Все это вспомнилось Невскому, пока он ожидал прихода полковника.
5
В дверь постучали. Невский крикнул: «Не заперто!» — вряд ли так мог себя вести полковник. Вошел высокий, круглолицый с толстыми красными щеками сержант, он прямо излучил здоровье. При разговоре у него появлялись очаровательные ямочки на щеках. Боец знал об этом, стеснялся, поэтому старался говорить, не раскрывая широко рта.
— Я от замкомбригады, мне нужен старший лейтенант Невский. — Он посмотрел на погоны, Невский уже снял белый халат, сидел в ожидании за столом в полушерстяной форме (ПШ), в хромовых сапогах.
После такого обращения он подскочил, прижал руки по швам и громко доложил:
— Старший лейтенант Невский к вашим услугам. — Сержант даже попятился, вся его «надутость» улетучилась.
— Полковник приказал мне принести 2 коробки с иликсиром (он так и сказал, старательно произнося по слогам), — сержант топтался у двери, явно теряясь.
— Ладно, раз полковник приказал, получишь свои коробки с «иликсиром». Проходи сюда.
Невский вышел из-за стола, прошел в смежную комнату (перевязочную). Сюда старательный Саша Тамару каждый день заносил новые коробки с «Тоником» со своего склада. Как раз в углу лежали последние 2 коробки. Невский кивнул на них. Сержант без видимых усилий поднял с пола коробки, зажал подмышками, собрался уходить.
— Погоди, запомни, передашь полковнику: принимать строго по 1 десертной ложке не более 3 раз в день! Понял?
— А что такое десертная ложка? — повернулся посланец.
— Ты не слышал о таких ложках? Откуда ты, из деревни что ли? — удивился Невский.
— Да, я родом из Воронежской области, маленькая деревенька Нижние Карасики, — сержант впервые улыбнулся, показав свои ямочки. Лицо его приобрело совершенно детские черты.
— Как зовут?
— Степанов Степан.
— Вот что, Степан Степанов из Нижних Карасиков, ты передай полковнику о десертной ложке, он знает. Не кружками пить, не фужерами, не стаканами, как вино во Франции, а ложками. Десертными. Понял? Там все написано, но на французском языке. Знает твой начальник этот язык?
— Так точно, знает! — сержант топтался на пороге, явно торопясь уйти.
— Ну, раз знает, то прочитает. Иди.
— Есть! — произнес сержант, четко повернулся через левое плечо и вышел.
— Пора бы и поклевать чего-нибудь! А там и на боковую, — вслух подумал Невский. Вечер заканчивался.
6
Дни в Афганистане пролетают не заметно, редко кто мог назвать день недели. А зачем такое деление, если это никак не отражается на жизни. Дни похожи друг на друга, особенно если не проводятся боевые операции, не поступают раненые. Спустя несколько таких однообразных будней, Невский заканчивал прием больных во время очередного дежурства. Как и прежде, основное число было инфекционных больных. Резко, требовательно зазвонил телефон. Взял трубку, назвал себя. Звонил оперативный дежурный — дежурному врачу с набором неотложной помощи срочно прибыть домой к замкомбригады. Невский вызвал дежурного терапевта, тот закончит прием, а сам взял тяжелую сумку неотложной помощи — предмет гордости начальника приемного отделения, он ревностно следил за ее пополнением, можно было даже не проверять: все необходимое будет под рукой.
Вышел на улицу. Вечер догорал на западе красным маревом, было тепло. Идти приходилось мимо женского модуля (так на современный лад именовались длинные одноэтажные бараки — сборно-щитовые конструкции), все в бригаде называли это общежитие «Кошкин дом». Ежедневно там кипели не шуточные страсти(куда там Шекспиру с его «Отелло и Дездемона»). Вечером барак жил особенно бурно. Многие окна были распахнуты настежь, ото всюду неслась музыка из заграничных магнитофонов: «Арабески», «АББА», «Чингисхан» и прочие популярные зарубежные группы, звучал и Высоцкий. Бригада отдыхала, готовилась ко сну…
Невский подошел к «жилому городку» офицеров управления бригады: здесь можно было увидеть и домики на колесах, и аккуратные сборно-щитовые домики. Замкомбригады жил в бочке (да-да, как древний философ Диоген, только не в деревянной, а в настоящей металлической цистерне, в которой раньше возили горючее). В этой большой емкости вырезали отверстие для двери, для пары окон, внутри проложили полы деревянные, обустроили. Живи — не хочу. К деревянной двери был приставлен авиационный трап. На земле у трапа Невский заметил одинокую фигуру военного с автоматом, подошел ближе, узнал давнего знакомого сержанта Степанова Степана, поздоровался с ним за руку:
— Что пишут из Нижних Карасиков, все нормально дома?
— Вчера только письмо получил, уже ждут моего возвращения, скоро замена моя прилетит.
— Вот и славненько. Как там полковник?
Лицо сержанта сразу приобрело озабоченное выражение, чудесные ямочки на щеках спрятались:
— Да, что-то расхворался мой полковник, цельный день нынче лежит, проходите, товарищ старший лейтенант.
Он отступил в сторону, пропуская Невского по трапу наверх. Придерживая тяжелую сумку с красным крестом, Александр вбежал по ступенькам, постучал и сразу открыл легкую дверь. В помещении было тепло, работал электрический обогреватель, громко разговаривал телевизор, в глаза бросился небольшой холодильник. За перегородкой из тяжелых штор с восточным орнаментом стояла широкая кровать. Невский подошел ближе.
На кровати, до подбородка укрывшись одеялом, лежал на спине Василий Иванович, глаза его открылись, в знак приветствия он кивнул головой в ответ на доклад старшего лейтенанта. В полумраке его лицо особенно светилось матовой бледностью — горела только лампочка настольной лампы. Невскому показалось невероятным видеть такого сильного, боевого офицера в таком беспомощном положении. Тот выпростал тонкую жилистую руку из-под одеяла, указал доктору на стул у кровати. Невский осторожно опустился на краешек, стараясь осознать происходящее. Что могло сразить этого неутомимого человека-оптимиста? Наконец, овладев собой, спросил:
— Что вас беспокоит, на что жалуетесь?
— Понимаешь, док, совсем нет сил, даже чтобы подняться в туалет, Степка мне «утку» подносит, как дистрофику. Есть не хочется, да и уснуть не могу совсем, вот в телевизор пялюсь весь день, завтра должен проводить совещание, что делать — ума не приложу. Медицину не вызывал, думал сам оклемаюсь.
Невский быстро присел на краешек кровати, посчитал пульс, еле нащупав редкие удары. Послушал сердце — глухие ослабленные тоны, температура была даже понижена, артериальное давление тоже ниже нормы. Ничего не указывало на инфекционное заболевание, да и язык был чист, как у младенца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
