и «Бирд о еде», вдохновлявшие меня на приготовление новых и интересных блюд.
Спустя некоторое время Паркер стал причиной заметного раскола в винной среде. Некоторые люди обвиняли его в уравниловке стилей после того, как вино распространилось по всему миру. Хотя он решительно отвергал это, многие заинтересованные в прибылях производители пытались делать вино, которое, по их мнению, пришлось бы ему по вкусу. Несмотря на то что он продолжал оказывать огромное влияние на выбор вин, особенно из Бордо, в его голосе стали появляться злые брюзжащие нотки. Порой создавалось впечатление, что он больше сил тратит на защиту своего наследия, чем на исследования. Но я все равно верю, что его наследие сохранит свою пользу и в будущем. На изучение вина он вдохновил множество людей, в том числе и меня, пусть даже в конце концов я стал отдавать предпочтение другим сортам и отвергать ту важность, что он придавал массовым дегустациям, а также его напыщенные дегустационные заметки и позицию всезнающего авторитета. Можете списать это на присущую винному миру двусмысленность.
Как и многие другие в середине 1980-х годов, я сосредоточился на бордо. В силу собственной классификации и легко распознаваемой географии вина Бордо просты для понимания или, по крайней мере, проще, чем вина Бургундии с их отупляющим перечнем апелласьонов и производителей, которые не могут ограничиться производством одного-двух наименований, как делают в Бордо. Паркер и другие критики вроде Хью Джонсона, Эдмунда Пеннинга-Рауселла и Дэвида Пепперкона из Великобритании, Ашера из Gourmet и, собственно, Прайала соглашались с тем, что Бордо заслуженно является величайшим винным регионом мира. В то время американские вина еще не ценились так высоко, хотя уже имелись авторитетные производители.
И Паркер, и Wine Spectator использовали 100-балльную систему оценки, что значительно упрощало понимание вин, особенно теми, кто окончил американскую школу. Вина, получавшие 90 баллов и выше, имели особо выдающиеся характеристики, оценка от 80 до 89 баллов давала основание причислять вина к хорошим, ниже отметки в 80 баллов располагались вина, которые даже и рассматривать не стоило. Любой американец мог с этим моментально разобраться.
У меня все еще имелись проблемы с финансами. Моя идея хранения вина заключалась в размещении стеллажей: картонные коробки, в которых пребывало вино, находились в самом холодном месте квартиры. Бордо было мне по карману, и я начал его покупать. Копался в материалах Паркера и Spectator в поисках их вердикта о лучших бордоских винах по наименьшей цене и приобретал то, что мог себе позволить. Не самые, конечно, известные производители, а имена среднего уровня плюс несколько «невоспетых героев» Sherry-Lehmann.
Паркер заслужил свою первоначальную репутацию, превознося винтаж бордо 1982 года как самый лучший за все годы. И это, разумеется, незамедлительно вывело винтаж 1982-го из моей ценовой категории. А вот вина 1983 года были достаточно приличными, я покупал их в довольно большом количестве. Все ругали винтаж 1984 года, называя его ужасным, но я приобрел несколько бутылок, поскольку плохой винтаж вынудил таких востребованных производителей, как Léoville-Las-Cases, опуститься в мою ценовую категорию.
Некоторые бутылки я отложил, но многие открывал по вечерам к ужину. Готовили мы самостоятельно или следовали вечерней привычке ньюйоркцев – заказывали еду с доставкой. Я прошелся по каберне и зинфанделю Долины Напа, кьянти и божоле, дешевому риоха и дешевому бургундскому (они и правда существуют), периодически моего внимания удостаивалось и шампанское. Мы также часто пробовали белое вино, калифорнийское шардоне и сансер, маконне и даже такую экзотику, как рислинги.
В конце 1980-х годов слишком многие мои знакомые употребляли только белое вино, утверждая, что от красного у них болит голова. Впоследствии, когда вкусы сместились в сторону красного, люди стали винить в головных болях белое вино. Я никогда не принимал ни ту, ни другую позицию. Ситуация в целом напоминала мне любителей пива, которые ограничивались только Heineken, или тех, кто отказывается пробовать морепродукты. Почему люди стремятся сузить диапазон своего опыта, когда в жизни так много удовольствий? Я видел, что многие, включая некоторых моих лучших друзей, не разделяют моего энтузиазма в отношении еды и вина. Они упрощали свою жизнь, принимая решение заранее, соглашаясь на эквивалент брендовых наименований, которые становились впоследствии их любимым пивом или вином. Что ж, если бездумный заказ шардоне в ресторане независимо от выбранных блюд делает их счастливыми, пусть так и будет.
Вина для ежедневного употребления я выбирал бессистемно, однако к приобретению бордо относился вдумчиво. В процессе покупки старался придерживаться рейтингов Паркера. Сразу же усвоил, что две бутылки бордо от разных производителей, получивших одинаковые рейтинги, могут основательно различаться. Первая могла мне очень понравиться, в то время как вторая казалась неприятной на вкус. Одна могла быть концентрированной и яркой, а другая – расплывчатой и скучной. Все это сбивало с толку и, конечно же, незамедлительно порождало вопросы касательно пользы рейтингов. Как могли две бутылки так различаться по качеству? Если они получили одинаковую оценку и дифференцировать их на основании дегустационных заметок не представляется возможным, на какие другие показатели возможно положиться?
Подобные вопросы подводили меня к пониманию того, что я обладаю собственным вкусом, который может отличаться от мнения критиков. Я понял, что одни и те же вина мне неизменно нравятся, а другие нет. Что касается винтажей 1980-х годов, то производители бордо вроде Gruaud-Larose и Talbot, к примеру, пользовались большим почетом и зачастую получали очень хорошие оценки. Но при этом данные вина в общем и целом меня не трогали. Они казались мягкими и были лишены четкости и своего рода благородного стиля, который мне так импонировал у других производителей. Таким образом, во мне росло осознание того, что мое мнение о вине также имеет значимость и ценность, однако я все еще чувствовал себя неуверенно и пытался увязать собственные мысли с решениями экспертов.
Мне гораздо больше нравились другие производители, такие как Langoa-Barton и Léoville-Barton, принадлежавшие к одной и той же семье, а также Grand-Puy-Lacoste и Cantemerle. Как ни странно, но выяснилось, что я не в восторге почти от всех «невоспетых героев». Эти «замковые» вина всегда расхваливались на все лады и превозносились до небес, поскольку, как говорили, они, хотя и считались малоизвестными, ничем не уступали Margaux, или вину из Mouton-Rothschild, или какому-нибудь другому топовому производителю. Для расчетливого покупателя они обладали некой присущей им привлекательностью, поэтому у меня возникал естественный вопрос: что же такое я упускал, считая многие из них совершенно непривлекательными для меня? Я начал подозревать, что их безвестность объясняется довольно вескими причинами. Одни действительно имели
