старый бабушкин плед, а на нём — я, маленький экзистенциалист Льё, задираю голову повыше, чтобы лучше видеть, как клубятся белые дымные гиганты, и как смело рассекают их, проходя сквозь, крошечные самолеты. А потом, оставленные ими следы, долго превращаются в облака, продолжают разрезать их, теряются, рассыпаются, исчезают… И не было для меня больше счастья, чем беззаботно радоваться вполне обыкновенному чуду.
Сейчас я затаившись ждал, что точно так же как тогда, в далеком тёплом детстве, на небе покажется самолёт, чуть позже ветер донесет до моего слуха мерный гул, и плавный, как мазок кисти, след, перечеркнёт новые, молодые облака. Разве было в тот момент важно, что я уже давно вырос, что натворил невесть что, потерял брата, отказался от общения с родственниками, так и не нашёл свою любовь…
Нашёл.
Я со всей силы сжал картину, что подрамник затрещал печально и страдальчески. По небу плыли облака, высоко над ними чертил узкую полоску самолёт. А мне до зубовного скрежета хотелось чиркнуть зажигалкой и лежать здесь, посреди одинокой лесной полянки, чтобы через огонь стать ближе к Фениксу.
— Это усталость, Льё, — раздался тихий голос Дена. Нет, мне не почудилось. Он и правда был здесь. Сидел на корточках чуть поодаль и наблюдал.
— Экзистенциальная лихорадка, — парировал я, но не слишком уверенно.
— А может любовь?
— К чёрту.
— Я думал, ты давно это дело бросил…
— Зачем пришёл?
— Чтоб ты глупостей не натворил. Экзистенциалисты, особенно истинные, те ещё сумасшедшие, — серьёзно ответил Денеб, приближаясь ко мне. Я не собирался показывать ему картину, а потому лежал тихо и спокойно, как на смертном одре.
— Я не маленький мальчик, Ден, чтобы следить за мной.
— Тогда вставай и поехали домой. Хватит терзаться. Вылезай из своего весеннего болота.
— Не хочу. Впервые не хочу.
— Льё. Ты сам нас собрал, а теперь что?
— Ничего.
— Либо ты встанешь, либо я тебя подниму.
— Ладно.
Сдаться пришлось тут же, Денеб никогда не повторял по два раза. А страх быть раскрытым оказался сильнее всего остального, даже превзошёл гордость. Бросив холст рисунком вниз, я под пристальным взглядом Дена, развел костёр. Мы стояли рядом, два лучших друга, почти одно целое, смотрели на огонь и ждали. Ждали вовсе не того, когда он погаснет, а того, когда мы сможем честно поговорить друг с другом.
Ден проводил меня до машины молча, оба понимали, что сейчас не время разбираться в наших отношениях или обсуждать дружбу с Адочкой. Делай, что должен. Именно так. В Москву выехали каждый на своей машине, только Ден обогнал меня, посигналив, и скрылся за поворотом. Ему было куда спешить, а вот мне — нет. Я совершенно забыл, что собирался делать и не хотел вспоминать. Заехал в кофейню, долго сидел за крошечным столиком у окна, рассматривал прохожих, мелькающих на улице, и ни о чем не думал, даже не рисовал, хотя блокнот приятно тяжелил карман.
Звонили из ресторана — к благотворительному приему всё было готово. Обычно, если не удавалось полноценно участвовать в подготовке к какому-то событию, я стыдился перед собой, испытывал некоторое чувство вины. Но сегодня этого не было. Всё казалось мелким и незначительным, абсолютно бессмысленным и наигранным. Кому вообще есть дело до творчества детдомовских детей? Пожертвования будут сделаны вовсе не для них, а для того, чтобы успокоить свою совесть и потешить самолюбие, показаться в своих глазах щедрыми, внимательными и высокодуховными людьми. Мерзко.
Я взглянул на часы: время поджимало, надо было заехать к Дену, рассказать Адочке, что и как стоит делать, ещё раз убедиться в её готовности. А потому, заглянув домой, я быстро переоделся, натянул маску истинного экзистенциалиста Льётольва, эстета и интеллигента, и направился прямиком к Денебу домой.
Не знаю, что заставило меня дернуть дверь его квартиры без звонка и стука, но пожалел я об этом тут же. Из спальни доносились тихие голоса, а в гостиной пахло прелой землей и выжженной травой. Неужели Ден выходил из тени? Сердце забилось чаще при мысли о том, что могло произойти, и я, позабыв о приличиях и осторожности в несколько шагов оказался в дверях спальни.
Феникс и сущность, абсолютно голые и безобразно довольные лежали вместе на кровати. У меня перехватило дыхание не столько от удивления и негодования, которые я стремился изобразить, сколько от ревности и потрясающей красоты Ады.
— Вы опять?! — пришлось воскликнуть мне, чтобы обозначит своё присутствие и хоть как-то скрыть эмоции.
— Он всегда так врывается? — насмешливо спросила Ада у Денеба, делая вид, что не заметила меня.
— Почти. Это ж Льё, — так же весело откликнулась сущность.
— Он так и будет смотреть?
— Завидует, наверное, — хохотнул Денеб.
— Озабоченные. Хоть бы оделись, — негодуя ответил я, пожалуй, слишком эмоционально. Их слова больно били в грудь, задевали и сердце и душу, ибо я оказался третьим лишним.
— Мы у себя дома вообще-то, — парировал Ден, продолжая валяться в постели.
— А-а-а, да ну вас! Через пару часов выходить на задание, а вы… — я махнул на них, собираясь уходить.
Но Адочка опередила меня, легко подскочила с постели, завернулась в покрывало и игриво поглядывая на Дена, побежала в душ. Я чуть отстранился, чтобы пропустить её, заодно воспользовавшись моментом окинул взглядом не идеальное, но потрясающе женственное тело.
— Эй! — от Денеба мой зрительный пассаж не укрылся, — не смотри на неё так. Эта птичка — моя!
— Вы меня нервируете оба! — я обогнал Аду и под смех друга удалился на кухню.
Пару минут спустя появился Денеб, буднично достал еду из холодильника, запустил кофемашину, приоткрыл окно, будто бы меня тут вообще не было.
— Что произошло? Ты выходил из тени? — не удержался я.
— Да, — сухо ответил он, ставя передо мной еду.
— Зачем?
— Так надо было.
— Ден? Ты ничего мне сказать не хочешь важного? — я чувствовал, что он нервничает, глубоко внутри тревожится и потому увиливает от прямого разговора.
— Пока ты не скажешь мне своё важное, я тоже буду молчать.
И мы замолчали, так как оба были не готовы к откровенному разговору. В ванной шумела вода, еда понемногу заполняла наши желудки и выглядело всё довольно спокойно и даже по-домашнему.
После душа Адочка сразу принялась расспрашивать о том, что ждёт нас сегодня вечером. И я не стал ничего утаивать. Рассказал, что влияние находится внутри важного и влиятельного в определенных кругах мужчины и развивается быстро, чем вызывает тревогу и повышает уровень опасности. Не преминул отметить снова, что это шанс отработать придуманную мной связку Феникс-сущность-экзистенциалист. Да и в целом, всё должно выглядеть довольно натурально и
