привыкли. Первый материальный обмен с целью практической пользы был не личным, а коллективным – по мере общей нужды и опираясь на привычные обменные эквиваленты. Первой ценностью вероятно были сами люди (рабы), их выкуп из плена выглядит как наиболее разумная цель обмена. Разумеется, ни денег, ни цен, ни тем более рынка не было – а то ведь и обидеть можно, если начать жадничать и торговаться. Внутри тоже все делили по-честному – под зорким присмотром властной верхушки. Ибо племенной дух выветривается не так легко – и труд, и отдых, и собственность пока были общими. Можно сказать, вся первобытная "экономика" – производство и распределение ценностей целиком на основе традиционно сложившихся норм.
– Появление морали
Серьезные изменения происходили и внутри коллектива. Большой коллектив неизбежно распадается на мелкие – альтруизм физически не может простираться бесконечно. Сначала шло размежевание на крупные общины, роды. Дальние родственники отдалялись, ближние сближались. Альтруизм становился все более добровольным, а следовательно все более избирательным, опирающимся на чувства. Круг своих сужался, с ним сужалась общая собственность и общее хозяйство. Появлялись личные отношения в противовес дальним – дружба, семейственность. Коллектив, который некогда был одной большой семьей, стал включать в себя все больше "посторонних" – все менее связанных общими предками людей. Как только общие предки окончательно переселились в мифы и легенды, круг биологически близких ужался до совсем близких родственников. Все прочие стали зачатком публичной сферы – не той, которая отождествляется с политикой и прочими прелестями насилия, а моральной, населенной нормальными, посторонними людьми.
Единый коллектив, таким образом, как бы разделялся на макро-коллектив, "общество-мир", состоящее из посторонних – народ, страну, царство, и микро-коллектив, "общину-братство", состоящую из близких – семья, клан, род. Идентичность человека стала множественной – он одновременно оказывался членом разных коллективов, что подталкивало его мысли в сторону более четкого осознания собственной личности и собственных интересов, а в перспективе и интересов других людей. Мир стал зависеть от самого человека, не только от богов. Однако, поскольку война и насилие продолжали требовать сплоченности, одинокое, полусвободное "я" пока оставалось хрупким, зачаточным. Основой идентичности вместо бывшего "коллектива-организма", на этом этапе стал род, отделяющий и охраняющий личность. Род приобрел соответствующее моральное качество – честь рода, потребовавшую защиты. Так месть стала делом не только касты, и в меньшей степени человека, но и рода, стала "кровной".
Посторонние – это новый тип людей, не родные и не враги. Отношения с ними требовали новых этических норм, содержащих как минимум альтруизма, так и минимум эгоизма. Как нетрудно догадаться, такие нормы должны были быть более нейтральными, чем нелепые обряды и безоговорочный альтруизм, допустимые среди своих. Нормы поведения в макро-коллективе стали рассматриваться все более трезво, самые дикие обычаи отмирали. Этика стала все явственней проявлять свою холодную, умственную сущность. В человеке стал проступать просто человек, а не друг или враг. Я бы даже сказал, стала проступать абстракция человека – человек как нечто универсальное, понятийное, имеющее общую для всех – и своих, и врагов – ценность.
Довольно наглядно это проявилось в религиозных верованиях. Если раньше молились богам частенько с целью победы над врагами, отчего и боги больше напоминали не богов, а пособников в разборках племен и народов, то с появлением посторонних появились и общие боги. Новые религии, претендующие на универсальность, были обращены к человеку, обещая помочь любому обращенному независимо от происхождения.
Однако новые нормы появлялись с трудом. Некоторые племена упорно игнорировали универсальные религии и даже в среде последователей последних возникало множество течений, отстаивавших свое собственное, несомненно единственно правильное, понимание универсальности. Психология своего племени, малого коллектива, была чрезвычайно живучей. Да и динамика расширения вносила коррективы в уверенную поступь этического прогресса. Расширение коллектива приводило к отчуждению, а уплотнение населения приводило к тесноте. Одновременно с честностью и порядочностью, появились ложь, зависть, взаимный альтруизм "ты мне – я тебе" и тому подобная расчетливость, проникающая в отношения некогда близких людей. Явной торговли пока нет, но уже есть подсознательная бухгалтерия – кто кому должен. Чем дальше становятся друг от друга стороны, чем больше коллектив и слабее родственные связи – тем реже люди одаривают, тем чаще обманывают. Зато в самых близких отношениях, напротив, укрепляются взаимные чувства, появляется привязанность и взаимное влечение. Если дальние отношения стали рассматриваться с точки зрения пользы и выгоды, то в ближних становилось все более истинного альтруизма, а в браке – все больше романтики.
Истинный альтруизм, по аналогии с этикой, которую мы обнаружили раньше, это тоже новое моральное явление. Назовем его "жертвенной" моралью или просто моралью. Жертвенная мораль как бы возвращается назад к героической протоморали, но поднимая ее на новый уровень – индивидуально-добровольный. Тут же возникает и истинная героическая мораль, которая становится продолжением жертвенной, ее экстремальным вариантом, когда адресат жертвы переступает некую когнитивную черту, так как вместо родного коллектива, состоящего из живых и конкретных людей, подвиг теперь требуется ради идеи, абстракции, принципа – воображаемого коллектива посторонних. Как и этика, мораль стала следствием первых ростков свободы, поскольку добровольность предполагает выбор. А до выбора, разумеется, добровольный альтруизм был не только невозможен, но и не нужен, раз хватало принудительного. Но в отличие от этики, которая стремится к балансу, гарантирующему свободу, мораль не хочет баланса, она требует жертвы и бежит назад от свободы в безопасный круг родных. Т.е., несмотря на то, что оба явление нравственны, моральны и этичны, они совершенно противоположны – мораль порождает добровольный альтруизм, в то время как этика – нейтральность и справедливость.
– Противоречие альтруизма и свободы
Появление ненасильственной морали породило большую проблему. Там, где математические теории рисуют, как взаимодействуя друг с другом, свободные рациональные игроки приходят к репутации и доверию, реальность, хоть и нематематическая, рисует прямо противоположное. Зарождающаяся порядочность, этичная торговля и взаимовыгодное сотрудничество, не говоря уж о диких, грабительских формах обмена, противоречат уже существующим коллективными нормам "экономики", требующим хоть и сбалансированных, но самоотдачи и бескорыстия. Манера свободного экономического агента действовать в своих интересах идет вразрез с альтруистической иррациональной традицией общества. Налицо первые проблески знакомого морального конфуза – ведь все хорошее, что было связано с родным коллективом, отвергается! Не удивительно, что торговая ментальность прочно ассоциируется с обманом, спекуляцией, наживой и мошенничеством, а никак не с доверием и честностью. Соответственно, торговля подданных вызывает серьезное противодействие власть имущих – от прямых запретов до жесткого регулирования. Не отстают и духовные власти, которые также порицают стремление к наживе, что огульно усматривается во всякой
