Но когда посреди ночи мне внезапно зажимают рот ладонью, мне становится совсем не до шуток.
Резко распахиваю глаза и хочу запищать, как самая настоящая испуганная девчонка в фильме ужасов. Дыхание перехватывает, а сердце, кажется, совсем не бьётся. Паника сковывает все мои мышцы судорогой.
– Тихо, маленькая, тихо, – горячее дыхание опаляет кожу возле уха. Узнаю родной голос и судорожно выдыхаю. Была бы я менее рада его вторжению, немедленно отчитала бы брата, но сейчас, видя в темноте очертания его лица, чувствую, как моя душа начинает трепетать от восторга.
Уилл медленно убирает руку с моего лица и жестом показывает вести себя тихо. В моём горле пересыхает. Потираю глаза и убираю с лица спутанные пряди.
– Который час? – одними губами спрашиваю я, показывая на его часы.
Без слов, немного улыбаясь, он на пальцах показывает, что четыре.
В кромешной темноте его так сложно полностью разглядеть, но я всё же различаю пшеничные пряди, которые кажутся ещё темнее, и излюбленные черты его лица, на которые падает лунный свет из маленького окошка. Пленительный образ, кружащий мне голову в стократ сильнее с каждым разом.
Уилл наклоняется ко мне максимально близко и тихо шепчет:
– У тебя есть пять минут на сборы, чтобы я не передумал тебя красть, – жгучий шёпот снова касается кожи. Прикрываю веки от наслаждения.
Хриплый и размеренный голос брата. Его тёплые губы целуют мою мочку, а затем ласково оттягивают её. Дыхание срывается. Поджимаю губы, чтобы невольно из них не вырвался стон.
Он крадёт меня. Крадёт, как в горячих фильмах про любовь. Только одно но: крадёт из собственного дома и посреди ночи. Свою родную сестру, чёрт возьми. Хочется смеяться во весь голос. От счастья и предвкушения.
Подрываюсь с кровати и бросаюсь к своему рюкзаку. Стараюсь вести себя тихо, но то и дело путаюсь в вещах, качаясь из стороны в сторону. Уилл приглушённо смеётся, поддерживая меня за талию. Всё это нам давно знакомо. Сколько раз мы сбегали так из дома? Вряд ли я сосчитаю. Ночью или рано утром мы наспех собирали свои сумки и спускались по шаткому карнизу вниз. Отправлялись на длительные прогулки или просто сбегали из-под домашнего ареста. Но сейчас… сейчас всё совершенно не так. Не при таких обстоятельствах. Не при полном доме, набитом нашими потенциальными предателями.
Мой вечный союзник протягивает руку, тихо отворяя окно. Второй этаж. Высовываюсь наружу и вижу деревянную лестницу, заранее подставленную к нашему окошку. Грудь переполняет детский восторг. Брат лезет первым, перекинув через плечо мой рюкзак, и ждёт внизу, услужливо придерживая лестницу.
Главное – не сорваться вниз, продемонстрировав свою «грациозность» в полной мере. Если моя проклятая нога соскользнёт, то нас ожидает полный провал и разоблачение. Молюсь всем известным богам и лезу в окно, осторожно прикрывая его за собой. Крайне медленно, я сосредоточенно миную все ступеньки, ведущие к земле и грандиозному побегу.
Он прячет лестницу за высоким деревом и снова протягивает мне руку, крепко сжимая холодные пальцы. Сжимаю его ладонь в ответ и тут же устремляюсь за ним следом. Мы пускаемся в бег.
Без транспорта. Без дорожных сумок. Без сотовых телефонов. Без посторонних лиц!
Мы устремляемся в лес и бежим со всех ног. Я едва поспеваю за Уиллом. В боку предательски покалывает, а собственное разгорячённое дыхание обжигает глотку. Но мне хочется продолжать бежать, пока коленки не станут подкашиваться. Выжимая из себя все силы.
Вперёд, только вперёд. Не оборачиваясь назад. Только бы с ним. Только бы подальше от постоянного надзора и возможности стать осуждёнными.
Когда перед моими глазами лес сливается в одно сплошное зелёное марево, брат останавливается. Взгляды наши встречаются, и мы начинаем смеяться, как чёртовы придурки, которые просто помешались. В груди щемит, а во рту жутко пересохло. Но у моего спортсмена едва ли сбилось дыхание. Он самодовольно улыбается и тянет меня на себя, опираясь о ближайший ствол дерева. Я бьюсь о его широкую грудь и обвиваю сильную шею руками. Дежавю. Ещё вчера утром он точно так же прижимал меня к дереву, и теперь момент снова повторяется. С изменениями в мою пользу. Наваливаюсь на него всеми своими пятьюдесятью килограммами и касаюсь губами волевого подбородка.
– Ты не выглядишь возмущённой бедняжкой, которую так нагло похитили из тёплой кровати, – произносит он, усмехаясь.
– Может, потому что я была совсем не против?
– Всё пошло не по сценарию с самого начала.
Смеюсь ему в грудь и целую её через тонкую ткань футболки. Счастье буквально пульсирует во мне. Бьёт живым ключом. Лицо уже устало от постоянной улыбки, совершенно не желающей сходить с моих губ. Смотрю в его смеющиеся глаза и хочу исцеловать с ног до головы. Бешеное и сумасшедшее желание ощутить его по-настоящему. Всего целиком… Но деревья не скроют от людей, что бросятся искать нас уже через несколько часов.
Ночная прохлада постепенно отступает. Предрассветная тишина и наше прерывистое дыхание. Светает. Где-то там, над далёкой полоской горизонта плавно поднимается озаряющее весь мир солнце.
– Уилл, это какое-то безумие, – не веря в происходящее, шепчу я.
– Глупости. Мы делаем это не в первый раз, – небрежно дёргает плечами в ответ, и я невольно хмурюсь. Он сдаётся. – Ладно, это не совсем так. Но ты ведь понимаешь последствия, верно?
– Абсолютно.
– Я оставил на кухне записку с просьбой извинить нас и войти в наше положение.
Грустно усмехаюсь.
«Войти в наше положение».
Никто не войдёт в наше положение. Разве что только брат и сестра, которые по уши влюблены друг в друга. Хотя, возможно, и те бы не поняли. Ведь чтобы понять, нужно залезть в нашу шкуру и стать нами.
– Я сослался на свадьбу Камерон и Лисси, о которой мы благополучно забыли. И теперь нам крайне важно попасть в Атланту этим же утром, – заканчивает брат своё придуманное алиби, которое может сыграть нам на руку.
– Думаешь, они поверят?
– Возможно, пока гости рядом, им просто некогда будет строить свои догадки. – Голос Уилла спокойный и ровный, отчего и мне становится легче.
Рискованный шаг. Даже если наша компания и вечно выручала нас, то это вовсе не значит, что сейчас всё срастётся. Хотя, впрочем, когда наши пальцы переплетаются, уже тогда всё становится рискованным.
– Пора, солнышко, если, конечно, ты не хочешь успокаивать встревоженную Розали и терпеть показную заботу твоего «дружка», – едко произносит Уилл и, снова схватив меня за руку, тянет за собой.
– И вовсе она не показная! – возражаю я, замечая его резко поднявшуюся бровь. Что и говорить, я сама навлекаю на себя его гнев, но разве примирение не станет ещё слаще? – Ну, правда. Пусть он для всех и заноза в заднице, но он заботится обо мне и по сей день.
