— Я, разумеется, буду помогать нам.
— От этого я, конечно, не отказываюсь. Но возникает другой вопрос, Зальтнер, — не лучше ли будет мне одному вернуться на, родину, а вам остаться и продолжать изучение Марса?
— Это немыслимо. Один вы не сможете…
— Вы ошибаетесь: одному-то мне даже легче будет вернуться. Едва ли наш шар теперь пригоден для двоих: к тому же, если я поеду один, я буду обеспечен провиантом на более долгий срок, а благодаря этому мне, может быть, и удастся добраться до населенных мест. Никаких наблюдении я больше делать не стану, а для управления шаром одного человека вполне достаточно. А с другой стороны, нам необходимо знать, что за это время будет предпринято марсианами…
— Нет, Грунте, я не могу и не хочу расставаться с вами.
— Говорю вам, что так будет лучше. Подумайте-ка об этом хорошенько. А теперь за работу!
Они принялись за разборку уцелевшего багажа экспедиции. Звякнула крышка телефона; Зальтнера вызывали в приемный зал.
— Постарайтесь-ка раздобыть наш шар, — крикнул ему вслед Грунте. Пусть доставят его нам на крышу острова.
Накануне Зальтнеру так и не удалось больше поговорить с Ла. Весь вечер они были заняты приемом гостей, и все ожидали телеграммы о прибытии правительственного корабля; но пришлось разойтись, не дождавшись ее. Зальтнер почти не заметил отсутствия Зэ. Он был переполнен мыслями о Ла, хотя все время старался уверить себя, что его счастье только сон, который ежеминутно может прерваться неожиданным пробуждением. Но зачем отказываться от грез?
Конечно, «бедный бат» не мог причинить страдания этим феям — ведь они могли разбудить его в любую минуту! Но сам он, — был ли он в силах противиться им?
Он почувствовал как бы разочарование, когда вместо Ла увидел в приемном зале Зэ. Она приветствовала его со свойственной ей живостью, но так же ласково и доверчиво, как вчера приветствовала его Ла.
И несколько минут спустя, сидя подле Зэ и разговаривал с нею, он уже был охвачен таким непреодолимым влечением, что не мог отличить своего чувства к Ла от чувства к Зэ. Смена героинь придавала его любви особую, острую прелесть.
Как это ни странно, но он почувствовал полную невозможность осведомится о Ла, а Зэ тоже ни словом не обмолвилась о ней. Однако, он не преминул сказать Зэ, как счастлив он побыть с нею вдвоем, глядеть ей в глаза и слушать ее голос.
Она дала ему высказаться, а потом залилась веселым смехом, в котором, впрочем, не было ничего обидного для него, и сказала;
— Я страшно рада, что мы стали такими друзьями. Вы понравились мне с первого взгляда. Как это странно, ведь вы, люди, не похожи на нас и все-таки, а может быть, именно потому, в вас есть что-то, что притягивает нас к вам.
Зальтнер схватил ее руку.
— Разумеется, может быть, мы еще слишком мало вас знаем, и вы вовсе не заслуживаете…
— Я надеюсь, милый друг, что вы скоро уберетесь, что я-то готов для вас на все.
— В этом я ничуть не сомневаюсь, — засмеялась она. — Но кто вас знает, не забудете ли вы когда-нибудь, что мы, нумэ, на очень многое смотрим по иному, чем вы.
— Это не хорошо с вашей стороны, зачем вы так быстро напомнили мне, что я, бедный бат, осмелился!..
— Вы не поняли меня, Заль, — я вовсе не хотела кичиться перед вами. Но… а впрочем, к чему объяснять то, что вам все равно придется узнать из собственного опыта? Да к тому же я совсем не для этого пришла сюда, — хотя, поверьте, меня привела сюда искренняя дружба.
Только теперь Зальтнер снова вспомнил, какое важное решение должен принести ему сегодняшний день. Он сразу насторожился, но не нашелся, что сказать. Зэ пришла ему на помощь.
— Знаете-ли вы, что «Гло» прибыл? — спросила она.
— Когда же?
— Этой ночью. Он привез весьма важное для вас известие, и поэтому-то я и пришла сюда.
— Вы пришли с каким нибудь советом, милая Зэ? И вы не отказываете нам в своей помощи?
— Насколько я имею на это право. Официально мне ничего не сообщено, иначе я не могла бы быть здесь, но то, что знают у нас все, я могу рассказать и вам. Приготовьтесь к мысли, что вам придется ехать с нами на Марс.
Зальтнер задумался.
— Я так и думал, — сказал он. — Мое положение ужасно.
Вы делаете страшно злое лицо, — сказала Зэ и ласково провела рукою по его лбу. — Ведь я же знаю, что вы охотно поехали бы с нами, но только не хотите покинуть своего друга. Но и он отправится вместе с нами.
— Этого не будет, — выпалил Зальтнер… т. е., конечно… если вы принудите нас…
— Принудим? Что вы этим хотите сказать?
— Ведь сила на вашей стороне вы можете доставить нас на ваш корабль, попросту, как пленников.
— Мы можем? Не знаю, я вас, по всей вероятности, не понимаю, дорогой друг. Ведь можно делать только то, что не является несправедливостью. В вашем языке встречаются удивительные неясности! Видите эту рукоятку? Вы говорите, — я могу повернуть ее, и разумеете под этим, что я имею на то физическую возможность. Но если я поверну эту рукоятку, то кресло, на котором вы сидите, провалится, и, следовательно, я не могу повернуть, т. е. я не могу этого пожелать. Для обозначения этой моральной возможности, или невозможности, на вашем языке нет выражения. Разве вам на Земле случалось спасти утопающего, чтобы потом лишить его жизни? А лишить свободы — ведь еще ужаснее.
Я не знаю, — сказал Зальтнер, — как поступили бы у нас, если на каком-нибудь чужеземном острове, на который еще не успела проникнуть цивилизация, европейцы обнаружили бы богатые россыпи золота и, чтобы обеспечить их за собой, возвели бы на острове необходимые укрепления; и если бы в эти укрепления проникли разведчики-туземцы — не знаю, может быть, мы и присвоили бы себе право, ради собственной нашей безопасности, помешать возвращению этих дикарей домой. Таковы, приблизительно, и наши с вами взаимоотношения. Может быть, и мы решили бы отпустить этих дикарей на родину в качестве наших вестников и посредников, но прежде всего отвезли бы их в Европу и ознакомили бы с нашим могуществом, чтобы по возвращении па родину они могли убедить своих главарей в том, что им не устоять против наших пушек; и отпустили бы мы их не раньше того, как окончательно укрепились бы на острове и стали бы господами положения.
Зэ сочувственно кивнула Зальтнеру и сказала:
— Вы совершенно правильно представляете себе положение вещей. Я думаю, что мы именно так и понимаем наши взаимоотношения, с той только разницей, что мы этих разведчиков не можем удержать против их воли.
— Но тогда вопрос сам собою решается: значит, мы уезжаем на родину.
— Нет, нет, это совсем не так просто. Не знаю только, как вам это объяснить. Дело в том, что вы, очевидно, под волей разумеете различные душевные силы, которые в сущности являются лишь индивидуальными импульсами: против них бороться мы будем, и если понимать волю в этом смысле, то мы действительно можем удержать вас против воли. Например: вот я снова свяжу вам руки этим шарфом; а вам вздумается уйти отсюда, чтобы заняться чем-нибудь более интересным, чем сидеть рядом со мною, — этому я могу воспрепятствовать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
