— Почему бы и нет? — ослепительно улыбнулся Ильяс. — Он — друг нашей семьи и запросто может оказать такую небольшую услугу. Разве ты в детстве не мечтала сняться в большом и красивом кино?
— Нет, — сказала я, и на его глазах разорвала визитную карточку Мирончука.
Взгляд мой поневоле заскользил по гостям, отыскивая Вольфа. Но его нигде не было. И это внушило чувство… тревоги.
Ведь я привыкла, что он рядом. Что защитит и не даст в обиду.
Привыкла… В жизни бы не подумала, что стану к нему привыкать…
Пока Инна вела меня в комнату для гостей, она все расспрашивала о наших отношениях, о том, как мне с ним… Я старалась не углубляться в подробности, поэтому отвечала максимально коротко и сжато.
Что, похоже, ее не устраивало.
— Ты любишь его? — спросила она, когда мы остались с ней наедине.
Я хотела сказать «Нет», но почему-то промолчала…
Все расхаживала по комнате, разглядывала великолепные ночные зимние пейзажи за окном, а потом ворочалась на огромной двуспальной постели, думая о…
Да, думая о нем. О его сильных и красивых руках, которые так крепко меня обнимали… О том, как он называл меня «девочкой» и «малышкой». И как смотрел на меня…
Я и сама не заметила, как задремала одетая, поверх покрывала.
Такие сны не снились мне очень давно. Все три года, что я жила с Глебом — так уж точно.
Мне снился мужчина. Вроде бы мужчина, а вроде бы… Оборотень.
Но он не был мне страшен. Наоборот.
Его объятия и горячие жадные губы. Я чувствовала себя прекрасной, желанной и на все готовой. Уж точно готовой на то, чего раньше бы себе никогда не позволила. У этого мужчины были сильные руки с красиво вылепленными пальцами, которыми он сжимал меня, гладил и ласкал. А еще у него были светло-желтые волчьи глаза…
Я тонула и плыла в том внутреннем свете, который они испускали. Он никогда в жизни не обидел бы меня, не говоря о том, чтобы укусить. Это был дикий, но ласковый волк.
А я хотела стать его волчицей…
Отчаянно хотела запустить пальцы в его темные гладкие волосы… Позвать его по имени. Не по прозвищу. По настоящему имени, которое сладострастным стоном готово было сорваться с моих губ.
Но не могла. Казалось, он исчезнет, перекинется, а мне… Мне хотелось побыть в этом волшебном сне еще немного.
Когда я почувствовала неладное? Не сразу.
Но в какой — то момент он показался чужим. Чуждым. По-настоящему оборотнем. Тем, кто принял облик моего желанного.
С размаху я попыталась остановиться, но он был горячим, распаленным и едва ли дал мне это сделать.
Разумеется, тут до меня и дошло, что происходящее вовсе не сон. И что в моей постели по-настоящему присутствует какой-то мужчина.
Мало того, что присутствует — он сейчас обнимает и целует меня, а его рука неумолимо продвигается вверх по моему бедру.
И этим мужчиной был вовсе не Вольф!
Не Вольф, а Ильяс! Вероломно проник в мою спальню и воспользовался моим усталым и сонным состоянием, чтобы…
— Что ты делаешь? — в перерывах между его страстными поцелуями удалось вымолвить мне. — Как тут оказался? Немедленно прекрати!
— А, по-моему, тебе нравилось, медовая, — легонько прикусив мочку моего уха, промурлыкал этот наглец. — Ты же не дура, чтобы отказаться…
— Нет! — я повысила голос, но он тот час закрыл мне рот еще одним поцелуем.
Самое ужасное, что это было не совсем насилие. Ведь мое тело… откликалось на его ласки и прикосновения. Оно жаждало… Ведь у меня не было мужчины очень давно. Удивительно, что оно вообще чего-то захотело, так как я имела с этим некоторые проблемы, не раз озвученные на сеансе у психолога.
Но — совсем другого мужчину. Не того самого, который сейчас деловито приступил к тому, чтобы избавить меня от платья.
Того, который приснился.
И который сейчас стоял, опершись тяжелой рукой о косяк, и исподлобья смотрел на меня и Ильяса.
Господи, Инна вроде бы сказала, что эта комната запирается, тогда…
Какого черта ко мне так спокойно вломился сначала Ильяс, а теперь Вольф?!
И да — какого черта мне сейчас так паршиво, что я чувствую себя неверной женой, которую любимый муж застал прямо на месте преступления?!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Губы так хотели прошептать, прокричать «Ты всё не так понял!», но я молчала, переводя объятый страхом взгляд с одного мужчины на другого. Что-то подсказывало мне — Вольф не станет слушать мои слова, которые в любом случае прозвучат, как жалкие оправдания.
Рубикон был перейден.
— Что-то в этот раз ты как-то ну совсем не вовремя, Волк, — сыто ухмыльнулся Ильяс, как будто у нас с ним уже произошла близость.
— Молись своему Аллаху, Рахматулин, — едва слышно проговорил Вольф. — Потому что я предупреждал.
— Мне безумно интересно, что ты сделаешь? — оскалился Ильяс. — Пристрелишь меня? Просто за то, что она выбрала меня? Тебе не кажется это справедливой платой за то, что сделал с моей семьей ты? За нож, который так запросто воткнул в спину моему отцу? Твоя девочка выбрала меня. Ты поднесешь ей хлеб и мед на нашей свадьбе, как мой почетный свидетель. А ведь ты даже не поимел ее ни разу.
— Значит, она будет носить цветы на твою могилу, — оборвал Вольф, даже не взглянув на меня.
И это почему-то ранило. Не успела я крикнуть, что все это неправда, ложь, ложь, как он с размаху ударил Рахматулина в лицо кулаком.
Следующий удар Ильяс перехватил, и они сцепились в жестокой схватке — как будто не на жизнь, а на смерть.
Это не было похоже на какую-то бестолковую потасовку, на хватание за грудки и, в целом, петушиные бои, как обычно выглядит схватка двух мужчин за одну женщину.
Это было похоже на танец. Когда каждый из противников знает сильные и слабые стороны другого. Выверяет движения, чтобы ударить побольнее и — точно в цель.
Теперь я видела, что они действительно выросли вместе — настолько хорошо друг друга знали… И ненавидели. Было видно, что их обоих тренировал один и тот же человек, настоящий мастер. Отец Владимира.
В какой-то момент — в миг очередного нокдауна Ильяс сшиб локтем стеклянный столик, на котором стояли хрустальные фигурки, которые градом ссыпались на пол.
Звон раздался такой, что я закрыла ладонями уши. А пару мгновений спустя увидела мелькнувшее в дверях испуганное лицо горничной.
Несколькими минутами позже в комнату ступил сам Камиль Алиевич Рахматулин. Кутающаяся в белый шелковый халат Инна неотступно держалась за его спиной.
— Что здесь происходит? — громовым голосом вопросил хозяин дома. — Владимир и Ильяс, немедленно прекратите!
Если и был кто-то, способный заставит их прекратить, то только Рахматулин-старший. Ильяс демонстративно поднял руки вверх. Его губа была рассечена, но он ухмылялся так широко и нагло, что я отвела взгляд, не в силах смотреть на него.
На Вольфе видимых повреждений не наблюдалось. Но он выглядел еще страшнее, потому что глаза его горели таким злобным и яростным огнем, что у меня душа ушла в пятки.
И все же он остановился, исподлобья глядя на Камиля.
Молчал в ответ на все его гневные вопросы.
Я съежилась в уголочке постели, с трудом узнавая хозяина дома. Из радушного улыбчивого мужчины он превратился в сурового разгневанного диктатора.
Однако в ответ на все его увещевания Ильяс только ухмылялся, отделываясь ехидными фразочками, а Вольф молчал.
— Девочку твои мальчики не поделили. Вот эту вот девочку, — вмешалась вдруг Инна, с непонятным прищуром взглянув на меня. — Того и гляди поубивают друг друга из-за нее. Ты поосторожнее, Камиль… Знаешь ведь, на что оба способны…
— Девушку, значит? — пророкотал Рахматулин-старший. — Совсем, что ли с катушек слетели? Заняться нечем, да?
— Лучше тебе не вмешиваться, Камиль, — негромко проговорил Вольф. — В этот раз лучше не вмешиваться…
— Нет, Володя, именно в этот раз я вмешаюсь! — с гневом возразил Рахматулин-старший. — Я очень хорошо знаю, что значит помешаться на женщине. И к чему это может привести. Мне нужна династия, но не такой ценой. Значит так. Ты летишь в Кимберли. Мне звонили час назад — в одной из шахт по добыче алмазов произошло обрушение. Есть жертвы. Это подтверждает то, о чем я тебе недавно говорил — там творится неладное. Наши африканские партнеры мутят. И в этом разберешься ты. Никому, кроме тебя, я доверять больше не могу. Возьмешь мой личный самолет.
