Как-то раз, не по сезону холодным вечером они сидели и, прихлебывая кофе, ожидали результатов очередного экспериментального прогона. Новая «червоточина», выуженная из квантовой пены, должна была расшириться намного сильнее, чем прежде.
– Я могу понять теоретика, желающего изучить пределы технологии применения «червоточин», – признался Бобби. – Раздувать оболочку как можно сильнее. Но мы и так уже достигли огромного прорыва. Наверняка теперь главное – внедрить полученные достижения в практику.
– Безусловно, – негромко отозвался Давид. – На самом деле внедрение важнее всего. У Хайрема цель – создать новое поколение «червоточин», оторвать его от аппаратуры, основанной на физике высоких энергий и доступной только правительствам и крупным корпорациям, и превратить в нечто легкое в производстве и миниатюрное.
– Как компьютеры, – сказал Бобби.
– Именно. Только после миниатюризации и появления персональных компьютеров эта техника смогла завоевать мир. Обнаружились новые сферы ее применения, образовались новые рынки сбыта, и изменилась вся наша жизнь. Хайрем знает, что мы не сможем вечно удерживать нашу монополию. Раньше или позже кто-то еще разработает независимый проект червокамеры. Может быть, этот проект будет лучше нашего. А уж за этим непременно последуют миниатюризация и снижение стоимости.
– И будущее «Нашего мира», – добавил Бобби, – несомненно, в том, чтобы стать лидером рынка со всеми этими маленькими генераторами «червоточин».
– Такова стратегия Хайрема, – сказал Давид. – Червокамера ему видится как устройство, заменяющее все прочие, предназначенные для сбора информации: фотокамеры, микрофоны, научные датчики и даже медицинские зонды. Правда, не скажу, что мне просто-таки не терпится пройти эндоскопию с помощью червокамеры… Но я ведь говорил тебе, что немного изучал бизнес, Бобби. Массовое производство червокамер создаст большие удобства, и нам хватит прибыли от продаж. Но я верю, что с нашей технической помощью Хайрем сумеет открыть для себя намного более широкие возможности за счет дифференциации, предложив такие области применения червокамеры, какие не предложит больше никто на рынке. Вот эту область мне и интересно изучить. – Давид усмехнулся. – По крайней мере, я объясняю Хайрему, что именно на это тратятся его денежки.
Бобби смотрел на него и старался думать о нем, о Хайреме, о червокамере. Он пытался понять.
– Тебе важны просто знания, да? Это для тебя главное.
Давид кивнул.
– Наверное, так. Наука – это в основном тяжкий и занудный труд. Бесконечные повторы, беспрерывные проверки и перепроверки. А в связи с тем, что нужно отбраковывать ложные гипотезы, большая часть работы носит разрушительный, а не созидательный характер. Но иногда – возможно, всего-то несколько раз в жизни – наступают возвышенные мгновения.
– Возвышенные?
– Не каждый назовет это так. Но я это так ощущаю.
– И тебе безразлично, что может так случиться, что твои работы некому будет прочитать через пятьсот лет?
– Не хотелось бы, чтобы это было так. Возможно, этого не произойдет. Но откровение важнее всего, Бобби.
На софт-скрине у него за спиной фейерверком рассыпались пиксели, и послышался звук, похожий на негромкий звон колокола.
Давид вздохнул и повернулся к экрану.
– Но, похоже, сегодня так не будет.
Бобби через плечо брата заглянул на экран, по которому бежали строчки цифр.
– Опять неустойчивость? Совсем как в первые дни, когда ты только начинал работать с «червоточинами».
Давид нажал несколько клавиш и задал параметры очередного теста.
– Видишь ли, мы становимся немного излишне амбициозны. Наши червокамеры уже способны добираться до любого места на Земле, преодолевать расстояния в тысячи километров. А теперь я намереваюсь выделить и стабилизировать «червоточины», занимающие значительные промежутки в пространстве-времени Минковского – а конкретно, десятки световых минут. Бобби поднял руки вверх.
– Ты меня уже запутал. Световая минута – это расстояние, которое свет преодолевает за одну минуту… так?
– Да. Например, до планеты Сатурн – миллиард с половиной километров. Это составляет около восьмидесяти световых минут.
– А мы хотим увидеть Сатурн?
– Конечно хотим. Разве не здорово было бы иметь червокамеру, с помощью которой можно исследовать глубины космоса? Никаких тебе космических зондов, никаких полетов продолжительностью в несколько лет… Но трудность состоит в том, что «червоточины», простирающиеся на такие значительные промежутки, в вероятностном бульоне квантовой пены попадаются крайне редко. А их стабилизация ставит перед нами задачи во много порядков более сложные, нежели раньше. И все-таки это нельзя считать невозможным.
– А почему ты говоришь «промежутки», а не «расстояния»?
– Жаргон физиков. Прости. Промежуток похож на расстояние, но в пространстве-времени. Это значит пространство плюс время. На самом деле – всего-навсего теорема Пифагора. – Давид взял простой желтый блокнот и начал писать на страничке. – Предположим, ты отправляешься в центр города и проходишь несколько кварталов на восток, а затем – несколько кварталов на север. А потом ты можешь рассчитать пройденное расстояние таким образом. – Он показал Бобби страничку:
(Расстояние) в квадрате = = (на восток) в квадрате + (на север) в квадрате.
– Ты обошел прямоугольный треугольник. Квадрат гипотенузы равен сумме…
– Уж это я знаю.
– Но мы, физики, думаем о пространстве и времени как о единой величине и представляем себе время в качестве четвертой координаты, в добавление к трем пространственным.
И он записал в блокноте:
(промежуток) в квадрате = (отстояние во времени) в квадрате – (отстояние в пространстве) в квадрате.
– Это называется системой мер для пространства-времени Минковского. И… Но как ты можешь говорить об отстоянии во времени в том же смысле, как об отстоянии в пространстве? Время измеряется минутами, а пространство – километрами.
Давид одобрительно кивнул.
– Хороший вопрос. Приходится пользоваться единицами, уравнивающими пространство со временем. – Он смотрел на Бобби, пытаясь понять, доходит ли до того смысл его слов. – Скажем так: если время ты измеряешь минутами, а расстояние – световыми минутами, то все получается совсем неплохо.
– Но тут кроется что-то еще. Почему здесь стоит минус, когда по идее должен стоять плюс?
Давид потер мясистый нос.
– Карта пространства-времени выглядит не совсем так, как карта центра Сиэтла. Система мер разработана таким образом, что путь фотона – частицы, передвигающейся со скоростью света, – это нулевой промежуток. Промежуток равен нулю, потому что пространство и время вычитаются.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
