разговаривает. Почему они этого собеседника не видят?
Событие сорок первое
Нет никакого толку знать что-то, не зная, как с этим быть.
Три часа назад было больше чем два… или меньше?
Первым на связь вышел не Коровин, а младлей Ищенко, что возглавил группу диверсантов только что прилетевших на Припять.
– Товарищ командир …
– Отставить. Иван, бегом, слабых, если будут, бросить. На полной скорости сюда. Отставшие пусть по вашим следам позже подойдут. Время дорого. Бой идёт.
– Не будет отставших. Приказ понял, выдвигаемся. Конец связи.
Ну, чуть легче. Двадцать километров, чуть больше часа. Ладно, лес, местность незнакомая, полтора часа. Зря их, что ли, годами тренировали?!
Ещё через пять минут вышел на связь Коровин. Уоки-токи уже не добирала, потому вышел по танковой рации, что с собой прихватили. Тоже не сверхмощная, дальность двадцать километров, но уже вес всё же побольше. Эта семь кило весит. Блин-блинский, когда уже транзисторы изобретут и производство наладят?
– Товарищ командир дивизии, оба польских дозора ликвидированы, ранен Афанасьев. В ногу. Самостоятельно после перевязки движется в вашу сторону. К железке выйти пока не получается, поляков много, не меньше полка. Есть пулемёты. Прощупываем подходы, пытаемся выманить в лес. Есть новые указания?
– Нет. Задание прежнее, выманивать на себя поляков. Попытайтесь их задержать. Отправь человека на пару километров к западу. Пусть гранатой рельсу подорвёт. Как понял.
– Вас понял. Отбой.
Полк, значит! Брехт вытащил карту из планшета. Нет, помощи от Украинского фронта не дождаться, даже и пытаться не стоит. Вся надежда на Скоробогатого. А чего? Почему не поднять тяжёлые бомбардировщики? Пусть разбомбят железку на запад основательно. Не пешком же поляки собрались семьдесят тонн золота выносить. Хоть как по железке, а, следовательно, нужно эту дорогу перерезать в том направлении, ну, а на юго-восток, пусть едут.
Начал Иван Яковлевич от нетерпения кругами вокруг дуба ходить, окончательно белок развеселив. Чего ходит? Потерял что? Орехи? Жёлуди? И застрекотали на него. Предупредили, чтобы на чужое не зарился.
Самолёты он услышал. Даже раньше, чем надеялся, на десяток минут. Лес в этом месте довольно густой и посчитать не удалось, только началась осень, не то что опадать, ещё и желтеть листва не начала.
Сделали Сталинские Соколы круг и на втором заходе полковник Скоробогатов вышел на связь.
– Первый, я седьмой, как слышно?
– Седьмой, я первый, слышу хорошо. Передай что видишь. – Брехт примерно ожидал, но тут прямо перебор.
– Бронепоезд. Как слышно.
– Нормально. Седьмой, бей из всего, что есть, по нему. До последнего патрона. Отбой.
– Есть. Отбой.
Грохнуло через минуту. А потом загрохотало, завыло, вскоре клубы чёрного дыма можно было видеть и от дерева, под которым Брехт расположился.
– Тащ командир! – Блин, так и оконфузиться можно. Брехт забыл совсем, что к нему раненый в ногу красноармеец Афанасьев шкондыбает.
Дошёл. Смастерил костыль себе. Ранен в бедро. И жгут наложен и прямо поверх камуфляжа бинт намотан. Не бросили пацана товарищи, оказали первую медицинскую помощь. Давненько ведь, нужно снять жгут и нормально перевязать. Рану обработать.
– Как тебя звать Афанасьев?
– Михаил. Ой, блин, дёргает.
– Садись, Михаил, вон, на шинели. И портки сымай. Будем тебя перевязывать по-настоящему. Хотя, отставить, сам же не сможешь. Просто садись. Потом внукам будешь рассказывать, что генерал с тебя штаны снимал.
– Так вы же не генерал, тащ командир.
– Ну, какие мои годы. Потерпи, сейчас больно будет. – Брехт перерезал жгут и стал разматывать бинт.
Не, не на вылет, пуля в ноге. Плохо. Брехт, достал аптечку, залил ногу йодом разбавленным и наложил новую повязку. Потом подумал и две таблетки новальгина американского выделил Михайле.
– Всё, товарищ Афанасьев, лежи на той шинелке, я тебя своей укрою, о невесте думай.
– Нету.
– Тогда финку тебе красивую найдём. Нравятся рыжие?
– Не знаю.
– Понравятся. Отдыхай.
Пока Михайлом занимался, в доктора играл, и время пролетело. Нет, слышал, что на юге грохотало и дыма чёрного всё больше, но рации обе молчали. А только закончил и обе заверещали. За которую хвататься? Прямо ослик Буриданов. Читал, кстати, Иван Яковлевич, что товарищ Жан Буридан скоммуниздил у Аристотеля увековечившую его дилемму.
Нет, самолёты важней.
– Первый, я седьмой. Выхожу из боя, боекомплект израсходован полностью. Бронепоезд горит, паровоз уничтожен. Какие приказы.
– Домой двигай. Заправиться, пополнить боекомплект и сюда. Ни один поляк живым уйти не должен. Все целы? Что с зенитками у поляков? Нет бронетехники?
– Все целы, зенитные пулемёты на платформе уничтожены. Бронетехники нет. Возвращаюсь. Отбой.
Теперь можно и вторую рацию схватить.
– Второй, доложите.
– Тащ командир. Бронепоезд горит, поляки уходят вдоль железки.
– Обогните и ударьте навстречу. Всех поляков уничтожить, пленных не брать, раненых добивать.
– Приказ понял. Наши не подошли?
– С минуты на минуту, я их на противоположную сторону дороги пошлю. Отбой.
– Тащ командир. Наши, – окликнул его Афанасьев.
Мать твою! Ваши!? Из леса выходили польские пограничники.
Событие сорок второе
Странный люд пошёл нынче. Гадости делают друг другу, а прощения просят у Бога…
Мысль метнулась к пистолету, а тело метнулось за дуб. Всё, как в замедленном кино. Он увидел поляков первым, на секунду раньше, но первым. До дерева пара метра. Тело, забыв про раненый бок, ушло в перекат. И ведь ни какой боли. Вторым кувырком комдив оказался уже за стволом большущего дуба, вдвоём не обхватишь. Глаза при этом своей собственной жизнью жили, поляки увидели в это время и его и раненого, что под дубом лежал, потянулись к висящим на плече винтовкам. Не, не винтовки – карабины Маузера. Вернее, похожие на них. Примкнутый штык-нож, так вообще, делал их почти неотличимыми. Специалисты из Москвы, приехавшие в часть, на учёбе для командиров рассказывали про эти винтовки и карабины польские интересную историю. Поляки не покупали их у немцев, а организовали его собственное производство. Даже лицензию не купили. Так что с поляков взять. Им же все всегда
