– Чем тебе Россия не угодила?!
– Не обижайся. То, что там происходит ежедневно, превосходит самую изощренную фантазию голливудских сценаристов.
– Но при чем тут Игорь? Он ко всему этому не имеет никакого отношения! Я его все-таки знаю!
– Правда? – Джонатан с едва заметной иронией приподнял брови. – Тогда расскажи мне поподробнее, чем он занимается и зачем он искал Шерил…
Я ему не ответила. Слезы душили меня. Я закрыла лицо руками – успела подумать о покрасневшем носе на фоне моих, и без того уродливых, пластырей…
– И потом, – отвернулась я к окну, пряча лицо, – ты забыл, что кто-то украл у Шерил фотографии и документы! Даже проездной билет! Зачем, по-твоему, Игорю ее проездной билет?
– Возможно, потому, что там тоже фотография есть…
– А зачем Игорю ее фотографии? Я ведь ему послала несколько отличных снимков! Так что сам видишь: все, что ты тут придумал, никуда не годится!
Джонатан встал, подошел ко мне и легонько взял за плечи.
Я хлюпнула носом.
– Что ты молчишь? – спросила я его. – Я ведь права?
Джонатан лишь развел руками:
– Не знаю. Пока не знаю.
– У тебя нет какой-нибудь другой версии в запасе, не такой ужасной? – спросила я хрипло.
Джонатан лишь осторожно провел рукой по моим волосам и предложил отвезти меня обратно в больницу.
Я почувствовала разочарование.
Не потому, что я хотела остаться у Джонатана, нет; но я была отчего-то уверена, что он сам предложит или хотя бы намекнет…
Но на самом деле это только к лучшему.
В больнице меня поджидал разъяренный комиссар Гренье. Красный от негодования, он на весь коридор отчитал меня за уход из больницы без предупреждения. Мне было велено зарубить на носу, что он не отвечает за мою жизнь, если я буду и впредь вытворять подобное; что я не имею права без разрешения и ведома самого комиссара сделать шаг за ворота; что в больнице за мной будет следовать по пятам приставленный им человек; что у него свинская работа, из-за которой он вынужден нести ответственность за сохранность такого несознательного населения, как я; что он не доживет до пенсии…
Я покивала послушно в ответ, извинилась ангельским голоском, пообещала вести себя впредь хорошо и сознательно и проскользнула в палату.
Две минуты спустя без стука вошел комиссар, широко улыбаясь:
– Напугал я тебя?
– Да не очень, – пожала я плечами. – А я вас?
– Прилично-таки… Ты больше никуда не уходи без разрешения. Но я на тебя наорал не поэтому.
– А почему? – невинно поинтересовалась я.
– На всякий случай. Если в больнице присутствуют заинтересованные личности, надеюсь, что они услышали, что ты под охраной. Я, во всяком случае, старался.
– Не лучше было бы скрыть охрану и попробовать поймать злодея на месте преступления?
– Тебе что, жизнь не дорога? Или боевиков насмотрелась?
– Да нет… Это было бы логично.
– Логично! Тебя ночью удушат подушкой, а я отвечай!
– Ну, если ваша охрана ничего не стоит…
– Кончай героиню строить. Если после моего громогласного сообщения к тебе все-таки кто-то попытается пролезть, то, значит, мы имеем дело с профессионалом… И это, в свою очередь, значит, что ты кому-то очень серьезно мешаешь. Хотел бы я знать кому… И чем. Ты не знаешь?
– Теряюсь в догадках. Может, я забыла вернуть кому-нибудь пять рублей?
– Шутишь. А тебя, между прочим, убить пытались. Это не шуточки. Я тебя не из-за пяти рублей охранять собираюсь!
– Тогда надо и Шерил охранять. Ведь они могли меня принять за Шерил… – сказала я и осеклась. Ведь до сих пор комиссар не знал, что мы похожи.
– То есть? – насторожился комиссар.
Я молчала, пытаясь решить, надо ли мне рассказывать о нашем сходстве, и если нет, то как мне выкрутиться из неосторожно ляпнутой фразы.
Комиссар уселся на стул, всем своим видом давая мне понять, что он ни за что не уйдет, не узнав продолжения.
Видя, что я молчу, он смешно пошевелил толстыми пальцами, словно разминаясь для игры на пианино, и сказал:
– Отступать некуда, Оля. Давай, вперед.
Делать было нечего. Я рассказывала ему о нашем сходстве, о том, как я ее искала и нашла, как мы познакомились, и мучительно решала вопрос: говорить ему про Игоря? Про все то, что мы днем обсуждали с Джонатаном? Пока нет… Или все же да?
Я так и не решила. То, что вывел из всех наших разговоров Джонатан, было слишком тяжело. Игорь, мой Игорь, оказывался, следуя его логике, замешан в поисках Шерил и, что вытекало само по себе, был причастен ко взрыву… И даже к коробке отравленных конфет… Но не мог же Игорь хотеть убить меня? Ведь это невозможно?!
А убить Шерил – возможно? Боже, я сошла с ума! Я подозреваю Игоря в намерении убить! Меня, не меня – какая, в сущности, разница? Никакой! По крайней мере до тех пор, пока мы говорим о намерении… Важно то, что Игорь не убийца, он просто не может оказаться убийцей, нет!
– Интересно, – проговорил комиссар, внимательно глядя на меня. – И что ты сама об этом думаешь?
Взгляд его был прозрачным. Он следил за моим лицом, пока я говорила, и догадался, что ход моей мысли далеко не полностью соответствовал ходу речи.
– Вы же знаете, за Шерил охотились из ДСТ (или: охотилось ДСТ)… – сказала я, чтобы как-то ответить.
– ДСТ тут ни при чем. Они к взрыву не причастны. Их агент следил действительно за Шерил, но это были меры для ее охраны. Ты знаешь, что в Париже было несколько взрывов…
– Знаю, исламисты.
– ДСТ вместе с полицией приняло меры по охране заметных в политическом плане фигур.
– Шерил – из их числа?
– В принципе, скажем так, это не их профиль. Но у «Чистой планеты» намечалось важное программное международное собрание, и имело смысл удостовериться, что с ней все в порядке. Следили за ней пару последних месяцев, но нерегулярно – не хватает рук. Вернее, ног. В основном ею занимались действительно двое, один постоянно, другой на подмене. Одного из них вы засекли, и ты мне его верно описала: средних лет, лысоватый. Второго ты не видела, он в эту неделю не дежурил. Тот молодой, в каскетке, не из их службы и не из нашей.
Это был очень подходящий момент, чтобы сообщить комиссару, что парень этот наверняка русский. Но говорить тогда про Игоря? Вместо этого я спросила:
– И что, этот профессионал слежки его не засек?
– Засек однажды. Но не придал значения: его интересовали люди весьма конкретного типа. Ты понимаешь, о чем я говорю: арабского типа. А этот парень явно европеец. Он его нам описал – так же, как и ты. К сожалению, в выходные они Шерил не охраняли и ничего про взрыв сказать не могут…
– А что, европеец не может работать на исламистов?
– Чисто теоретически – может, наверное. Но мы с такими случаями пока не сталкивались. Кроме того, анализ осколков бомбы говорит о том, что это не их почерк. Исламисты пользуются самоделками, а эта – профессиональная, китайская.
– Ну уж он, во всяком случае, не китаец, – пробурчала я.
Комиссар снова бросил на меня настороженно-вопрошающий взгляд.
– Ты мне все рассказала?
– Да… – Я постаралась ответить как можно убедительней.
– Послушай, дитя мое, ты должна мне рассказать все, абсолютно все, до малейшей детали, которая даже тебе покажется несущественной. Я веду следствие, понимаешь ты это? И для следствия может оказаться важной самая неожиданная мелочь. Это в твоих интересах, в конце концов! Ты ведь хочешь, чтобы мы нашли тех, кто пытался убить вас с Шерил? Тех, кто заминировал машину, кто прислал тебе отравленные конфеты? Или ты пытаешься кого-то покрыть?
Он пронзительно посмотрел в мои глаза. Я растерянно молчала. Комиссар был прав, но рассказывать ему про Игоря…
– Пойдем выпьем кофе, – сказал комиссар. – И покурим, тут ведь есть курилка?
– Пошли, – сказала я со вздохом.
– Ну! – сказал комиссар, давая мне прикурить. – Говори.
Я затянулась, все еще решая, говорить ли про Игоря.
– Я все равно не уйду, пока не услышу. Или вызову тебя завтра в полицию на допрос, если тебе это больше понравится, – пригрозил он мне.
– Ну, хорошо… Дело в том, – начала я неохотно, – что у меня есть в Москве друг… Который знает откуда-то про Шерил. И потом, у него работает помощник, похожий на того человека, которого описала Кати…
Комиссар строчил в блокноте. Имя? Фамилия? Чем занимается? Повтори дословно, что сказал… Какого числа…
Я чувствовала себя опустошенной. Жизнь перевернулась, и жить не хотелось. Хотелось, как Шерил, завернуться в белый кокон и уснуть…
Наконец с меня полностью сняли наклейки. Если не считать, что лицо мое все еще было красноватым и опухшим, то моя внешность не пострадала. Спасибо докторам: едва заметные шовчики должны были полностью исчезнуть еще через месяц, не оставив ни малейшего следа. Без наклеек на голове я наконец перестала напоминать шелудивого пса. Мой светлый ежик распрямился и встал легким ореолом вокруг головы. Короче, если меня еще нельзя было назвать красавицей, то уже хотя бы не страшилой, предназначенной распугивать прохожих. Это немного улучшило мое подавленное состояние.
