Он обнял ее тоже изо всех сил, прижимая заострившееся и похудевшее лицо к нагруднику из белого медведя, чувствуя, как она измучилась и устала, зная все без слов – как боялась, как терпела, ждала, когда все закончится!
– Мне показалось, что щенок скулит, а это я скулила! Я скулила и слышала себя.
– Я искал тебя. Тебя весь город ищет.
– Я думала, приемник-то уж точно не работает, а он вдруг заработал! И я тебя услышала! Это было такое счастье!
– …У тебя могут быть пальцы отморожены.
– Как хорошо, что ты меня нашел, Олег.
– Как хорошо, что я тебя нашел.
Они еще постояли, обнявшись и покачиваясь из стороны в сторону, а потом он вдруг стал злым и мрачным. Короткими движениями вывалил из рюкзака какое-то барахло и стал напяливать его на Лилю, стащив с нее телогрейку и ватные штаны. Лиля ему помогала, но у нее плохо получалось.
Они путались руками – у него они были очень горячими, а у Лили ледяными.
Она взяла его за руку и уткнулась носом в ладонь.
– Ничего, ничего, – сказал он откуда-то издалека. – Все обошлось.
Он понятия не имел, обошлось или нет.
Он натянул на нее собственные штаны для сноуборда, пыжиковую рубаху – мехом внутрь, – пуховик, унты. Она старательно и сосредоточенно совала в них ноги.
Он надвинул ей на голову шапку.
– У тебя есть водка? – спросила Лиля.
Он спохватился:
– У меня есть чай! Горячий, сладкий! Вот, в термосе, я сейчас…
– Не-е-ет. – Лиля посмотрела на него укоризненно. – Нам нужно здесь оставить! Я же всю водку выпила, что здесь была! Надо людям оставить, которые… потом придут. И дрова! Я много сожгла.
– У меня нет водки, – признался Олег Преображенцев. – И дров нет. Но… я тебе обещаю. Я принесу сюда водку и дрова.
– Точно?
– Точно.
Она подумала немного, очень бледная, в странных, нелепых одеждах.
– Я с тобой тогда пойду, – решила она. – Мы вместе водку принесем. Да, и спички!
Она подняла бережно коробок, который выпал на пол во время переодевания. Олег смотрел на нее. Она погладила коробок, как живое существо, и пристроила его на поленницу.
Сердце у него прыгало, как олень в мае.
– На чем ты приехал?
– На собаках, – сказал Олег.
Ее растерзанные вещи валялись на топчане, он сгреб их в ком и запихал в рюкзак.
До упряжки было метров сто, и они шли их очень долго. Лиля плохо держалась на ногах. Они то и дело проваливались в снег почти по пояс, и Олег тащил ее, а она все повторяла испуганно: «Сейчас, сейчас! Я сейчас!» Как будто он мог убежать и бросить ее!
Ветер совсем озверел, нападал и швырялся снегом.
Лиля нисколько его не боялась. Что ветер, если есть рука в меховой кухлянке, твердая, жилистая, настоящая, которая тащит ее из снега, которая не подведет!
Собаки трясли ушами, жмурились под светом фонаря. Еще один меховой человек поднялся с саней ей навстречу.
– Это Нутэвэкэт! – прокричал Олег ей в ухо. – Из Инчоуна! Это он тебя нашел!
– Здравствуйте, – поздоровалась вежливая Лиля.
Тот то ли ответил, то ли нет. Ее усадили в сани – мягко, удобно! – и второй меховой человек накинул на нее большую шкуру. Она еще подумала, как это собаки, самые обыкновенные собаки, их повезут, но тут сани двинулись, поехали, ныряя как будто в волны, и так уютно и спокойно стало на этих волнах, по которым плыли необыкновенные – самые обыкновенные! – собаки, что Лиля потянула на себя шкуру, устраиваясь удобней и понимая, что ничего на свете не может быть лучше, удобней и теплее саней, которые ныряют в волны снега.
…А кто сказал, что тундра – суша?..
– Доброе утро, Чукотка! В эфире, как обычно, радио «Пурга». У нас в Анадыре хорошая погода, и настроение тоже прекрасное.
Должно быть, Таня готовит завтрак. Посуда позвякивала негромко, по-утреннему. Вот стукнула чашка, полилась вода.
Боже мой, какое счастье – завтрак! Блинчики с икрой и сметаной – огромная миска икры и маленькая мисочка сметаны, – тушеная оленина и кофе со сгущенкой! У нас на Севере нужно много и плотно есть, тут сухариком точно не обойдешься!
Лиля вдруг так захотела есть – и блинов, и оленины, а можно котлет из медвежатины, очень даже хорошо! – что внутри все как будто мелко задрожало, и рот наполнился голодной слюной. Никогда в жизни она не хотела есть так отчаянно.
– Таня! – хрипло закричала она, то есть ей показалось, что закричала, откинула одеяло и стала вылезать из постели. – Таня, я проснулась!..
Маленькая, она так кричала маме: «Я проснулась!» – и это означало, что мама должна бежать к ней, обнимать, целовать, тормошить и радоваться, что Лиля проснулась.
Странное дело, тело не слушалось. Только что все было спокойно и прекрасно, а тут вдруг во всех мышцах ожила злая боль, какая-то чужая, у Лили никогда так не болели мышцы. И голова. В голове загудело, поплыло, и она взялась за нее обеими руками.
Что такое было вчера? Или не вчера?.. Или этого не было? Или было не с ней?
Придерживая руками голову, она все-таки встала. Не было Таниного полированного серванта, полированного гардероба и полированных тумбочек. Плюшевых кресел не было тоже.
Она увидела просторное помещение, совсем незнакомое. На полу шкуры. На одной стене стеллажи, книги до потолка. На другой фотографии в рамках, откуда-то Лиле знакомые, старые друзья. Узкие высокие окна до половины прикрыты ставнями, так что солнечный свет лежит на чистом полу длинными горячими ломтями. Она наступила на ломоть солнца, зажмурилась от счастья, так стало тепло и приятно ступням, и постояла немного, а потом посмотрела.
Ноги были черными, как будто накануне Лиля окунала их в мазут. Только между пальцами немного светлой кожи.
– Господи, – пробормотала Лиля.
Позабыв про голову, в которой было как-то неладно, она толкнула белую деревянную дверь и остановилась.
В комнате, показавшейся ей огромной, на полу в солнечном столбе сидел, скрестив ноги, совершенно незнакомый человек. Перед ним на белой шкуре стояли тарелки и чашки. Напротив, точно так же скрестив ноги, сидел Олег Преображенцев и прихлебывал чай.
Завидев ее, он встал – одним движением, которое почему-то потрясло Лилю до глубины души. Должно быть, потому, что в голове у нее неладно. Нет, а разве можно так подняться?.. Это же очень неудобно. Она тут же попробовала скрестить ноги, чуть не упала, и Олег поддержал ее.
– Я слышал, ты завозилась, – сказал он, рассматривая ее. – Но думал, может, еще поспишь.
– Доброе утро, – поздоровалась Лиля. – Очень есть хочется и почему-то все болит.
Олег улыбнулся, а человек на шкуре кивнул.
Держась за Олега, Лиля кое-как опустилась на четвереньки, а потом плюхнулась. Вопрос, почему они сидят на полу, хотя рядом прекрасный широкий стол, мягкие стулья и еще кресла, ее не интересовал. Раз сидят, значит, так нужно, значит, и она будет сидеть с ними.
– Я Нутэвэкэт, – сказал человек и прихлебнул из кружки. – Из Инчоуна. Ходил в Канчалан брата навестить.
– Я Лиля Молчанова, из Москвы. Я здесь… в командировке.
Человек кивнул – в командировке, что ж тут непонятного. Все ясно.
В руке у нее оказалась кружка, она жадно отхлебнула – оказывается, ей страшно хотелось не только есть, но и пить, просто ужасно! Так хотелось пить, что она чуть было не расплескала чай.
Ах, какой чай. Она никогда в жизни не пила ничего лучше этого чая, черного цвета и странного вкуса.
Пока она пила, мужчины молчали, а потом выяснилось, что Олег все это время придерживает ее за спину, чтобы Лиля не завалилась.
– А поесть? – Она поставила кружку на шкуру. – Можно?
Она ела, не разбирая, Олег все подкладывал и подкладывал что-то ей на тарелку, а Нутэвэкэт из Инчоуна сказал, что в Уэлене работает косторезная мастерская. Олег покивал – это была важная новость. Лиля, не переставая жевать, сбоку взглянула на него и тоже покивала, наверное, так полагалось. Нутэвэкэт еще немного подумал и сообщил, что его упряжку вырезал из моржового клыка сам Сейгутегин и преподнес ему в подарок.
Олег Преображенцев ответил на странном языке, показавшемся Лиле похожим то ли на рык, то ли на птичий клекот, и она спросила, что именно он сказал.
Олег перевел. У Нутэвэкэта очень хорошая упряжка. Такими могут похвастаться только самые лучшие каюры вроде Тынетегина из Нешкана. Лиля опять покивала, с уважением.
Она все ела.
Олег не мог смотреть на нее, шарил глазами по сторонам, и ему казалось, что Нутэвэкэт отлично это понимает, пытается помочь, потому и завел светскую беседу за едой, что решительно не полагалось и считалось в тундре дурным тоном.
– В прежние времена, – сказал Нутэвэкэт по-русски, – охотники держали две упряжки. На одной в гости к соседям ходили, в стойбища или села, однако. На рыбалку. А другая только для охоты. На припае или дрейфующих льдах. Зимой без собак охоты нет. По льду на ногах далеко не уйдешь. Нерпичью лунку сам не унюхаешь. Собака нужна, однако.
Лиля сунулась в свою пустую кружку, Олег встал и налил ей еще чаю. Как он так встает со скрещенными ногами? Этот чрезвычайно важный вопрос очень занимал ее. Надо будет попробовать.
