Сигизмунд вырвался вперед, я видел промелькнувшее распаленное гневом лицо. Он на скаку развалил насильника почти пополам, по другою сторону улицы вихрем пронесся Зигфрид, тускло сверкал его меч. Я остановил коня, молот вырвался из моей длани, и в круге насильников из пятерых осталось двое. Я подставил ладонь, шлепок, замах, и снова свирепо воющий молот понесся навстречу оцепеневшим жертвам.
Из дома выскочила старуха, подхватила мальчишку, голова залита кровью, он пытался вытереть лицо, но ручонки бессильно падали. Женщина поднялась, склонилась над ним, истошно завыла.
Я торопливо слез, подошел. Они все трое подняли головы, в глазах страх.
– Жив?
– Умирает, – ответила старуха плача. Женщина выла, прижимала голову парня к груди. Разорванное платье сразу испачкалось кровью.
Я оглянулся, Сигизмунд и Зигфрид быстро разобрались, что рыцарей здесь нет, на пленении не заработаешь, быстро и жестоко рубят проигравших схватку. Оба, кажется, без ран, Сигизмунд тяжело дышит, вид очумелый, шлем на земле, одна бровь красная, будто измазали киноварью.
– Дай-ка посмотрю, – сказал я женщине.
Голова мальчишки бессильно падала, как у птенчика, я опустил ладонь на детский лоб. От пальцев побежал озноб, с разбега ударил в сердце, остро кольнуло. Зубы застучали, меня передернуло в ознобе, а заноза в сердце стала острее. Мальчишка задышал чаще, кровь сразу присохла, начала отваливаться коричневыми струпьями.
Я отодвинулся, мир впереди качнулся и поплыл. Старуха и женщина радостно закричали, меня раскачивало, потом на плечо упала ладонь в металлической перчатке, голос Зигфрида прозвучал как гром, разрывающий перепонки:
– Сэр Ричард, вы ранены?
– Нет… – прошептал я.
– А что случилось? Вы так побледнели… А, лечили этого сопляка… Стоило из-за него?
Перед глазами прояснилось, лицо Зигфрида выступило, как из тумана, багровое, на щеках бисеринки пота. Он дышал часто, в правой руке все еще меч, лезвие в крови по самую рукоять.
– Стоило, – прошептал я.
– Зачем? – удивился он.
– Инвестиции в будущее, – ответил я, приходя в себя.
Он посмотрел с недоумением, затем кивнул в сторону Сигизмунда, тот с крестьянами ловил лошадей нападавших.
– Кони у них хорошие, – сообщил он. И добавил многозначительно: – Два из них – рыцарские.
Рыцарские, это значит – стоят целое состояние, далеко не каждый конь способен нести всадника в тяжелых доспехах, тем более – мчаться вскачь.
– Забирай, – разрешил я.
Он отодвинулся, исчез, на его месте возникла женщина, упала на колени, исступленно обнимала мои ноги, захлебывалась в счастливых рыданиях. Распростерлась в пыли и старуха, называла спасителем, ловила и целовала руки, а мальчишка уже сидел на ступеньке, слабый, зябко вздрагивающий, смотрел на меня непонимающими глазами.
Селяне выстроились цепочкой к ближайшему колодцу, передавали ведра с водой. Последний с разбега выплескивал через проемы окон в горящую избу. Убитых обходили опасливо, на нас смотрели с точно таким же страхом.
Сигизмунд прокричал громко:
– Есть здесь староста?.. Что здесь произошло?.. Разбойники?
Зигфрид подошел к нам, меч уже в ножнах, покачал головой.
– Для разбойников слишком хорошо одеты. И сытые морды…
– Сосед балуется набегами?
Зигфрид снова покачал головой.
– В том селе говорили, что соседи боятся Галантлара. А это его деревня.
– Значит, не так уж и боятся?
Он снова пожал плечами.
– Не совсем то. Боюсь, что намного хуже. И совсем не то, что вы нам рассказывали об этом Галантларе.
Сигизмунд привел пожилого человека, без седой бороды, но я сразу признал в нем старосту по степенности движений, уверенному и хозяйскому взгляду.
– Кто эти люди? – спросил я. – Кто напал на деревню?
Он смотрел на меня исподлобья, ответил после паузы, со вздохом:
– Как бы не получилось, ваша милость, еще хуже… вы поедете дальше, а нам расхлебывать. Из замка приедут, и уже не одну, а десять девок уведут на потеху и поругание.
Я не понял, спросил:
– За что?
– А что не кинулись сразу им помогать, а вы их так легко завалили! Это же был сам Цеппер со своими людьми. Правая рука господина Галантлара. У нас свадьба, вот они и приехали взять невесту для первой брачной ночи. Все так и получилось, не первый же раз, обычай есть обычай, но они ж восхотели захватить с собой еще двух молодых девок. Приглянулись больно. А это не по правилам, им пытались объяснить, но как объяснишь тому, кто уже пьян и у кого в руке меч?
Я слушал, слушал, оглянулся на Сигизмунда и Зигфрида. Лица обоих бесстрастные, дело обычное, деревня живет богато, мирно и зажиточно, на свадьбу явились люди из замка, чтобы взять невесту для первой брачной ночи. Так делается всегда и везде, но вот других девок брать нехорошо, это уже беззаконие.
Челюсти мои сомкнулись, я чувствовал, как вздулись желваки. Хотя это дело, конечно, ерунда, любая девчушка к совершеннолетию проходит через сотни рук, и не только рук, но принуждать всегда нехорошо, даже унизительно для мужской гордости: как это не уболтать, не уговорить на ужин, переходящий в завтрак?
Сигизмунд с непониманием поглядывал на мое помрачневшее лицо:
– Что-то не так, сэр Ричард?
– Еще бы, – огрызнулся я. – Ты не находишь, что обычай права на первую брачную ночь попахивает нарушением прав человека?
Он добросовестно подумал, ответил с недоумением:
– Нет…
Я косо посмотрел на его чистое, невинное лицо, он прав, разве простолюдины тоже человеки?
– Попахивает бесчинством, – сказал я. – Не ндравится мне это.
Он встревожился.
– Сэр Ричард, что вы хотите?
– Остановить бесчинство, – отрезал я.
Он ахнул, ухватил меня за локоть.
– Сэр Ричард, но эта деревня принадлежит барону Галантлару! Это его деревня. Он волен в ней делать все, что захочет. Это мы окажемся в бесчинстве, если вмешаемся.
Я прорычал зло:
– Ты забыл, что паладину по фигу законы и морали простых людев, будь они извозчики или короли!.. Паладин творит суд так, как сам его разумеет. Паладин предан только правде.
Он ахнул:
– Какая же эта правда?
– А вот такая, – ответил я. – Хочешь, перескажу по памяти? «Паладин всегда говорит правду, помогает нуждающимся, не боится выступить против несправедливости. Паладин не терпит оставлять виновного без наказания. Паладин уничтожает зло безо всякого милосердия и защищает невиновных безо всякого колебания».
Хрен из меня получится паладин, мелькнула трезвая мысль. Я редко говорил правду, чаще отделывался шуточками, двусмысленностями, приколами, в нуждающихся чаще оказывался сам, против несправедливости дурак, что ли, выступать, проще головой о стену, уничтожать зло даже не пытался, ибо у нас стараниями СМИ зло вообще растушевано до фиг знает чего, в то время как любое добро дерьмом закидано по самые уши, невиновных нет, все на свете гады…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
