— Вы попытались — что?
— Столкнуть вас в ручей, — ответила она.
— Что за чушь! Зачем вам это понадобилось?
— Из-за канала.
Алистер не сразу понял, о чем она говорит. А поняв, обругал себя.
Он забыл, что в ее глазах он является захватчиком, приспешником мерзкого виконта.
Забыл, что следует думать не только о своем влечении.
Беда в том, что он слишком долго оставался холостяком. Он избегал женщин, пока не заживет и не придет в более или менее рабочее состояние его нога. А потом…
Он и сам как следует не знал, что удерживало его. Он как будто оцепенел или не вполне проснулся. Но разве для него это типично, что после почти трех лет равнодушия к прекрасному полу он выбрал именно этот момент, чтобы выйти из комы или того состояния, в котором он пребывал, как бы оно ни называлось?
Разве не типично, что он выбрал ее — незамужнюю леди, — когда вокруг полным-полно веселых вдовушек, одиноких дам, опытных распутниц?
Вместо того чтобы сосредоточиться на деле, он упивался фантазиями, однако осуществить их ему не позволяли его джентльменские принципы.
Он чуть заметно улыбнулся:
— Убийство. Из-за канала. Видимо, людям здесь и впрямь не хватает сильных ощущений. — Он бросил взгляд в сторону своего слуги: — Кру, ты что-нибудь об этом слышал?
Взгляд камердинера метнулся с одного на другого.
— Не обращайте на меня внимания, — сказала мисс Олдридж. — Не сомневаюсь, что об этом болтали слуги внизу.
— Да, об этом упоминали в моем присутствии, мисс, — проговорил он. — Все слуги возмущены. Они говорят, что вы не способны на такую подлость.
— Разумеется, нет, — сказал Алистер, махнув рукой. — Кто в здравом уме поверит, что мисс Олдридж способна на столь низкий поступок?
Кру тихо кашлянул.
— В чем дело, Кру? — спросил Алистер. — Ты хотел что-то сказать?
— Гм. Нет, сэр.
— Не будь Кру таким осторожным, он рассказал бы вам, что мои слуги уверены, что я никогда не совершу ничего такого, за что меня могут повесить, — промолвила мисс Олдридж. — И это правда. Я всегда считала, что человеку, который ради достижения цели нарушает закон, явно не хватает разума или воображения, а возможно, и того и другого.
— От этих слов становится страшно, — сказал Алистер. — Я начинаю подумывать, что в мире стало бы безопаснее жить, если бы у вас не хватало и того и другого.
— Надеюсь, у меня этого хватает, — сказала она. — Иначе я не упустила бы шанс разделаться с вами. Но моя совесть чиста, то, что произошло с вами, случайность. На меня подействовала ненастная погода, и я вас расстроила, хотя обещала доктору Вудфри, что вам будет здесь спокойно.
Она одарила его мимолетной улыбкой, и Алистер, олух этакий, почувствовал, что его обманули. Он хотел большего: пляшущих огоньков в ее глазах и шепчущего смеха.
И когда он смотрел, как она уходит — золотисто-рыжие кудряшки рассыпались по спине, а бедра покачивались, — он думал совсем не о том, каким образом добиться успеха со строительством канала, от которого многое зависело. А о том, как бы поскорее заманить ее обратно.
Мирабель решила, что будет лучше, если она не станет навещать больного до следующего дня, потому что надеялась, что к тому времени к ней вернется способность здраво мыслить. Непременно нужно взять с собой миссис Энтуисл.
Однако мистер Карсингтон не оставался в одиночестве.
После ужина ее отец поднялся наверх и довольно долго беседовал с Алистером. Вернувшись в библиотеку, он сообщил Мирабель и миссис Энтуисл, что мистер Карсингтон уснул, когда он объяснял ему разницу между системами классификаций растений Линнея и Жусье.
— Он очень заинтересовался, узнав, что одна из классификаций основывается на полах растения, тогда как другая — на родовом сходстве, — сообщил он им. — Мистер Карсингтон сделал остроумное замечание относительно родового сходства, хотя сейчас я не помню, что именно он сказал. Он также провел аналогию… — Отец замолчал, наморщив лоб. — Я хотел упомянуть о финиковых пальмах. У него есть кузина, обладающая необычайными способностями в области лингвистики, которая пытается расшифровать древнюю надпись на камне, что заставило меня вспомнить о египетских финиковых пальмах. Но он меня рассмешил, и я забыл ему сказать об этом, а потом мы заговорили о чем-то другом, и он постепенно заснул. Но по-моему, спал он неспокойно. Конечно, я не хочу учить доктора Вудфри, но меня удивляет, что он не прописал больному дозу лауданума.
— Мне кажется, лауданум не рекомендуется принимать в случаях подозрения на сотрясение мозга, — заметила миссис Энтуисл.
— Лишь совсем недавно Брауну удалось популяризировать Жусье в Англии, — сказал отец. — К сожалению, мы здесь варимся в собственном соку. Следует ездить за границу и прислушиваться к другим мнениям. К капитану Хьюзу, например.
— Ты что-то сказал о капитане Хьюзе, папа? Я не успеваю следить за ходом твоих мыслей, — сказала Мирабель.
Он посмотрел не на Мирабель, а сквозь нее, этот его отстраненный взгляд она слишком хорошо знала.
— Соки, извлеченные из семенной коробочки мака, обладают замечательными целебными свойствами, — сообщил он. — Об этих свойствах говорилось еще во времена Гиппократа. Уверен, египтяне тоже о них знали. Когда-нибудь эти секреты будут разгаданы. Это будет настоящий кладезь знаний! Я охотно познакомился бы с его кузиной.
Мирабель с недоумением взглянула на миссис Энтуисл, которая, судя по выражению ее лица, тоже ничего не поняла.
Тогда Мирабель перевела взгляд на отца. Встряхнув головой, он вернулся в реальность, подошел к книжным полкам и взял большой фолиант.
— Папа?
— Да, моя дорогая.
— Минуту назад ты упомянул капитана Хьюза.
— Совершенно верно, — сказал ее отец, направляясь к выходу.
— Ты упомянул о нем с какой-то конкретной целью?
— Ах да. Сотрясение мозга. Он считает, что только этим нельзя объяснить все. Что же, ему виднее.
Отец вышел из комнаты, оставив всех, как обычно, теряться в догадках.
Письма из Олдридж-Холла, написанные мисс Олдридж и подписанные ее отцом, достигли мест своего назначения в Лондоне после полуночи.
Получение писем экспресс-почтой в самое необычное время суток было довольно привычным делом в резиденции лорда Харгейта. Не будучи членом кабинета министров, он вел активную закулисную деятельность и отправлял и получал такое же количество срочной корреспонденции, как лорд Ливерпуль, первый лорд казначейства.
Поэтому в доме Харгейтов письмо не вызвало паники. После обычного спокойного воскресного дня герцог и его супруга находились дома, в будуаре герцога. Когда слуга принес им письмо, они оживленно обсуждали семейные дела своего старшего отпрыска.
