моя дочь. Точно не в Савара – этот человек не отличался терпеливостью. Но и не в меня – я в детстве была очень любопытной, да и с годами это не изменилось.
Пока я умывалась и приводила себя в порядок, заваривала чай и обедала пирожком, Вероника притащила на кухню несколько чистых тетрадей, карандаши и перо с чернильницей. Глядя на последнюю, я вздохнула, и дочка поняла, что еще рано. Пером писать нужно учиться тогда, когда не машешь руками во время обучения, и не вертишь головой по сторонам, иначе в чернилах будет не только сама Вероника, но и вся кухня.
– Напиши те буквы, которые ты помнишь, – попросила я дочку.
Малышка подтянула к себе тетрадь, в левую руку взяла карандаш и высунула язычок, вспоминая. Мы с ней выучили весь алфавит, иногда писали слоги и отдельные слова – короткие, вроде: “Еж”, “Ель”, “Мыло”. Но это было так давно, что Вероника многое могла забыть, и я очень нервничала, наблюдая, как дочка старательно выводит буквы на листе бумаги, после зачеркивает и пишет снова. Спустя долгое время она с сияющим от гордости личиком толкнула ко мне тетрадь.
Все буквы алфавита красовались аж на четырех листах, а на пятом, корявым почерком и с ошибками, было написано: “Я люблю тибя мама”.
– Я тоже тебя люблю, – от нежности, затопившей сердце, на моих глазах выступили слезы. – Давай разберем вот это слово…
Пару часов мы занимались вдвоем, а после пришел Сэт. Вихрастый мальчишка с огромными глазами смотрел на то, как Вероника уже более уверенно выводит слова на листе, с восхищением – на меня, а потом тихонько, жалобно, попросил показать, как пишутся буквы. Я была только рада, и отказывать, конечно же, не стала. Для меня будет радостью, если дети из Отшельников получат хотя бы минимальное образование. Сама я умела только писать, читать и считать. Не помнила я больше ничего из школьной программы, но даже умение писать в этом мире значило очень многое. Здесь куда более ценным было уметь ухаживать за скотиной, готовить, воспитывать детей. Я же не умела ни ухаживать за животными, ни готовить толком… разве что, воспитать своего ребенка получилось. Хотя, кто знает, какой моя дочка будет через несколько лет, и как на нее повлияет мое воспитание.
– Посмотрите! – Сэт подергал меня за рукав платья, с горящими глазами протягивая мне тетрадь.
Корявая буква “А” показалась мне очень красивой, пусть и была она написана одна на весь лист.
– Молодец, только постарайся писать букву меньшего размера, хорошо? Посмотри у Вероники и делай так же.
Пыхтение раздавалось то от Вероники, то от Сэта. Дети увлеченно царапали бумагу карандашами, даже не глядя друг на друга. Я боялась, что они станут канючить и захотят на улицу играть, но, даже когда я предложила перерыв, оба отмахнулись.
– Мама говорила, что грамотные люди богатые, и они живут в красивых домах, – сказал Сэт. – А еще у них есть кони и даже слуги! Если я буду уметь писать, то у меня тоже будет конь.
– Это так не работает, – дочка прищурилась, глянув на друга хитрым взглядом. – Если ты умеешь писать и считать, то тебе еще никто не обязан платить просто так.
– Это еще почему?.. – Сэт даже карандаш из рук выронил. – А за что платят?
– За работу, глупый, – Вероника со вздохом отложила тетрадь. – Мам, мы все-таки пойдем на улицу. Сэту нужно проветрить голову, а то уже ерунду несет.
Я еле сдержалась от смеха. Проводила детей во двор и уже собиралась затопить баню, как Дария все-таки навестила меня. Подруга не спешила, на руках она держала совсем еще маленького рыжеволосого ребенка. Годовалый сын у нее, вспомнила я.
– Аленка! – девушка махнула мне рукой. – Наконец-то я сумела к тебе выбраться, и даже не одна. Посмотри, кого я привела!
– Кто это у нас? – во мне мгновенно включилась “мамочка”, любила я крошечных деток. Не смогла не улыбнуться, когда малыш потянул ко мне ручки.
– Его зовут Юнион, – Дария помахала мне ручкой сына. – Где Вероника?
– Убежали с Сэтом играть, – я обернулась в поисках дочки, но ее нигде не было. – К Сэту, видимо, пошли… Ну, идем в дом, чай попьем.
– У Герды остался чай? Ничего себе!
– Да прям, – отмахнулась я. – Сама собрала в лесу.
Я впустила подругу в дом. Юнион тут же оказался на полу, ползал, иногда вставал, пробегал несколько метров и плюхался на попу.
– За ним глаз да глаз, – устало покачала головой Дария. – Ни минуты покоя! Твоя тоже была шебутной?
– Да, – вспомнила я с содроганием. – Она научилась ходить в восемь месяцев, ума не приложу, каким образом. В год уже залезала на сундуки, прыгала с них, иногда старалась перевернуться через голову. Очень любила стоять на голове, упираясь ногами во что-нибудь… До четырех лет я не спускала с нее глаз.
– Кошмар! – воскликнула Дария, захныкав. – Что, если и меня это ждет?
– Зафар не помогает? – спросила я и прикусила язык. Могла бы и промолчать, Дария ведь просила не говорить о нем.
– Не помогает. Да он и не умеет с детьми. Мужчина ведь! Однажды попросила его покормить Юниона…
Подруга прервалась, потому что ее сынок уже ловко карабкался на нижнюю полку стеллажа, в котором хранились отвары. Дария молнией метнулась к ребенку, отнесла его на кухню и вновь села за стол. Я в этот момент складывала в печь поленья, чтобы согреть воды и заварить чай.
– Так вот, – продолжила девушка, – кашу Зафар сварил, но не остудил, и прямо так, горячую, принялся засовывать в рот малышу. Юнион тогда несколько дней плакал, обожженный язычок болел. Жаль, что тебя тогда еще не было здесь, ты бы его обязательно вылечила.
Я только передернула плечами, имея лишь одно желание – вылечить саму Дарию. Не могла не спросить, не удержалась:
– А он чем занимается? Ну, Зафар… Работает в лесу или… на что вы живете?
– Нам помогает мой папа и родители Зафара. Ты ведь помнишь, что у его отца большой огород? Мой отец дает нам молоко, а куры у нас свои – это и мясо, и яйца. А Еуген снабжает овощами.
– Нет, я как-то забыла, что Зафар сын Еугена… Так вы и дальше планируете жить только на помощь родителей?
– Конечно, нет! Как только Юнион подрастет, папа обещал отдать нам теленка. Ну, если родится. Да и огород у нас тоже свой есть, маленький, правда, но нам хватит.
Я поставила чайник на плиту. Выровняла дыхание, успокаиваясь. Дария говорила таким тоном, словно
