Однако значение теоремы Белла как конструктивного открытия шире, чем просто переключение гештальта с вероятностных аспектов квантового мира на его структурную нелокальность. Я говорю о теореме Белла как об открытии, потому что его результат, с точки зрения синергетического подхода, можно рассматривать как конструирование-открытие той новой автопоэтической реальности, с которой, собственно, и имеет дело квантовая механика. Эта реальность предполагается существующей как особого рода единство субъективного и объективного, открытого и созданного, естественного и искуственного, наблюдаемого и ненаблюдаемого бытия и становления. Автопоэтическая реальность представима в лейбницевских образах-монадах, относительно автономных и замкнутых на себя сущностей, когерентно связанных между собой и образующих в этом качестве новую синхронистическую Вселенную. Но эта представимость гипотетична и требует отдельного обсуждения. Во всяком случае, включение наблюдателя и условий опыта в физическое описание природы является, как подчеркивал Паули, необратимым шагом, который был сделан в квантовой механике. Следуя дальше по этому пути, теория должна охватывать всю область феноменов, как физических, так и биологических, а также операционально фиксировать способ комммуникции с ними. Для этого, как показывает опыт понимания квантовой механики, одного объективного языка без ссылок на наблюдателя недостаточно. Но это минимум того, что показывает квантовая механика. Пост-белловская квантовая механика — это уже иная квантовая механика. Это квантовая механика структурно сопряженных парных корелляций. Это квантовая механика, которая встречается с синергетикой.
3.2 Квантовая механика встречается с синергетикой
«Бор был, конечно, темен, но, возможно, лучше быть темным и, тем не менее, глубоким, чем ясным и поверхностным....»
(Кент Пикок, «постквантовый» физик, работающий сейчас в Канаде)
Этот, возможно неожиданно появившийся в середине главы эпиграф не имеет целью косвенно предупредить, что последующий текст будет темен, а потому глубок, а также, что в первой ее части все обстояло противоположным образом.
Слова «постквантового физика», работающего сейчас в Канаде, привлекли мое внимание по двум причинам. Во-первых, они есть часть подстрочного примечания к тексту? посвященному одной из интерпретационных версий квантовой механики, предложенной почти полвека назад Дэвидом Бомом (тоже, кстати, как сейчас очевидно, «постквантовым физиком»). Сам автор (в данном случае Кент Пикок) предупреждает, что его статья есть часть еще не завершенной работы, то есть представляет, по сути, черновик, что вообще весьма характерно для всех работ в области интерпретации квантовой механики пост-белловской эпохи как эпохи культуры постмодерна в науке.
Во-вторых, слова Пикока напоминают о существовании двух видов истины по Н.Бору. Различие между ними состоит в том, что отрицание глубоких истин порождает не менее глубокую истину, тогда как отрицание просто истины есть просто ложь. Таков общий контекст встречи квантовой механики и синергетики здесь и теперь.
3.3 О плюрализме синергетики как постнеклассическом междисциплинарном исследовательском процессе
В предыдущих главах уже говорилось, что синергетика в качестве междисциплинарного направления исследований плюралистична, что она существует в разных формах, системах представлений, соглашений, конвенций в разных языках и образах. И эта плюралистичость существенна для синергетики, есть внутренне присущее ей качество, как по ее генезису, так и по контексту ее функционирования в системе современного постнеклассического познания.
Конечно, плюрализм сам по себе не нуждается в оправдании, а, тем более, в защите от обвинений в релятивизме и т.д. Например, когда мы говорим о множестве существующих на земле языков и диалектов, то видим в этом плюрализме скорее достояние культуры, чем подлежащий исправлению ее дефект. В то же время очевидно, что это языковое богатство будет иметь актуальный смысл и ценность при наличии словарей, культуры перевода, как и людей, владеющих несколькими языками.
Есть, к примеру, плюрализм квантовой механики, выражающийся в многообразии ее математических формализмов — матричный, волновой, интегралы по путям и т.д. Кроме того, имеется великое множество разнообразных интерпретаций квантовой механики, начиная от стандартной, копенгагенской, и кончая «многомировой», эвереттовской, опирающихся на комбинированное использование языков формализованных и неформализованных прдставлений [262]. В этом перечне находится и квантовологическая интерпретация, а также более непосредственно контактирующая с синергетикой Брюссельская интерпретация Пригожина и его сотрудников [127].
Плюралистичность синергетики имеет и другие истоки. Синергетический плюрализм многомернее, поскольку будучи ориентирован на компромисс, выводит нас за границы традиционных различий противопоставлений. Нелинейность, неоднозначность, метафоричность, случайность смыслов синергетических образов и гештальтов, их незавершенность, диалогичность, а потому и гипертекстуальность, и интертекстуальность ныне, кажется, осознаются уже настолько, что вопрос, «а о чем же все-таки и на самом деле говорит синергетика?» звучит сейчас реже [12].
Исходный же вопрос «что такое синергетика?», как отмечалось в первой главе, остается открытым, и само понимание его именно в этом качестве открытости усложняет восприятие синергетики, поскольку требует владения навыками «перенастройки» мышления, навыками осознаваемого переключения концептуальных образов-гештальтов, разными стратегиями изменения мышления с одной перспективы на другую [60].
Синергетическое мышление — это мультипарадигмальное мышление, или даже, лучше сказать, межпарадигмальное. Это коммуникативное мышление-язык-восприятие, актуализируемое в «Пути—Дао», прокладываемом через традиционные дисциплинарные границы.
Эту же мысль можно выразить и словами И.Пригожина, указавшего на необходимость отказа от одной единственной модели понимания сложности как урока развития физики наших дней.
Разумеется, помимо имманентного плюрализма синергетики как открытой, неравновесной, самореферентной системы имеется и чисто внешняя его сторона. Я имею в виду спекулятивные декларации о причастности к синергетике разного рода околонаучных или псевдонаучных направлений, вносящих дополнительный информационный шум в коммуникативные каналы ее междисциплинарных контактов.
Это вносит дополнительные, по-видимому, неизбежные трудности в диалог синергетики с различными дисциплинами, по своему «узнающими» синергетику и занятыми поиском собственных, но когерентных синергетике языков.
3.4 Пространственно-временная компактификация языков синергетики
Итак, плюрализм синергетики как постнеклассической, трансдисциплинарной, коммуникативной деятельности необходим, а потому всякого рода попытки его устранения следует рассматривать как усилие скорее деструктивное, чем конструктивное. Более того, она не была бы синергетикой, если бы ориентировалась (пусть даже в идеале) на одну единственную модель языкового общения, или сообщения (или диалога с природой, или между людьми, пытающимися добиться согласия по поводу своей собственной познавательной активности). Тем не менее, более компактное, обозримое представление синергетики вполне возможно, да и необходимо. Далее я представлю один из его вариантов. Это, по сути дела, некая схема, рамка, контур замысла, проекта, или некая карта пути к представлению синергетики.. А потому я буду говорить о пространственном представлении синергетики, но не в классическом, и даже не в неклассическом, а в «постнеклассическом понимании» этой пространственности. Что это за понимание, я надеюсь, будет видно по ходу текста, несмотря на все его ассоциативные гипертекстовые ответвления и тематические переходы.
Вот одно из таких ответвлений в метадискурс онтологии и методологии синергетики. Уже приходилось отмечать, что когнитивные стратегии синергетики во многом близки к современной, «постмодернистской» версии прагматизма, олицетворяемого сегодня именем Ричарда Рорти. В данном случае важно подчеркнуть четко артикулированую самим Рорти его антиплатонистскую позицию. Или, быть может, точнее, и в духе самого же Рорти, позицию «ухода» от платонизма как той метаформы, в которой так или иначе находила свое языковое воплощение европейская мысль Нового (и не только Нового) времени.
Рорти ссылается на две философские традиции, связанные с попытками преодоления (или ухода от) платонизма в культуре Запада. Это европейская — постницшеанская, и американская — постдарвиновская. Среди «великих имен первой традиции» Рорти приводит имена Хайдеггера, Сартра, Гадамера, Деррида, Фуко. Среди «великих имен второй традиции» — имена Джеймса, Дьюи, Куна, Патнэма, Куайна, Дэвидсона. Обе традиции, согласно Рорти, объединяет, помимо прочего, то, что они пытались поставить под сомнение кантовско-гегелевское различение субъекта и объекта, точнее те картезианские различения, исходя из которых Кант и Гегель сформулировали свои проблемы, и те еще греческие различения, которые легли в основу философии Декарта. Самое важное, что объединяет великие имена обеих традиций и сами эти традиции, — это подозрительное отношение к одним и тем же греческим различениям (оппозициям), к тем различиям, которые делают возможными, естественными и почти неизбежными вопросы, вроде «это найдено или сделано?», «это абсолютно или относительно?», «это реальное или кажущееся?».
