Но Варвара Петровна ошиблась: ни борьбы, ни вспышекъ не было. Анюта повидимому покорилась, но сдѣлалась еще молчаливѣе прежняго. Всю ночь не могла она уснуть и провела ее въ мучительныхъ думахъ, много разъ потихоньку плакала. Миссъ Джемсъ, которой наканунѣ не было дома, спросила у нея не безъ участія о пріѣздѣ издалека ея близкаго родственника, что вѣроятно ей весьма пріятно, но Анюта отвѣчала коротко и сухо. Англичанка, понимая по своему англійскому складу, что это личное дѣло Анюты, хотя еще и дѣвочки, уважила чувство ея и стала говорить о другомъ, а потомъ уже не поминала о кузенѣ. Настало воскресенье; за обѣдней Анюта стояла такъ же тихо и чинно, но сердце ея билось и она не могла молиться: оно летѣло къ Митѣ, и она ждала не дождалась, когда кончится обѣдня. Но вотъ всѣ выходятъ, а Лидія нейдетъ и ожидаетъ выхода священника изъ алтаря; проходить добрая четверть часа, показывается благочестивый сѣдоволосый священникъ, Лидія подходитъ подъ его благословеніе, Анюта также; между ними начинается разговоръ о томъ, можно ли поправить подрясники для глазетовыхъ ризъ или надо рѣшиться и купить другія; съ подрясниковъ разговоръ переходитъ къ пеленамъ и воздухамъ.
«Боже! думала Анюта, стоявшая безмолвно и прямо рядомъ съ теткой, этому конца не будетъ».
Наконецъ Лидія рѣшилась проститься со священникомъ и пошла къ каретѣ; вотъ онѣ подъѣхали къ дому.
— Никто не приходилъ ко мнѣ? спросила Анюта у швейцара, зная навѣрное его отвѣтъ, потому что было еще рано, но она не утерпѣла.
Послѣ обѣдни тетки имѣли обыкновеніе, котораго никогда не нарушали, пить чай вмѣстѣ за круглымъ столомъ, и вотъ всѣ онѣ и Анюта усѣлись и Арина Васильевна потихоньку, помаленьку, чистая, опрятная до щепетильности, въ воскресномъ платьѣ изъ дикой тафты, разливала чай. Анюта сидѣла настороживая уши, не звякнетъ ли звонокъ, не слышится ли шума шаговъ… но ничего такого, не было.
Въ часъ воротилась изъ своей церкви миссъ Джемсъ, вопреки своему обыкновенію, ибо въ воскресенье она была свободна и посѣщала своихъ знакомыхъ; она осталась въ гостиной съ Анютой и Анюта тотчасъ поняла въ чемъ дѣло.
«Чтобы быть со мной, подумала она, чтобы не оставлять меня одну съ Митей… но она по-русски плохо понимаетъ, пусть сидитъ.»
Къ двумъ часамъ услышала наконецъ Анюта звонокъ швейцара, который однимъ ударомъ извѣщалъ о пріѣздѣ мущины. Анюта встала.
— Сиди, сказала Варвара Петровна сухо, — доложатъ, узнаемъ кто пріѣхалъ.
«Кому же? въ этомъ домѣ, запертомъ наглухо какъ крѣпость, кому же пріѣхать?» подумала Анюта съ досадой, но не сказала ни слова и сидѣла прямѣе обыкновеннаго. Андрей доложилъ:
— Пришелъ Долинскій,
Анютѣ не понравился докладъ Андрея, слово: пришелъ, и упоминаніе фамиліи безъ имени и отчества; самый голосъ Андрея оскорбилъ ее.
— Попроси войти въ залу, сказала Варвара Петровна; — можешь идти, прибавила она обратясь къ Анютѣ. Анюта встала и пошла, а за ней миссъ Джемсъ.
Митя стоялъ посреди залы. Анюта побѣжала увидавъ его и протянула ему обѣ руки; онъ поцѣловалъ ихъ и они взявшись за руки стояли глядя одинъ на другаго и наконецъ пріютились въ углу огромной, залы. Миссъ Джемсъ имѣла деликатность сѣсть отъ нихъ подальше и занялась рукодѣльемъ.
По своимъ англійскимъ понятіямъ, она не одобряла безпрестаннаго надзора за подростающими дѣвочками, но Варвара Петровна, воспитанная француженками на французскій ладь, требовала, чтобы воспитанницу никогда ни на единую минуту не спускали съ глазъ и не оставляли одну съ кѣмъ бы то ни было.
Анюта мало говорила съ Митей о себѣ, но заставляла его разсказывать въ малѣйшихъ подробностяхъ о жизни своихъ; она вновь знакомилась съ ними и хотѣла знать всю исторію семейства за эти четыре года, включая туда же всѣхъ домашнихъ животныхъ, даже смерть стараго Барбоса заинтересовала ее и она освѣдомлялась, какая собака замѣнила ея стараго косматаго друга, и вдругъ ей пришло на память, какъ однажды она шла къ Барбосу съ лоханкой похлебки и костей, какъ Барбосъ прыгнулъ на нее и опрокинулъ все это на ея платье, и вспомнивъ это она засмѣялась своимъ прежнимъ звучнымъ смѣхомъ; онъ пролетѣлъ по залѣ, миссъ Джемсъ взглянула на нее и подумала:
«Смѣется, я давно не слыхала какъ она смѣется».
Миссъ Джемсъ любила Анюту, конечно, по своему, безъ изліяній, безъ ласки, безо всякаго попущенія въ урокахъ иди въ манерѣ держать себя.
— Если ты узнала меня по голосу, сказалъ Митя, — то я узналъ бы тебя вездѣ по смѣху.
— Право? сказала она и вздохнула,
— Анюта, спросилъ Митя собравшись съ духомъ, — скажи мнѣ правду, ты счастлива, тебѣ хорошо здѣсь жить? тебя любятъ здѣсь?
— Сколько вопросовъ! отвѣтила Анюта, — на который отвѣчать прежде.
— На всѣ по порядку.
— Мудрено. Я не могу быть счастлива безъ васъ, но жить мнѣ здѣсь не дурно. Двѣ тетки меня очень, очень любятъ, да опекунша моя, знаешь та, которая тебя принимала…
— Сухощавая, черномазая, сказалъ смѣясь Митя.
Анюта разсмѣялась.
— Ну да, сухощавая и смуглая, она строга, но умна и у нея свои на все правила, но я увѣрена, что она желаетъ мнѣ добра. Однако жить съ ней не легко. Однимъ словомъ, здѣсь ужасная, непроходимая скука, сказалъ какъ-то Томскій.
— Кто это Томскій? я съ однимъ Томскимъ въ университетѣ познакомился, онъ на одномъ со мной факультетѣ, на юридическомъ.
— Такой неуклюжій, толстякъ, добрый такой.
— Толстякъ да, а добрый ли, я не знаю.
— Его зовутъ Василій.
— Да, кажется, Василій.
— Это онъ, онъ!
— Кто онъ?
— Другъ моего дѣтства, мы вмѣстѣ учились танцовать, онъ и Новинскій Ларя, онъ тоже долженъ поступить въ университетъ, только кажется не нынѣшній годъ; мы были такіе пріятели, но съ тѣхъ поръ я ихъ не вижу.
— Отчего?
— Уроки танцованія кончились; я, говорятъ тетки, танцую хорошо, зачѣмъ же будутъ звать кого-нибудь.
— Поговорить, сказалъ Митя, — поболтать!
— Это, сказала Анюта — по нашему, какъ у насъ, а здѣсь иное, притомъ здѣсь больная телушка и говорятъ принимать нельзя ради нея.
— Ну, а когда ты окончишь ученье, выѣзжать что ли будешь!
— До этого долго, сказала Анюта.
Въ эту минуту вошелъ дворецкій и доложилъ: кушанье поставлено.
Анюта встала, она расцѣловалась съ Митей и сказала ему:
— Скажи Томскому, что я ему посылаю поклонъ; умоляю тебя приходи пораньше въ воскресенье, я буду всю недѣлю умирать отъ нетерпѣнія и скуки и ждать воскресенья какъ манны небесной. Митя, пораньше, милый, сейчасъ послѣ обѣдни.
— Хорошо, непремѣнно, сказалъ Митя спѣша уйти, потому что длинная миссъ Джемсъ стояла въ дверяхъ ожидая Анюту.
Тетки сидѣли уже за столомъ, когда миссъ Джемсъ и Анюта заняли свои мѣста. Варвара Петровна была недовольна.
— Мы ждемъ, произнесла она, — нельзя опаздывать. Подавайте супъ, обратилась она къ дворецкому. Анюта не сказала ни слова; она тоже была недовольна.
Такъ прошла зима и наступила весна. Свиданія съ Митей продолжались такія же короткія, такія же размѣренныя; Митя приходилъ по воскресеньямъ но оставался меньше: онъ готовился къ экзаменамъ и не хотѣлъ терять времени желая сдать ихъ хорошо. Но вотъ прошло одно воскресенье, прошло и другое; Анюта ждала его напрасно, онъ вдругъ исчезъ, ни слуху, ни духу, будто канулъ въ воду; она рѣшилась спросить, не приходилъ ли онъ; приходилъ, недѣли двѣ назадъ, отвѣтилъ швейцаръ, — записку оставилъ.
— Гдѣ же она?
— Подалъ Варварѣ Петровнѣ. Ея превосходительство приказали всѣ письма и записки подавать имъ.
Анюта испугалась сама не зная чего и пошла къ теткѣ, которую, хотя она не любила въ томъ признаваться и самой себѣ, она боялась; когда она вошла къ ней, сердце ея билось.
«Зачѣмъ, думала Анюта, чего я боюсь, я презрѣнная трусиха. Не хочу бояться, я ничего дурнаго не сдѣлала.»
— Тетушка, сказала она твердо, — получили вы записку отъ Мити для меня!
Варвара Петровна была сама правда; она ни за что бы не только не солгала, но не исказила бы истины ни на іоту.
