Смуглый мальчуган вскочил, пробежал мимо Георга, размахнулся с сосредоточенным видом и подбросил деревяшку, которую перед тем строгал, высоко в воздух. Деревяшка упала на землю, как падает все, что подвержено закону тяготения, но это, казалось, чрезвычайно огорчило мальчика. Он поднял свое произведение, посмотрел на него нахмурившись, затем снова уселся и продолжал строгать. Любопытство его товарищей сменилось насмешкой.
Георг же сказал, улыбаясь, так как все это видел:
— Ты хочешь сделать бумеранг?
Мальчик в упор посмотрел на него решительным и спокойным взором, который Георгу очень понравился.
— Я не могу тебе помочь, у меня рука болит, — продолжал Георг, — но я, может быть, могу тебе объяснить…
Его лицо потемнело. Разве не такие же вот мальчики вчера выследили Пельцера в Бухенау? Неужели и этот, с таким ясным, спокойным взглядом, барабанил в ворота? Мальчуган опустил глаза. Остальные теперь теснее сгрудились вокруг Георга, чем вокруг кудлатого. Не успел Георг опомниться, как оказался в плотном кольце ребят. Ему не пришлось даже, как крысолову, играть на флейте. Безошибочное чутье подсказало детям, что в этом человеке есть что-то особенное, что у него было какое-то приключение или несчастье или что вообще у него необычайная судьба. Конечно, все это они ощущали очень смутно. Они только как можно ближе придвигались к Георгу и, болтая, посматривали на его забинтованную руку.
В это время перед Оверкампом уже лежало донесение о том, что если не сам Георг Гейслер, то его последняя телесная оболочка — коричневая вельветовая куртка с застежкой «молнией» — наконец попала в руки правосудия. Лодочник, выменявший куртку накануне вечером, отправился к торговцу старым платьем, чтобы продать ее и пропить вырученные деньги. Его невеста то и дело вязала ему фуфайки, и обмен был для него неожиданной поживой. Однако торговец старым платьем, уже не раз обвинявшийся в скупке подозрительных вещей и получивший строжайшее предостережение, тут же дал знать полиции. Сначала лодочник огорчился, что приходится такую шикарную штуку отдавать полиции, но успокоился, когда его обещали вознаградить за убытки. Обелить себя ему было нетрудно, ведь у него имелся чуть не десяток свидетелей обмена. Свидетели показали, что обменявшийся направился еще с кем-то в сторону Петерсау. При допросе тут же выплыло и имя этого спутника — Щуренок.
Щуренка разыскать было нетрудно. Оверкамп тут же отдал необходимые распоряжения, вытекавшие из показаний лодочника. Он чуял, что в этом безнадежном деле появилось что-то новое. Среди поступивших донесений особенно выделялось показание некоего Биндера из Вайзенау. Последний сообщил, что он вчера утром на приеме у врача Левенштейна заметил подозрительного человека — его приметы совпадают с указанными в объявлении о побеге, — и в то же утро он еще раз повстречал этого человека со свежей повязкой на руке, когда тот направлялся к Рейну. Всех этих людей немедленно вызвали. На основе их показаний удалось установить весь путь Гейслера до вчерашнего полдня, а это позволяло догадываться и о дальнейшем.
Все мальчуганы постепенно перебрались поближе к Георгу, так что кудлатый, строгавший бумеранг, оказался теперь в стороне. Вдруг все повернули головы: от острова плыла еще одна лодка. Из нее вышли человек с рюкзаком и рослый мальчик — в правильных чертах его продолговатого красивого лица было что-то смелое и уже не мальчишеское.
— Дай сюда, — сейчас же обратился этот мальчик к кудлатому, сделал шаг вперед, размахнулся и особым, ловким движением запустил бумеранг так, что тот завертелся волчком.
Тем временем из крестьянского дома вернулась вторая группа мальчиков. Учитель сухо похвалил мальчика, который распорядился всем так быстро и аккуратно. Затем они снова построились для переклички. Наконец тронулись в путь. Поднялся и Георг.
— Славные у вас мальчики, — сказал Георг.
— Хайль Гитлер! — сказал учитель. У него было загорелое, моложавое лицо, которое, однако, вследствие постоянных усилий учителя не выглядеть таким юным, казалось несколько неподвижным. — Да, класс хороший. — И, хотя Георг больше ничего не сказал, добавил: — Основа была хорошая. Я сделал все, что было в моих силах. К счастью, я остался с ними, когда их на пасху перевели. — Видимо, тот факт, что ему оставили его прежних учеников, имел немаловажное значение для этого человека. Георгу не приходилось даже делать над собой особых усилий, чтобы спокойно беседовать с ним. Прошлая ночь оказалась вдруг далеко позади. Так неудержимо течет обыкновенная жизнь, что ее поток уносит с собой каждого, кто только в него вступит.
— А что, далеко еще до перевоза?
— И двадцати минут не будет, — сказал учитель, — мы ведь все туда идем.
Вот кто должен прихватить меня на тот берег, решил Георг. И они прихватят меня.
— Марш! Марш! — сказал учитель мальчуганам.
Он потому не замечал притягательной силы незнакомца, что уже сам ей подчинился. Рослый мальчик, приехавший с ним в лодке, все еще шел рядом. Учитель положил ему руку на плечо. Но Георг, если бы ему разрешили из всех мальчиков выбрать себе спутника, выбрал бы отнюдь не красивого подростка, шагавшего рядом с учителем, и не благоразумного, суховатого, а кудлатенького, с бумерангом. Ясный взгляд этого мальчугана частенько останавливался на Георге, словно мальчик видел больше других.
— Вы ночевали под открытым небом?
— Да, — сказал учитель, — у нас тут на берегу есть пристанище. Но ради тренировки мы ночевали под открытым небом. И пищу готовили вчера вечером и сегодня утром на костре. Вчера, при помощи карт, мы уяснили себе, как можно было бы в наши дни занять вон тот холм. А затем отступали все дальше в глубь истории… понимаете, как его атаковало бы войско рыцарей, как римляне…
— Да с вами опять учиться захочется, — сказал Георг, — вы прекрасный учитель.
— Любимое дело и делаешь хорошо, — последовал ответ.
Они шли по берегу и уже миновали выступ длинной косы.
Рядом с ними свободно текла река. Теперь было видно, что коса, все заслонявшая своими кустарниками и группами деревьев, это на самом деле только узенький треугольничек среди бесчисленных береговых выступов и заливов. Георг подумал: если я переберусь на ту сторону, я сегодня же могу быть у Лени.
— Вы были на войне? — спросил учитель. Георг понял, что этот человек, который, вероятно, одних лет с ним, считает его гораздо старше.
— Нет, — сказал он.
— Жаль, а то что-нибудь рассказали бы моим мальчикам. Я пользуюсь каждой возможностью.
— Ну, я разочаровал бы вас — я плохой рассказчик.
— Все равно как мой отец, — сказал учитель, — он никогда ничего не рассказывал о войне.
— Нужно надеяться, что ваши мальчики уцелеют.
— Надеюсь, что уцелеют, — сказал учитель, сделав ударение на последнем слове. — Но не в том смысле, что они избегнут этого испытания.
У Георга забилось сердце — он увидел перед собой столбы и ступени пристани. И все же потребность и привычка воздействовать на сознание людей была в нем настолько сильна, что он ответил:
— Вы всего себя вкладываете в работу, это тоже своего рода испытание.
— Я не о том сейчас говорю, — сказал учитель. Его слова предназначались и для мальчика, который шел, выпрямившись, рядом. — Я имею в виду решающее испытание, борьбу не на жизнь, а на смерть. Через это надо пройти. Но почему мы заговорили на такую тему?..
Он еще раз оглядел своего неведомого спутника. Будь дорога подлиннее, он бы охотно поделился своими мыслями с этим человеком. Сколько признаний слышит в пути тот, кто сам молчит!
— Вот мы и пришли. Скажите, вам не трудно будет прихватить с собой несколько мальчиков?
— Нет, конечно, не трудно, — сказал Георг, которому от волнения сдавило горло.
— Мой коллега обещал взять их к себе. А мы с остальными еще побродим по берегу, я дождусь лодки.
Может быть, маленький Бумеранг поедет со мной, подумал Георг. Но когда мальчики в третий раз выстроились и их пересчитали, маленький Бумеранг попал, к сожалению, в группу учителя.
А Щуренка уже допрашивали в Вестгофене. Оказалось, он прекрасно умеет описывать — точно и остроумно. Такие бездельники обычно очень наблюдательны. Действовать им не приходится, и наблюдения так и лежат у них в голове неприкосновенным фондом. Очутившись перед следователем, Щуренок обстоятельно рассказал, как его вчерашний спутник смертельно испугался, когда они дошли до Петерсау. «Перевязка у него была совсем свеженькая, — разглагольствовал Щуренок, — марля как снег, просто реклама для стирального мыла «Перзиль». И по крайней мере, пяти зубов у этого парня не хватало, да, вероятно, так, трех вверху и двух внизу, потому что дыра наверху была пошире. А с одной стороны, — Щуренок сунул себе в рот собственный указательный палец, — был вот такой разрыв или, как это сказать, ну, точно кто-то хотел дотянуть ему пасть до левого уха».
