— Но почему он не уехал… почему не покинул этот дом? — спросил я.
— Он не осмелился пойти на это, — проговорил старик сдавленным шепотом. — Не решился: он должен был остаться и убедиться в том, что это нечто действительно исправилось.
— Но этого не произошло?
— На шестой день, — проговорил старик, едва совладав с дыханием, — пятое отражение, то самое, которое воспротивилось послушание, исчезло.
— Исчезло?
— Да, исчезло со стекла. Мой предшественник сидел, с ужасом уставившись на пустой пятый сектор, а остальные четверо в таком же ужасе взирали на комнату. Он перевел взгляд с пустого оконного стекла на них, а они смотрели на него или на что-то позади него, и ужас застыл в их глазах. И вот он начал задыхаться — задыхаться, — старик поперхнулся и тоже вдруг стал задыхаться сам, — задыхаться, потому что его горло сжимали руки, сжимали и душили его.
— Вы хотите сказать, что это были руки пятого? — спросил я и понял, что мой собственный ужас не позволяет мне цинично улыбаться.
— Да, — просипел он и протянул свои толстые, тяжелые руки, уставившись на меня горящими глазами. — Да. Мои руки!
Пожалуй, впервые дикий страх охватил меня. Мы неотрывно смотрели друг на друга, пока он продолжал судорожно глотать воздух и хрипеть.
Стараясь успокоить его, я как можно спокойнее сказал:
— Понимаю. Таким образом, вы и были этим пятом отражением?
Он кивнул в сторону трубки, лежавшей на столе.
— Да, — хрипло прозвучал его голос. — Это был я, тот, который курил трубку.
Я встал. Больше всего мне сейчас хотелось броситься к двери, но что-то меня удерживало. Я почувствовал, что было бы бесчеловечно оставить его одного — жертву своей же собственной ужасной фантазии.
Со смутным желанием привести его в чувство и облегчить истерзанное сознание, я спросил:
— А что вы сделали с телом?
У него опять перехватило дыхание, гримаса исказила лицо; сцепив обе вытянутые вперед руки, он стал конвульсивно бить ими себя в грудь.
— Вот, словно агонизируя прокричал он, — вот оно, это тело.
перевод Н. Куликовой
Оскар Кук
ПО ЧАСТЯМ
Уорвик поставил свой бокал, прикурил сигарету и, оглядев курительную комнату клуба, убедился, что по крайней мере поблизости от нас никого не было. Затем наклонился ко мне и в свойственной ему резкой, беспокойной манере спросил:
— Что случилось с Мендингэмом?
Я изумленно уставился на него, во многом также и потому, что именно в этот момент разразилась гроза и где-то у нас над головами сверкнула извилистая молния, вслед за которой громыхнул гром. Дождь хлынул как из ведра.
Я не без тревоги взглянул на Уорвика, потому что слишком хорошо знал это его выражение лица — расположение губ и всей челюсти, их странная неподвижность, почти окаменелость, которая охватила, казалось, даже его уши. Я не мог не признать, что коль скоро он вознамерился выяснить, что же произошло с Мендингэмом, никакие мои отговорки не помогут. Кроме того, оба мы располагали достаточным временем.
И все же…
Получилось так, что я встретил его почти в точно такую же ночь, как сейчас — грозовую, дикую и отвратительно-мерзкую, как выражаются матросы. Воспоминание об этом событии никогда не исчезало из моей памяти, а гроза лишь усиливала впечатление.
— Так что же случилось? — повторил Уорвик. — Ну выкладывайте же, я хочу знать как все было. Мне уже давно надо было бы что-нибудь написать, а в голове ни одной толковой идеи. Вы же знаете, что для пишущего человека это хлеб насущный, так что… — взмах его руки оказался красноречивее любых слов.
Я знаком показал ему, чтобы он пододвинулся ближе, и попросил официанта налить нам еще. Лишь после этого и ни минутой раньше я начал свое повествование:
— Я расскажу вам, Уорвик, — начал я, — одну из самых ужасных историй, которую мне когда-либо приходилось слышать.
Он с видимым удовольствием потер руки.
— Настолько ужасную, — продолжал я, — что даже не стану брать с вас слово, что вы никогда не станете использовать ее в своей работе — я просто уверен, что у вас даже не возникнет такого желания. Вы помните Грегори?
— Да, — кивнул Уорвик.
— Одно время мы с ним довольно часто встречались, но потом он куда-то исчез. У него еще была очаровательная, прямо-таки прелестная жена. Вот именно она стала причиной всех этих событий.
Уорвик хохотнул.
— Ах, так события все же были. Я так и думал.
— Да, но только не те, о которых вы подумали. Вы уехали за границу задолго до их развода.
— Значит, cherchez la femme! Я всегда считал, что имея такую соблазнительную супругу, Грегори ведет себя слишком беззаботно и чересчур хладнокровно. Он буквально напрашивался на неприятности.
— Возможно, но все же Мендингэм был его лучшим другом.
— А кроме того, чертовски симпатичным малым, который всегда не прочь был поглазеть на проходящих мимо дам, не так ли?
— Как вам будет угодно, но это все равно его не оправдывает. Мендингэм был и моим другом, однако я никак не могу допустить возможность совершения определенных поступков. Некоторые вещи никогда нельзя делать.
— Вроде?
— Вроде того, чтобы соблазнить жену лучшего друга и сбежать с ней, пусть даже она и не была особенно счастлива со своим супругом.
Уорвик слегка присвистнул.
— Именно это и послужило причиной всех бед, не так ли? — то ли спросил, то ли утверждающе произнес он.
Я кивнул, и он продолжал:
— Что ж, я отнюдь не изумлен. Меня всегда удивляло и до сих пор продолжает удивлять, как Мойра вообще могла выйти замуж за такого человека, как Грегори. Он всегда был каким-то чудиком: талант, переполненный грандиозными медицинскими и хирургическими идеями, и одновременно самый холодный и расчетливый субъект, которого мне когда-либо приходилось встречать — а поездил и повидал я немало. Вы когда-нибудь видели его в операционной?
Я уставился на него. Как и всегда, он задал свой вопрос в неожиданной и весьма смущающей собеседника манере. Мне даже показалось, что он знает гораздо больше, нежели хочет показать, и вновь у меня в мозгу всплыла та омерзительная сцена, когда… впрочем, я слишком забегаю вперед.
Я сделал большой глоток виски с содовой, и Уорвик, заметив мое возбуждение, открыто улыбнулся.
— Не беспокойтесь, — произнес он. — Просто расскажите мне обо всем, что произошло. Я не стану перебивать, но, ради Бога, постарайтесь не сбиваться с темпа и поддерживать соответствующее напряжение.
Я воздержался от комментариев: жажда кровавых ужасов, свойственных в наше время многим досужим сплетникам, маскирующимся под журналистов, некогда представителей благородной профессии, не заслуживала того, чтобы я каким-то образом отреагировал на нее.
Вместо этого я поудобнее уселся в своем кресле и постарался, насколько это позволяли мне моя встревоженная память и бушевавшая за окнами гроза, передать всю историю собственными словами. Надо признать, что я испытал известное облегчение, когда позволил этим чувствам выплеснуться из моей груди, поскольку до настоящего времени оставался единственным хранителем этой тайны, каким-то образом обойденной вниманием прессы.
— Грегори задумал грандиозное путешествие, — начал я, — в самые дебри Борнео, к одному из по тем временам самых таинственных уголков нашей земли. Он был охвачен идеей отыскать представителей редкого племени, отставшего в своем развитии настолько, что, как ходили слухи, у них сохранились почти десятисантиметровые хвосты и склонность к людоедству. Ко всему прочему жили они на деревьях. В путешествие он отправился один — Мойра его не сопровождала, поскольку занятие было не для нее.
Уорвик снова продемонстрировал циничную ухмылку.
— Шанс для Мендингэма?
Я оставил его замечание без внимания.
— Грегори отсутствовал чуть больше года. По возвращении он за два дня до прибытия в Ливерпуль дал Мойре телеграмму, однако, когда судно пришвартовалось, на причале ее не было. Оказавшись в Лондоне, он немедленно отправился к себе домой на Харли-стрит. Дом был заперт, и в нем не чувствовалось ни малейшего присутствия жизни. Дверь он отпер своим собственным ключом. Практически вся мебель отсутствовала — исключение составляли лишь его спальня, кабинет и курительная. Остальные же комнаты были совершенно пусты и, более того, все покрывал толстый слой пыли. Первую ночь он провел в клубе, а сразу поутру отправился к своим агентам по торговле недвижимостью. Те ничего не знали и лишь сообщили, что плату за аренду они регулярно получают через банковские переводы. Ни в банке, ни у адвокатов он также не получил сколь-нибудь убедительных разъяснений случившегося.
Я сделал паузу; чтобы закурить, и между делом бросил взгляд на Уорвика. Тот был явно потрясен. С его лица не сходило выражение блаженного ликования, когда он слушал эту сенсационную трагическую историю про некогда знакомого человека.
