— Христосъ воскресе! сказала Александра Петровна привѣтливо. — Поздравляю всѣхъ васъ съ праздникомъ.
И первая подошла къ ней Арина Васильевна и похристосовалась съ нею, съ ея сестрами и съ Анютой, которой шепнула:
— Вотъ ваша корзина: всякому давайте яйцо, не обидьте кого-нибудь.
И за Ариной Васильевной потянулась вся прислуга и до послѣдняго дворника и судомойки христосовались съ барышнями и княжной.
Эта церемонія христосованія со всѣми не особенно понравилась Анютѣ, но она вспомнила слова Арины Васильевны и была очень привѣтлива и всѣхъ одѣляла яйцами.
Вечеромъ она, послѣ долгихъ колебаній, сказала робкимъ голосомъ обращаясь къ теткамъ:
— У меня большая просьба. Не откажите мнѣ ради этого большаго дня.
— Говори; если возможно и благоразумно, я не откажу, сказала Варвара Петровна.
— Вы много сдѣлали мнѣ подарковъ и все такіе прелестные и я очень, очень благодарю… но… позвольте… я не имѣю послать ничего… папоч… дядѣ и Машѣ. Позвольте мнѣ послать дядѣ яйцо, которое вы мнѣ дали, а Машѣ рабочій ящикъ.
— А кольцо я сохраню всегда, супиръ, сказала тетя, и буду считать, что получила его ото всѣхъ васъ трехъ.
Тетки переглянулись. Лидія хотѣла что-то сказать, но Варвара Петровна сдѣлала ей знакъ, и она не произнесла ни слова.
— Эти вещи твои собственныя и ты можешь ими располагать какъ хочешь, сказала Варвара Петровна.
Анюта расцѣловала тетокъ и когда ее увели спать, Александра Петровна сказала:
— У этой дѣвочки нѣжное, любящее сердце!
— Да, но слишкомъ пылкое, замѣтила задумчиво Варвара Петровна, — и ужасно она настойчива.
Глава IV
На Святой недѣлѣ, Александра Петровна рѣшила, желая сдѣлать удовольствіе Анютѣ и Лидіи и вмѣстѣ съ тѣмъ доставить и себѣ развлеченiе, дать маленькій дѣтскій вечеръ и пригласить всѣхъ тѣхъ дѣтей, которыя брали уроки танцованія въ продолженіе зимы, и еще нѣсколько другихъ дѣтей, но уже безъ танцмейстера. Пошли приготовленія болѣе роскошныя, съ буфетомъ и ужиномъ и освѣщеніемъ всего дома. Къ удовольствію Лидіи, рѣшено было зажечь и люстры. Анюта очень радовалась и вмѣстѣ съ Лидіей принимала самое живое участіе въ убранствѣ гостиной, которую украсили зеленью.
Насталъ и назначенный день, и въ восемь часовъ всѣ приглашенные съѣхались. Анюта, разодѣтая, завитая, веселая, принимала своихъ гостей безъ застѣнчивой робости, ибо почти со всѣми ними была хорошо знакома. Вечеръ повидимому удался; дѣти были веселы и танцовали не зная усталости, когда вдругъ случилось небольшое замѣшательство. Кадриль стала на свои мѣста, не доставало одной пары.
Миссъ Джемсъ подошла къ стоявшей безъ визави парѣ; то была Анюта со старшимъ Козельскимъ.
— Кто вамъ визави? спросила Англичанка.
— Старшій Щегловъ, отвѣчалъ Козельскій.
Миссъ Джемсъ отправилась къ нему.
— Васъ ждутъ, сказала она, пригласите даму.
— Всѣ дамы приглашены, я всѣхъ обошелъ.
— Не можетъ быть, замѣтила Англичанка; — это уже третья кадриль и всѣ онѣ были парныя, отчего же теперь не достаетъ дамы. Должно-быть есть одна не танцующая. Я обойду всѣхъ.
— Не трудитесь, благодарю васъ. сказалъ Щегловъ вѣжливо и съ поклономъ; — одна дама осталась, но я не буду танцовать съ ней.
— Отчего же? и кто она?
— Окунева. Я не привыкъ танцовать съ такими дѣвочками, которыя дурны собою, одѣты въ тряпки и танцуютъ изъ рукъ вонъ плохо.
— Но вы танцовали съ ней всю зиму.
— На урокахъ, поневолѣ. но на вечерѣ я имѣю право выбирать кого хочу. Я ни за что не приглашу ея.
Миссъ Джемсъ разсердилась и проговорили:
— Это очень дурно, очень не похвально, и повернувшись къ нему спиной отправилась къ Анютѣ, объяснила ей въ чемъ дѣло и приказала, какъ хозяйкѣ, уступить своего кавалера Окуневой.
Анюта охотно повиновалась, но Томскій, находившійся вблизи, замѣтилъ, что это дѣла не поправитъ и одною парой все-таки будетъ меньше.
— Мы вотъ что сдѣлаемъ, сказалъ онъ, — я приглашу Окуневу, а Щегловъ будетъ очень радъ танцовать съ княжной.
— Но я не буду рада, сказала Анюта, — онъ такой дурной мальчикъ.
— Да, онъ очень дрянной мальчикъ, но что дѣлать? сказалъ Томскій.
Миссъ Джемсъ рѣшила вопросъ.
— Анюта должна танцовать со Щегловымъ, сказала она, подошла къ Щеглову и привела его. Онъ пригласилъ Анюту, которая очень неохотно приняла его приглашеніе. Они встали на мѣста.
Томскій съ Окуневой, такъ смущенною и обиженною, что она съ трудомъ сдерживала свои слезы, а Анюта, видя это, съ трудомъ сдерживала свой гнѣвъ и свое негодованіе на Щеглова. Онъ же развязный какъ всегда принялся занимать ее разговорами, переходя отъ гулянья подъ Новинскимъ къ новымъ пьесамъ поставленнымъ на театрѣ и къ новостямъ города. Онъ зналъ все: кто за кого идетъ замужъ, кто ѣдетъ за границу, кто купилъ новый экипажъ. Но Анюта слушала мало, а когда онъ ее о чемъ-нибудь спрашивалъ, она отвѣчала односложно, вѣжливо, но съ нескрываемымъ презрѣніемъ. Щегловъ, видя всѣ свои усилія вовлечь ее въ разговоръ напрасными, разсердился и также надулся. Кадриль кончилась. Анюта меньше чѣмъ слѣдовало ему присѣла, онъ холодно ей поклонился. Они разошлись.
Дѣти волновались. Всѣ они глядѣли на Щеглова неблагосклонно. Его страсть говорить о томъ чего они не знали, сочинять изъ себя взрослаго свѣтскаго человѣка, его пренебреженiе ко многимъ изъ нихъ, вооружило противъ него почти всѣхъ, но самыми непримиримыми его врагами оказались Анюта, Ларя Новинскій и старшій Томскій, большой добрякъ, котораго Анюта тоже очень любила. Они всѣ трое сошлись вмѣстѣ и оживленно, взапуски осуждали Щеглова.
— Мнѣ такъ жаль Лизу, за что онъ ее обидѣлъ? сказала Анюта.
— Я старался разсмѣшить ее, но не могъ. Она, вы видѣли, едва не плакала въ продолженіе всей кадрили. Лиза очень добрая и не глупая дѣвочка, но жаль, что всякіе пустяки мѣшаютъ ей веселиться, сказалъ Томскій.
— Гдѣ вы это видѣли? вступилась горячо Анюта, — я никогда ничего такого не замѣчала въ ней, и очень люблю ее, потому что она милая.
— Она сама говорила мнѣ, что считаетъ себя несчастною, потому что не такъ хорошо одѣта, какъ другія, а я говорю: это глупости!
— И это не вина Лизы, а того же Щеглова, сказала Анюта. — Онъ говорилъ при ней почти вслухъ, что на ней не платье, а тряпки, и безпрестанно надъ ней смѣялся.
— Ну, а ей не надо было обращать на его слова никакого вниманія, сказалъ Ларя.
— Да это не такъ легко, отвѣчала Анюта, — особенно когда увѣренъ, что говорятъ нарочно чтобъ обидѣть.
— Я не обидѣлся, однако, сказалъ Ларя смѣясь громко, — когда вы прозвали меня долговязымъ,
— А я за то, что вы зовете меня Топтыгинымъ, сказалъ Томскій, — Тише! тише! Миссъ Джемсъ услышитъ, будетъ бранить меня. Скажите, кто вамъ это пересказалъ? спросила Анюта.
— А, такъ вы признаетесь, что вы насмѣшница и даете прозванія?
— Кто вамъ это пересказалъ? настаивала Анюта. — Я безъ злости, для шутки, я васъ обоихъ очень люблю.
— Знаемъ мы васъ! говорили смѣясь оба мальчика. — Вы ужасная шпилька!
— Вотъ и неправда… Я не шпилька, а такъ, для шутки. Ахъ, я знаю кто вамъ пересказалъ, это Тата Луцкая, я ей какъ то невзначай проговорилась.
— Да, вы насмѣшница изподтишка, сказалъ Томскій.
Въ эту минуту подошелъ Щегловъ съ Луцкой.
— Ахъ, Татà, зачѣмъ вы разсказали, какъ я смѣясь назвала Ларю Новинскаго и Васю Томскаго? сказала ей Анюта съ упрекомъ, — это не-подружески.
— Всѣ и безъ пересказовъ знаютъ, что вы, княжна, мастерица насмѣшничать, проговорилъ язвительно Щегловъ. — Вы можетъ-быть и мнѣ дали прозвище, un sobriquet, прибавилъ онъ чистымъ французскимъ языкомъ, которымъ чванился.
— Извините, я по-дружески шутила надъ моими пріятелями… вы не изъ ихъ числа!
— За что же, княжна, за что я на себя навлекъ вашу высокую немилость? сказалъ Щегловъ съ ядовитою насмѣшкой.
— Да хотя бы за Лизу Окуневу, сказала Анюта вспыхнувъ; — вы ее обидѣли. Мудрено ли, что и васъ обидятъ!
