Не мне вам это говорить.
Губернатор повернулся к Эдит, и его рот сжался в тонкую улыбку.
– Мисс Бекер, – сказал он. – Надеюсь, при следующей встрече у нас будет больше возможностей поговорить.
Эдит неосмотрительно ответила на его любезность молчаливым свирепым взглядом.
Губернатор Франк развернулся и зашагал к двери. Солдаты наспех выстроились и присоединились к его отступлению.
По мере того, как они покидали библиотеку, в комнату будто бы снова начал проникать воздух. Эдит почувствовала прилив облегчения. Ей было страшно даже представить себе, как Франк уходит с да Винчи подмышкой. Даже смотреть, как у нее забирает картину Кай, было уже тяжело.
Как только они услышали на улице шум моторов, Эдит облегченно выдохнула и позволила себе расслабиться.
– Слава богу. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы вы не нашли смелость возразить.
Лицо Кая было бледным как мел.
– У меня не было выбора, Эдит. Как я могу вернуться в Берлин без всех обещанных картин? Меня бы расстреляли, – он замолк, и Эдит поняла, что он не преувеличивает. – Геринг – человек непростой. Когда он отдает приказ, приказ без вопросов выполняется. Так же, как если бы его отдал сам Фюрер. Если бы с нами не было этих картин, любых оправданий было бы недостаточно. – Он провел ладонью по голове.
– Я вам не завидую. Не хотела бы оказаться между этими двумя людьми.
– Да уж, – сказал Кай, отчаянно кивая. – Я как раз этого и пытался избежать. Я не могу оставить тут, в Польше, ничего из списка. Особенно в руках Франка.
– Тогда я рада, что губернатор не продолжил настаивать.
Кай принялся опускать на картины бархатные шторки, защищающие деликатную поверхность. Завтра они будут следить за упаковкой этих картин и погрузкой их обратно в поезд, который на этот раз пойдет в Берлин.
– Нас призвали в строй, но какое отношение мы имеем ко всем этим военным махинациям? – Эдит заметила, как Кай нахмурил брови. Несмотря на его скрытность, было видно, что он выбит из колеи. – Как вы сказали, Эдит, тут не место для людей искусства.
Пока Кай управлялся с большим Рембрандтом, Эдит подошла к мольберту с «Дамой» да Винчи. Она аккуратно подняла картину за раму и положила на расстеленный на ближайшем столе большой кусок брезента.
«Ах, синьорина, – беззвучно обратилась она к девушке на картине. И мгновение смотрела в живые глаза Чечилии Галлерани, будто ожидая, что та ответит. – Похоже, ты привлекла внимание одержимого, жадного мужчины. Мужчины, способного изменить твою судьбу небрежным движением руки. – Эдит помедлила. – Что же, – все так же молчаливо продолжила она, – возможно, ты знаешь, каково это? Но, по правде сказать, это я виновата в том, что ты в это втянута. Прости меня. И, обещаю тебе, я сделаю все, что в моей власти, чтобы тебя вытащить».
Часть III. Скрытое от глаз
30
Леонардо
Милан, Италия
Ноябрь 1490
Почему некоторые женщины так упорны в своем стремлении вступать в отношения с одержимыми мужчинами? Опасными мужчинами. Мужчинами, которые не стоят их внимания. Так было во Флоренции, и здесь, в Милане, то же самое.
Об этом я думаю, отодвигая перепелиные яйца в изящных крапинках на край тарелки. Я предупреждал поваров его светлости, что не употребляю ни плоти животных, ни яиц, но они упорствуют. Может быть, какая-нибудь посудомойка или горничная стащит яйца с моей тарелки, когда ее вернут на кухню. И хорошо. Мне главное, чтобы его светлость не счел мой отказ их есть за оскорбление.
Но Людовико иль Моро за мной не следит.
Его светлость, сидя во главе стола, отрывает от острой косточки мясо куропатки, а глаза его смотрят в другой угол комнаты. Проследив за его взглядом, я вижу Лукрецию Кривелли, девушку, которая прислуживает синьорине Чечилии. Лукреция стоит с несколькими другими фрейлинами, подпирая стену, готовая откликнуться на малейшую просьбу дам за столом. Но по ней и другим фрейлинам никак не скажешь, что они стараются быть незаметными. Они одеты ярко и привлекают взгляд как живые драгоценные камни – сапфир, рубин, изумруд. Сама Лукреция, в платье цвета спелого помидора, похожа на цветок. Она вплела в темную косу яркую ленту и нарумянилась.
Я никогда не мог понять любовь миланцев к этим вульгарным цветам. Перевожу взгляд наверх, к расписным сводам обеденного зала. Потолки всех залов во дворце его светлости ярко расписаны, фрески наспех выполнены командой живописцев, которых выбрали, исходя из низкой цены, а не из их заслуг. Если выдастся подходящая возможность, можно предложить его светлости сделать что-то совершенно другое.
Мне кажется, что Лукреция Кривелли во многих смыслах полная противоположность милой Чечилии, во всяком случае, той Чечилии, которую я решил изобразить. Она будет одета модно, но скромно, с шелковой накидкой, сползающей с плеча. На ней будет ее самое новое бархатное платье с квадратным вырезом и узором из узелков. Чечилия сказала мне, что это платье подарил ей его светлость, вместе с длинной ниткой бус из оникса, подчеркивающей ее светлую кожу. Волосы я изобразил двумя тяжелыми прядями, стянутыми вокруг щек. Общим впечатлением от полотна будет элегантность и сдержанность, то есть полная противоположность дешевой мазне на потолках и стенах этого замка.
Я смотрю, как приходит в движение черная борода иль Моро, когда он жует. Он не сводит взгляда с Лукреции. Глаза-бусинки и клювоподобный нос делают его похожим на крупную хищную птицу, и я невольно вспоминаю сотню зарисовок ястребов, которые я делал для летательного аппарата. И тут я вижу, как Лукреция замечает его взгляд. Она улыбается застенчиво, но любезно. Надо завершать портрет Чечилии Галлерани как можно скорее, думаю я. В этом месте все может поменяться в любой момент.
31
Чечилия
Милан, Италия
Ноябрь 1490
– Тебе следует научиться не доверять людям всем сердцем. Они не всегда желают тебе добра, даже если добры внешне.
Чечилия слышала советы мастера Леонардо, но не вслушивалась. У нее из головы не выходили слова незаконнорожденной дочери герцога, услышанные на дворцовой кухне. Девочка сказала, что ее мать ушла в монастырь. Она мало что знает о своей маме – рассказала девочка Чечилии будничным тоном, – только то, что мать пишет в письмах, которые Бьянка получает ко дню рождения, именинам и Рождеству.
У Чечилии сжималось сердце. Что ждет ее и ее собственное дитя? Их оторвут друг от друга, и ребенок останется заперт в стенах этого замка, а сама Чечилия – в стенах монастыря?
Она не знала, как
