся в танце несколько пар. Между столиками снуют, гремя посудой и деревянными счетами, официанты. За столиками, покрытыми пятнистыми скатертями, ерзают, крича и жестикулируя, посетители. Под потолком угрожающе раскачивается, позванивая псевдо-хрустальными сосульками, гигантская люстра.
Музыка смолкает. Музыканты, побросав инструменты, торопятся к своему столику у эстрады. Залпом выпивают по два-три фужера. Давясь, закусывают. Пауза позволяет расслышать отдельные выкрики посетителей.
— Я командировочный! Третий день поесть не могу!.. Почему вы берете с меня за водку? Я пил*нарзан!.. Что вы принесли?! Они же синие! И воняют!.. Смотрите! У меня в супе нечеловеческие волосы!!.
Музыканты, спотыкаясь, запрыгивают на эстраду. Хватают инструменты, ударяют по струнам. Выкрики съедаются разудалой «Коробушкой».
Вдоль одной из стен зала, на высоте пяти-шести метров, тянется галерея. Она занавешена легкими шторами. На галерее располагаются отдельные кабинеты. В кабинете, находящемся ближе к эстраде, ужинает компания из пяти человек во главе с первым секретарем обкома Борисовым.
— Ну, как Москва, Василий Мартынович? — спрашивает председатель Горпотребсоюза Новиков, полный мужчина с крючковатым носом.
— Откровенно говоря, Марк Захарович, я ее в этот раз почти и не видел. Дела закрутили… Подай мне хренка, пожалуйста. Хорош хренок! Насквозь продирает… А ты что же, Виктор Валентинович? Не уважаешь хрен?
Лысоватый мужчина в очках нервно дергает верхней губой.
— Ты же знаешь, Василий Мартынович. У меня желудок. Всякий раз ты меня своим хренком поддеваешь, — главный редактор газеты «Областная Правда» Коронич подкладывает к себе в тарелку немного овощного салата. — Лучше расскажи: там, в Москве, не встречал ты этого закомплексованного идиота?
— Арбаткина что ли? — Борисов разрывает пополам перепелку. — Нет. Он опять в Нью-Йорк умотал. А зачем он тебе?
— Из АПН нам прислали его статью. Такой, я тебе скажу, бред! Он, видно, совсем в маразм впал в своем институте. Править мы эту статью боимся, а без правки тоже опасаемся давать.
— Так совсем не давайте, — советует Борисов. Тянется за бутылкой темного баварского пива.
— Ты, пожалуй, насоветуешь. Сам же потом на ковер поставишь.
— Что-то прокурор у нас совсем приуныл, — говорит большеголовый, с крупными чертами лица, председатель горисполкома Лу-пачев. — Наверняка сегодня ни одного смертного приговора не утвердил. Так ведь, Валерий Алексеевич? Не унывай, выпей-ка джина с тоником. Главное в жизни, — чтобы деньги были, да дядек стоял!
Борисов, Новиков, Коронич и пошутивший смеются. Живот Марка Захаровича влезает на стол, едва не опрокидывая хрустальный кувшин с гранатовым соком.
— Не понимаю глупых шуток, — прокурор Курносов не спеша ест фаршированную щуку. — И джин не люблю. Люблю водку. А смертного приговора я действительно сегодня не утверждал. И давно уже не утверждал. Последний раз месяц назад расстреляли по разнарядке группу рабочих, и все. И вообще, с чего вы взяли, что я унываю?
— Га-а-ады! — доносится снизу душераздирающий вопль. — Отравители! Ешьте эту тухлятину сами!.. Не троньте меня! Где же Советская власть?!
Борисов слегка раздвигает шторы и выглядывает в зал. Трое официантов вяжут ручниками худого, как стружка, гражданина. Опрокидывая стулья, валится стол. Извивающийся гражданин не желает стихать. На эстраде ударник ансамбля «От сердца к сердцу» творит чудеса. Посетители усиленно работают ножами, вилками и челюстями. Официанты затаскивают бунтаря за эстраду, бросают на пол и принимаются топтать ногами. Борисов задвигает штору.
— УрррааП— кричат в соседнем кабинете.
— Что-то в последнее время у нас в городе происходят непонятные вещи, — говорит Борисов.
— Бунтует народишко, — Марк Захарович отламывает кусок индюшатины. — Зажрались.
— Верно Герцен подметил, — соглашается, поклевывая салат, Коронич. — Русский мужик, этот закомплексованный идиот, задним умом крепок. Что в него ни вали, все как в бездонную бочку.
— В городе, Василий Мартынович, готовится революция, — шутит Лупачев. — Скоро нас всех низложат. На твое место посадят слесаря из путевых мастерских, на место Коронича — грузчика из вторсырья, вместо Марка Захаровича — чистильщика обуви, а прокурора заменит живодер из Горсанинспекции. Тогда каждая домохозяйка, как говорится, сможет управлять государством.
Все, кроме прокурора, смеются.
— А кто тебе на смену придет? — трясет животом председатель Горпотребсоюза.
— Я не в счет. Меня скоро на пенсию, в ЮНЕСКО. Прокурор наливает в рюмку водку.
— Никакой революции у нас быть не может. Если же вы всерьез допускаете такую возможность, то я не понимаю вашего веселья. И почему вы так уверены, что меня подменит именно живодер из Горсанинспекции? Если подозреваете кого-либо конкретно, то намекните хотя бы. — Курносов выпивает водку и продолжает. — А о происходящем в городе мне известно. Я видел статистическую сводку. На консервном заводе погибло триста десять человек, и еще шестьсот двадцать находятся с тяжелыми травмами в различных моргах города.
— Меньше народу — больше кислороду, — говорит председатель горисполкома. — Частично отпадает проблема с жилплощадью.
— Да! Василий Мартынович! — Коронич салфеткой промокает верхнюю губу. — Как раз по этому поводу мы готовим статью с выступлением доктора сейсмологических наук, этого закомплексованного идиота Шишигина-Исраеляна, в которой объясняем случившееся небольшим естественным подземным толчком, вызвавшим разрушение подземных коммуникаций и, как следствие этого, пожар. Землетрясение было предсказано сейсмологическим институтом еще пять лет назад, благодаря чему удалось избежать человеческих жертв.
— Верно, — говорит Борисов. — Запускайте статью. Только объясните еще и то, почему завод не был заблаговременно переведен на другое место.
— А что случилось на чугунолитейном, Василий Мартынович? — ослабляя ремень, интересуется Новиков. Поглаживает живот.
— Об этом надо спросить у Плухова. Я уверен: это его штучки. Блефует. Фонды выколачивает.
— В той же сводке, предназначенной для Виктора Вильямови-ча, я прочитал, что один день простоя чугунолитейного завода обходится ему в три миллиона рублей убытка, — говорит прокурор.
— Ну, для Молекулы эта потеря, — замечает, придвигая к себе большое фарфоровое блюдо с заливной осетриной, Марк Захарович, — что слону дробина…
— Уррраа!! — кричат за стеной. — За ирано-иракский конфликт! За переворот в Турции! За войну в космосе!
— Что за дебилы! — возмущается Борисов. — Разве можно о таких вещах орать на весь ресторан? Опять, наверно, комендант со своими дубами куролесит.
Внезапно гаснет свет. Обрывается музыка. Внизу, в зале, становится относительно тихо. Слышны какие-то шорохи. Изредка раздаются испуганные женские возгласы. За стеной, в кабинете, какое-то время молчат, потом множество ног дружно топает по полу. Соседи Борисова и его компании свистят и сыплют угрозами:
— Свет давай, крысы цивильные! Разнесем щас к едреней фене всю вашу лавочку! Через минуту начинаем стрелять! Где мой шмайссер, Алкинсон? Шапошников — огнемет!
Галерея содрогается.
— И впрямь спалят, — голос Марка Захаровича дрожит. — От этих солдафонов все что угодно ожидать можно. Не пора ли нам по домам?
Зажигается свет.
_Га-а-адыН— орет снизу несколько голосов. Борисов раздвигает шторы и видит мечущихся по наполовину опустевшему залу официантов. — Разбежа-ались! Серега, кончай сосать из графина! Держи тех двоих! Они нам за всех заплатят!
— Ну вот и славно, — говорит Борисов. — Так на чем мы остановились?
