– Жаль, – сказал он, усаживаясь в кресло. Я с ним говорила почти во сне.
– У вас было много таких женщин… которым хотелось мстить?
– Довольно много. Отомстить для них – это лишь предлог, чтобы освободиться от скованности. «Я изменяю мужу, потому что он мне изменяет. Это он начал». Женщины ищут повод.
– Повод?
– Увы…
– Скажите, вы всегда так спокойны? Он отложил газету.
– У меня очень хороший характер. Я человек сильных страстей. Ну вот в тот самый момент я неукротим.
– Почему у вас нет бельгийского акцента?
– Потому что я наполовину фламандец.
– Тогда у вас должно быть два акцента. У вас только «р», как у Бреля.
– К сожалению, я только этим похож на него…
– Вам хочется меня? Бернар?
– Скорее да. Но я веду себя как настоящий джентльмен.
Мне хотелось, чтобы он немного понервничал. Заставить его немного пострадать. Когда я была студенткой в Нью-Йорке, в нашу компанию затесался психиатр, который работал над диссертацией. Он считал нас легкомысленными. Ему хотелось разбавить подробностями наши исповеди. Мы решили его проучить. Я была самая способная на розыгрыш. Жаловалась на свои комплексы. Он упивался тем, что может воспользоваться моей закомплексованностью. Он жил с матерью на углу Шестьдесят шестой улицы и Медисона. Принял меня, словно ненасытная утроба. Лежа на диване, я разговаривала с ним, пока ему не стало плохо, так я возбудила его своими надуманными фантазиями. С закрытыми глазами рассказывала ему смущающие истории. Сочиняла, дав волю своей фантазии. В критический момент более чем смелого описания я услышала глухой звук, он съехал со своего стула. Упав на пол, он прохрипел:
– Воды, пожалуйста. Принесите мне, пожалуйста, воды.
Смеясь, я встала с дивана и принесла ему воды. Ему стало дурно от моих рассказов. Должно быть, его смутила эрекция, которую он почувствовал. Больше мы его не видели.
Бернар был более крепким орешком, более опытным, и мне так хотелось спать, что я не могла говорить.
Наверно, я глубоко спала, когда Бернар забрался в кровать. На рассвете обнаружила себя рядом с чужим мужчиной. Я смотрела на него, чтобы вспомнить. Счастливая оттого, что моя ночь была целомудренной, тихонько поднялась с постели и снова долго стояла под душем. В удобной и сверкающей чистотой кухне приготовила себе кофе и наслаждалась им в тишине. Мне нужна была скорее нежность, чем физическая близость, мне понравилась эта проведенная по-дружески ночь. Никогда, ни разу в жизни меня не обманывали. Я жила, как рыба в чистой воде, в плотских наслаждениях. Мое тело было создано для любви. Ничто не влияло на ощущение счастья, которое я испытывала, находясь в объятиях приятного мужчины. Я почти стыдилась того, что мне было так хорошо в моей шкуре. Телесные радости компенсировали недостаток в чувствах. Оргазм потрясал меня с головы до ступней и так здорово стимулировал, в то время как чувства едва затрагивали меня. Марк, я любила его, по-честному, привычной, общепринятой любовью. Но в то же время я испытывала удовольствие. Что делать? Бернар пошевелился, я слышала, как он встает. Он показался в проеме двери, поздоровался и исчез под душем. Затем без разглагольствований, молча, как чревоугодники, мы оказались в постели, он даже не успел вытереться. Его губы пахли ванилью. Ни один порнографический фильм не возбуждал меня так, как ухоженный и чистоплотный мужчина. Я пылала. Он смотрел на меня с удивлением.
– Ну и темперамент у тебя!
– Да, да…
– Настоящая мечта. Я потягивалась.
– Тем более я не могу смириться с изменой мужа.
– С другой женщиной он будет лезть из кожи вон, если ты приучила его к такому комфорту…
– Возможно, именно этого ему и недоставало. Лезть из кожи вон.
Он целовал меня, и мы снова предались любви. Мне не нужен был ускоритель, я сама поворачивала контактный ключ, чтобы мчаться. Это было чудесно.
– Однако, – сказал он некоторое время спустя, – в первый раз мы занимались любовью полчаса, а во второй – сорок семь минут.
Я улыбалась, удовлетворенная и вялая.
– Мы хорошая пара. Что ты делаешь в этот знаменательный уикенд?
Он внимательно осматривал простыню.
– Сегодня пятница, 2 июля. Тебе надо уходить.
У меня перехватило дыхание.
– Почему?
– Потому что приезжает моя жена.
Чтобы привести меня в чувство, он принес мне воды со льдом и поцеловал в губы.
– Это не преступление, не дуйся так.
Я была вне себя и не находила больше слов. Завернулась в простыню.
– Ты посмел говорить, что спал с замужними женщинами, хвастался своими победами. Какой непорядочный тип!
– Моя жена замужем за мной. Она возвращается от своей матери во второй половине дня, и мы тотчас уезжаем.
Я почти перешла на крик.
– Ты негодяй, ты изменяешь ей в вашей постели.
– Она этого не знает. Это самое главное. Она очень счастлива со мной, я ее уважаю, я ей открываю двери, пропуская ее вперед, пристегиваю ремень в автомобиле.
– Но зачем такому бабнику жениться?
– Для самозащиты.
– Зачем?
– Она славная, прекрасная хозяйка, порядочная женщина, а также хороша собой…
Я продолжала:
– Идиотка, она ничего не понимает.
– Она не глупа, просто я умею устраиваться. У нее лишь смутные догадки, подозрения, но она никогда не знает, изменяю ли я ей.
Я натягивала джинсы, браня этих легковерных женщин, этих несчастных животных, которым рассказывают что угодно. Я им сочувствовала.
– Следовало бы всех вас выбросить в окно… Он смеялся, смеялся, не в силах остановиться.
При этом занимаясь уборкой, приводя все в порядок, как в кино, когда хотят создать правдоподобную картину преступления.
– Все женщины ворчат одинаково, – говорил он, покачивая головой. – Ни у одной из них нет оригинального подхода… Сядь на этот стул.
Вне себя от ярости я смотрела на него, он был педантичен, только что помыл мою чашку, сполоснул поднос, вытер стакан, проверил его на прозрачность.
– Ты боишься отпечатков пальцев?
– Ты угадала.
Напевая, снял простыни, засунул их в стиральную машину. Я вспомнила нашу машину. С ней, словно с истеричкой, надо было обращаться осторожно, не переборщить порошка, если чуть больше, эта дрянь останавливалась. Плотно закрыть окошечко, иначе она издавала вибрирующий звук и грохотала. Средство для полоскания надо было заливать через отверстие, крышка которого часто отскакивала под напором жидкости, и все выплескивалось мне на ноги. Здесь был другой мир и другие машины. Он повернул выключатель, как драли уши плохим ученикам, судя по старинным литографиям, в один миг. И она заурчала. Он заправил кровать, потом примял немного, чтобы придать ей обычный вид. Оставался пылесос, снаряд на ножке, шумный, маленький, круглой формы. Бернар вытащил из чрева этого зверя шланг, прикрепил к нему какой-то плоский продолговатый предмет, напоминающий гармошку.
