- Неприглядно?! - ахнула Шарлотта, в глазах которой Феликс был олицетворением всего, что есть в джентльменах изысканного и блестящего.
- Я говорю не про свой внешний вид, - сказал, рассмеявшись, Феликс, поскольку Шарлотта упорно смотрела на его ботинки. - Я говорю про свое поведение. Как, по-вашему, я не нарушил законы гостеприимства?
- Тем... тем, что полюбили Гертруду? - спросила Шарлотта.
- Тем, что я объяснился. Потому что объяснение состоялось, Шарлотта; я не хочу ничего от вас скрывать... Оно состоялось. Конечно, я хочу на ней жениться, в этом-то вся и трудность. Я держался сколько мог; но она так пленительна! Она очень необычна, Шарлотта, я не думаю, что вы ее на самом деле знаете. - Шарлотта снова взялась за вышивание и тут же снова его отложила. - Мне известно, что ваш отец мечтал о лучшей для нее партии, продолжал Феликс. - И, наверное, вы разделяли его мечты. Вы хотели выдать ее замуж за мистера Брэнда.
- О нет, - сказала Шарлотта, - мистер Брэнд всегда восхищался ею. Но мы ничего такого не хотели.
Феликс удивленно на нее посмотрел.
- Но ведь речь шла о браке?
- Да. Но мы не хотели выдавать ее.
- A la bonne heure! [В добрый час! (фр.)] Дело в том, что это очень рискованно. С этими вынужденными браками потом не оберешься бед.
- Никто не стал бы ее вынуждать, Феликс, - сказала Шарлотта.
- Я рад это слышать. Потому что в этих случаях даже самая безупречная женщина невольно начинает думать о том, чем себя вознаградить. На горизонте появляется какой-нибудь красавчик, и voila! [вот вам! (фр.)] Шарлотта сидела молча, не поднимая глаз, и Феликс через секунду добавил: Почему вы отложили туфлю? Мне так приятно смотреть на вас, когда вы вышиваете.
Шарлотта взялась за свою многоцветную канву и с отсутствующим видом украсила несколькими синими стежками большую круглую розу.
- Если Гертруда так... так необычна, - сказала она, - почему же вы хотите на ней жениться?
- Именно поэтому, дорогая Шарлотта. Мне нравятся необычные женщины, всегда нравились. Спросите Евгению! А Гертруда неповторима, она говорит такие бесподобные вещи.
Шарлотта подняла глаза и, как бы желая подчеркнуть укоризненный смысл своих слов, чуть ли не в первый раз на него посмотрела.
- Ваше влияние на нее очень велико.
- И да, и нет! - сказал Феликс. - Сначала, наверное, это было так. А сейчас неизвестно, кто на кого влияет больше: скорей всего, в равной мере. Ее власть надо мной сильна - ведь Гертруда очень сильная. Я не думаю, что вы ее знаете; она такая одаренная натура!
- О да, Феликс, я всегда считала, что Гертруда - одаренная натура.
- Это вы говорите сейчас. Постойте, то ли еще будет! - вскричал молодой человек. - Она нераспустившийся цветок. Дайте мне сорвать ее с отчего древа, и вы увидите, как она расцветет. Я уверен, вы этому порадуетесь.
- Я вас не понимаю, - пробормотала Шарлотта. - Я неспособна, Феликс.
- Но это вы ведь способны понять - я прошу вас замолвить за меня слово перед вашим отцом. Он считает меня, что вполне естественно, легкомысленным малым, богемой, прожигателем жизни. Скажите ему, что это не так, а если когда-то и было так, я все забыл. Я люблю радости жизни, не спорю, но невинные радости. Горе - оно и есть горе. А вот радости, как вы знаете, бывают самого разного толка. Скажите ему, что Гертруда - нераспустившийся цветок и что я человек серьезный.
Шарлотта встала и медленно свернула свое вышивание.
- Мы знаем, Феликс, что сердце у вас доброе, - сказала она. - Но нам жаль мистера Брэнда.
- Ну конечно, вам в особенности! Потому что, - поспешил он добавить, вы женщина. Но мне ничуть его не жаль. Любому мужчине на его месте достаточно было бы того, что в нем принимаете участие вы.
- Мистеру Брэнду этого недостаточно, - сказала просто Шарлотта и замерла, как бы послушно дожидаясь, не скажет ли ей Феликс еще чего-нибудь.
- Мистер Брэнд теперь не так уж стремится к этому браку, - не замедлил сказать Феликс. - Ваша сестра пугает его; она кажется ему слишком легкомысленной.
Шарлотта смотрела на него умоляюще своими прекрасными глазами, в которых, казалось, вот-вот появятся слезы.
- Феликс, Феликс! - воскликнула она. - Что вы с ней сделали?
- Думаю, она спала, а я ее разбудил!
Судя по всему, Шарлотта не смогла удержать слез; она тут же вышла из комнаты. И Феликс, который о чем-то размышлял, глядя ей вслед, был, очевидно, так жесток, что испытал от ее слез удовлетворение.
В ту-же ночь Гертруда, молчаливая и серьезная, вышла к нему в сад; это было что-то вроде свидания. Гертруде, как оказалось, свидания нравились. Сорвав веточку гелиотропа, она воткнула ее в корсаж; но она не произнесла ни слова. Они шли по садовой дорожке, и Феликс смотрел на этот едва обозначавшийся при свете звезд прямоугольный гостеприимный дом, где во всех окнах было темно.
- Меня немного мучит совесть, - сказал он. - Я не должен был так с вами встречаться - до того, как получил согласие вашего отца.
Гертруда несколько секунд на него смотрела.
- Я вас не понимаю.
- Вы очень часто это говорите, - сказал Феликс. - При том, что мы так плохо друг друга понимаем, надо только удивляться, что мы так хорошо ладим.
- Но с тех пор как вы приехали, мы только и делаем, что встречаемся встречаемся без всех, одни. Когда я в первый раз вас увидела, мы были с вами одни, - продолжала Гертруда. - В чем же разница? В том, что сейчас ночь?
- Разница в том, Гертруда, - сказал, преграждая ей путь, Феликс, - что я люблю вас... люблю больше, чем раньше.
И они стояли в напоенной теплом тишине в двух шагах от темного дома и говорили.
- Я обратился к Шарлотте, пытался до разговора с вашим отцом заручиться ее поддержкой. Но она полна какого-то благородного упрямства; виданное ли дело, чтобы женщина во что бы то ни стало хотела действовать себе во вред?
- Вы слишком осторожны, - сказала Гертруда, - слишком дипломатичны.
- Не затем я приехал сюда, - вскричал молодой человек, - чтобы кто-то из-за меня стал несчастным!
Гертруда постояла несколько секунд, озираясь в благоухающем ночном мраке.
- Я сделаю все, что вы пожелаете, - сказала она.
- Например? - спросил, улыбаясь, Феликс.
- Уеду отсюда. Я сделаю все, что вы пожелаете.
Феликс смотрел на нее с благоговейным восторгом.
- Да, мы уедем, - сказал он. - Но сначала мы восстановим согласие.
Гертруда снова стояла, озираясь по сторонам, и вдруг у нее вырвалось из глубины души:
- Почему из-за них всегда чувствуешь себя виноватой? Почему все должно даваться с таким трудом? Почему они не могут понять?
- Я заставлю их понять! - сказал Феликс. Он продел ее руку в свою, и они еще с полчаса бродили по саду и говорили.
12
Феликс подождал два дня, предоставляя Шарлотте возможность просить за него, а на третий день стал искать встречи с дядей. Дело было утром, мистер Уэнтуорт сидел у себя в конторе, и Феликс, войдя к нему, застал там и Шарлотту, о чем-то совещавшуюся с отцом. После разговора с Феликсом Шарлотта не отходила от мистера Уэнтуорта ни на шаг. Твердо решив, что ее долг передать ему слово в слово страстную просьбу кузена, она следовала за отцом словно тень, чтобы он оказался поблизости в ту минуту, как она соберется с духом и сможет приступить к разговору. У бедняжки Шарлотты, естественно, не хватало духу заговорить с ним на эту тему, особенно когда ей приходили на память кое-какие предположения Феликса. День за днем все крепче заколачивать гроб, где лежит приготовленное для погребения непризнанное, но милое вам дитя вашего заблудшего сердца, - занятие во всех случаях не из приятных, и оно не становится легче оттого, что дерзкие непонятные слова разговорчивого иностранца вызвали из царства теней призрак удушенной вами былой мечты. Что имел в виду Феликс, заявив, будто мистер Брэнд не так уж теперь стремится к этому браку? Приунывший на самом законном основании поклонник ее сестры ничем перед ней не обнаруживал, что он дрогнул. Шарлотта трепетала с головы до ног, когда нет-нет да и позволяла себе на миг поверить, что, быть может, мистер Брэнд втайне дрогнул; а поскольку ей казалось, что слова Феликса обретут большую силу, если она повторит их отцу, то она дожидалась только минуты, когда к ней возвратится наконец спокойствие. Однако сейчас она сетовала мистеру Уэнтуорту на то, как она обеспокоена, и даже принялась перечислять все, что ее беспокоит, когда вошел Феликс.
Оторвавшись от чтения бостонских "Известий", мистер Уэнтуорт сидел, положив нога на ногу, обратив к дочери праведное бесстрастное лицо. Феликс вошел в комнату, улыбаясь, как бы всем своим видом говоря, что ему надо сообщить что-то важное, и дядя смотрел на него так, словно он ожидал этого и вместе с тем хотел бы предотвратить. Феликс с его необыкновенным даром красноречия стал постепенно внушать опасения своему дяде, который все еще не мог прийти к твердому мнению насчет того, как держаться с племянником. Впервые в жизни мистер Уэнтуорт стремился уклониться от ответственности; он всей душой желал, чтобы ему не пришлось решать, как следует относиться к легкомысленному витийству Феликса. Он жил в вечном страхе, что племянник выманит у него согласие на одно из своих сомнительных предложений; и внутренний голос подсказывал старому джентльмену, что самый надежный путь - не пускаться с Феликсом в рассуждения. Мистер Уэнтуорт надеялся, что приятный эпизод, каковым являлся визит племянника, благополучно минует, не заставив его проявить еще большую непоследовательность.
