соответствующий. Тут и без слежки нужно держать ухо востро. Какие-то типы на углу. Обычная шваль – драная одежда, «убитая» обувь. Полынщики. Или торговцы. Или и то, и другое. Ещё пара чуть дальше, там баба какая-то, по голосу совсем не старая, смеётся-заливается нездоровым смехом. Из чёрного проема незакрывающейся двери вдруг вываливается тип без респиратора с чумным взглядом, худой, один скелет, и чёрными потрескавшимися губами спрашивает невнятно:
- Надо чё?
Андрей Николаевич – хотя нужно было просто побыстрее уйти – от неожиданности даже спросил:
- Что?
- Надо чё, говорю?
- А, нет, ничего не надо, - Горохов ускоряет шаг.
А тип бурчит невнятно ему вдогонку:
- Есть свежак, «молодка», сегодня собранная, чистяк, отходняка от неё вообще не будет, есть «настойка», есть «известь», всё есть, слышишь…, - уполномоченный проходит мимо, это, кажется, раздражает продавца. - Э! Мужик… Э…
И тут из двери вываливается ещё один, интересуется:
- Чё он?
- Ниче, - бурчит первый. – Ходит тут… Урод…
Надо отсюда убираться побыстрее, или придётся кого-то убить, и уполномоченный уходит, на ходу незаметно взводя курки на обрезе… Ну, так, на всякий случай. Он оборачивается. Получить пулю в спину очень не хочется, а эти двое стоят и смотрят на него. И он прибавляет шаг. У следующего дома к бетонной стене привалился раздетый человек, на нём лишь штаны и какие-то ботинки с обмотками, такие носят казаки. Но ни рубашки, ни шапки, ничего. Он в полузабытьи, глаза закатил и шарит рукой перед собой. Рот приоткрыт, дёсны тёмно-зелёные, зубы жёлтые. Этот ест траву давно. Горохов знает, что, по большому счёту, это уже труп. Возможно, он и не умрёт от полыни, но его точно прикончит то, что он сидит вот так вот, без одежды. Его за неделю прикончат клещи. Один клещ будет есть его месяца три, нужен знающий человек, чтобы вытащить опасную тварь из тела. И вытаскивать её нужно в течение первых часов после укуса. Иначе это членистоногое уйдёт в тело сантиметров на пять или шесть, закогтится там и начнёт выделять обезболивающее, типа, не беспокойся, человек, всё у тебя в порядке, живи себе дальше, а я тут поживу.
Двум-трём понадобится месяц, чтобы довести человека до горячки. А если вот так сидеть около стены, то ты соберёшь на себя всю нечисть, что будет рядом. Может, и недели не протянешь. Горохов, стараясь не глядеть на этого бедолагу, проходит мимо.
Метров через сто с ним снова пытаются заговорить. Теперь это девица лет двенадцати. Худая. Она тоже без респиратора, вся оборвана и, кажется, пьяна. Девка тоже предлагает полынь. За нею стоит какой-то мужик и смотрит на уполномоченного сквозь треснувшее стекло маски, держит в руке что-то, а что – и не разберёшь.
Нет, нет! Ничего не нужно, Горохов качает головой и прибавляет шаг. А сам руку с обреза не убирает.
Глава 18
У последней лачуги он остановился. Дальше дороги не было, и сразу за домом с треснувшей стеной начинался невысокий, чёрный от влажной плесени бархан. Ещё метров сто на юго-восток – и бетонная башня старой водокачки.
Горохов тут пошёл медленно, потом зашёл за угол и выглянул из-за дома: не тащится ли кто за ним. На улице всё ещё были люди, но за ним вроде никто не шёл. Но опять же тут был квадроцикл, который уполномоченный уже видел. Неплохой, не старый. Машина была припаркована прямо возле дверей одного из притонов. Есть ли в нём кто – поди угадай. Возможно, на нём ездил кто-то из местных барыг. Горохов надеялся, что так оно и есть. Дальше торчать тут смысла не было, и он пошёл к башне, в степь. Шёл быстрым шагом, на тот случай, если за ним идут.
А кругом была красота. Мокрые от дождей и чёрные от плесени барханы почти неподвижны, никакой ветер не в силах их перемещать, тем более на время дождей почти стихают яростные вечерние заряды. А все проплешины между песчаными волнами тут же зарастают всевозможной яркой зеленью. Кактусы всех цветов и размеров, даже самые маленькие, те, что величиной с мизинец, начинают цвести, крепкая колючка становится пушистой из-за распустившихся семян, шипов под пухом не видно, и её даже хочется потрогать. Всё это вдруг оживает, изо всех сил вырывается из земли, чтобы расцвести и успеть до зноя рассовать по пустыне свои семена. Лук с его сочными, острыми листьями, серый тюльпан с его сладкими клубнями, тут Горохов увидал даже деликатесный и якобы очень полезный для здоровья щавель, красные сочные стебли и зелёные листочки которого имели приятный кисло-сладкий вкус… Да, это был он. Салат из этого растения и лука, с кусочками жареного козодоя и заправленный маслом, стоил в ресторанах Соликамска сорок копеек и пользовался у рафинированных горожанок популярностью. Неплохо было бы собрать себе пучок этого растения, но солнце за его спиной уже катится к горизонту, и ему нужно спешить.
Он миновал башню и всё так же быстро дошёл почти до гряды камней, которые были отмечены на карте. Уполномоченный оглядывался несколько секунд, смотрел по сторонам, пока не нашёл тот камень с «навесом». Компас и секстан были, как всегда, при нём, компас в часах, секстан во фляге, но он и не подумал их вытаскивать. Горохов и без своих приборов уже знал, где находится схрон. Парни Кузьмичёва выбрали хороший камень, он сам бы его выбрал для тайника.
Андрей Николаевич приостановился: в принципе, дело было сделано, можно было и полюбоваться красным солнцем, что зависло между тёмными тучами и чёрной степью. Да, солнце, чёрная степь, зелень – это всё было на удивление красиво, но не нужно забывать, что дожди выгоняют из песка всю мерзость, что таит пустыня. И это не только сколопендры, которые в этот сезон просто звереют, не только шершни, которые в дожди начинают роиться, тем более что от первых и от вторых людей погибает не так уж и много. А вот членистоногих нужно было опасаться всерьёз. Он снимает перчатку и начинает ею бить по полам плаща, по рукавам, по брючинам… Пауки и клещи – вот чего в первую очередь нужно бояться. И для первых, и для вторых человек – еда, но одни жалят сразу, как только доберутся до плоти, и они её ищут, забираясь в рукава, в штанины, за шиворот, но их всегда видно, они белые и хрупкие. А вот клещи не такие, эти твари готовы сутками
