дело тут не в меркантильности, просто я не хочу, чтобы братья ютились в однушке. Мама на взводе: даже «сломав ее личную жизнь», я «не желаю мириться с ее решениями и продолжаю добиваться своего при помощи запрещенных приемов». — Че машет рукой. — Это была цитата. Сегодня она мурыжила меня до позднего вечера, требуя согласия на продажу, и я сказал, что буду судиться, если она не прекратит. И свалил — пусть сначала найдет меня, чтобы вручить повестку. Так что… можно перекантоваться у тебя до утра? — уже без всякого пафоса произносит Че, выдает дежурную улыбку, которой не под силу скрыть мелькнувшую в зеленых глазах безысходность. — Потом я придумаю что-нибудь, найду, где вписаться.
— Оставайся у меня. Живи тут, — отвечаю просто, загребая со стола еще орешков. — Мать все равно ушла в штопор и будет «прятаться» еще долго.
Глава 39
Со смотровой площадки Кошатника открывается вид на новые микрорайоны настолько родной и привычный, что щемит сердце. Наш провинциальный город напоминает мне уличного музыканта, который стоит в сером, продуваемом всеми ветрами переходе и играет так мастерски, как не способен заезжий столичный мэтр. Возможно, для Ви здесь мало перспектив и развлечений. Она всегда равнодушно проходила мимо того музыканта, в то время как я останавливалась и в оцепенении слушала его.
Натянув капюшоны почти одинаковых черных толстовок, мы с Че стоим обнявшись в полуобмороке, в полусне. Теплые руки сжаты в кольцо вокруг моей талии, затылок упирается в широкую грудь, и я, не смея глубоко вдохнуть, тихо качаюсь на волнах сказки.
Сказка — ночь, проведенная вдвоем на скрипучем диване, утро с совместной готовкой блинов по особому рецепту бабушки Че, многочасовая дневная прогулка по серости и сырости под одним зонтом…
— У тебя паспорт с собой? — слышу над ухом приятный голос, и меня парализует:
— Что? Зачем?
— Не пугайся ты так. — Че подавляет смешок. — Экскурсия по телецентру, помнишь? Без паспорта не выдадут пропуск. Режимный объект. Все серьезно!
* * *
Областной телецентр — трехэтажное угрюмое здание, притулившееся под красно-белой телебашней в относительно обитаемом углу лесопарка, под напором плеча Че распахивает передо мной высоченные стеклянные двери.
Грузный седой охранник на проходной долго изучает мой паспорт, еще дольше, сверяя каждую букву, переписывает горемычную фамилию в разлинованный вручную журнал и недовольно ворчит:
— Надоели вы, «молодежка», каждый день табунами девчонок приводите. Проходной двор развели!
— Иван Иванович, познакомьтесь, это моя девушка! — пропустив мимо ушей брюзжание охранника, объявляет Че и облокачивается на деревянную полированную стойку. Он долго и вкрадчиво выспрашивает старика о делах, о семье и здоровье, сетует на погодные аномалии нынешнего лета, пока не доводит того до белого каления. Когда охранник начинает звереть, Че молниеносно отпрыгивает от стойки, проталкивает меня через «вертушку» и за руку тащит за собой по длинному коридору.
Телецентр рушит представления о нем как о месте, откуда через переданный телебашней сигнал в дома людей яркими картинками приходит праздник. Тут все совсем не радостно: коридоры освещены моргающими люминесцентными лампами, на полу расползается старый линолеум, по левую и правую руку в ряд выстроились закрытые кабинеты.
— Наверху многолюдней, а здесь полное запустение, — поясняет Че, увлекая меня во мрак. У одной из дверей с табличкой «Тихо, идет запись!» Че воровато оглядывается, шарит в кармане толстовки, гремит ключами в замочной скважине, и створки со скрипом раскрываются. — У Иваныча свистнул! — Че прячет ключи и подмигивает. — Вообще-то он бдительный, но всю жизнь питал любовь к Приозерской. Меня он тоже любит, просто еще не знает об этом.
Помедлив, вхожу в огромную темную студию. В нос бьет затхлый запах пыли и плесени. За спиной по щелчку загорается ряд ярких ламп, но их мощности не хватает, чтобы осветить помещение целиком.
Озираюсь по сторонам, недоуменно вглядываюсь, пока не узнаю эту студию — стена, подсвеченная прожекторами, украшена желтой искрящейся луной, облачками и звездами, засевшими в памяти еще в раннем детстве. На покрытом золотой тканью столе лежат толстые книги с потертыми корешками, над ним высится резная спинка огромного, напоминающего трон, деревянного стула. Волшебное место. То самое, откуда красивая добрая тетя рассказывала мне с экрана о неведомых мирах, учила верить в лучшее и мечтать.
— Не может быть! — На глаза мгновенно наворачиваются слезы, а голос пропадает.
— Ты в «Доброй сказке», Солнце! — кивает Че и обнимает меня.
* * *
— Как только не стало бабушки, передачу закрыли. Финансирование урезали еще в январе, за месяц до того, как… — Поджав ноги, мы сидим на сваленных в углу декорациях: фанерных русалках, гномах, принцессах и кикиморах, и Че задумчиво разглядывает пустой трон. — Она очень сильно переживала, думаю, это тоже сыграло свою роль. Сейчас тут только наша редакция как-то держится, ну и новостники. Но, думаю, мы тоже просуществуем недолго.
— А чем же ты будешь заниматься после журфака? — обняв колени и уставившись на профиль Че, шепчу я.
— Есть вариант… который для меня не вариант. Забей! Выход всегда найдется! — Че встает, отряхивает джинсы, направляется к трону и, с грохотом отодвинув массивную конструкцию, жестом тети Зои приветствует меня из-за стола. — А сейчас, милая Танечка, я расскажу тебе сказку, которая обязательно сбудется!
Импровизируя, сбиваясь и покатываясь со смеху, Че в манере Приозерской рассказывает сказку о маленькой девочке, которая выросла в прекрасную грустную заколдованную принцессу. Стоит ей только улыбнуться — чары спадут и все будет хорошо.
Затаив дыхание, слушаю красивого мальчика, внука той самой доброй волшебницы, и замечаю их очевидное сходство. Ему точно так же под силу творить чудеса. Я улыбаюсь и верю, что теперь у меня все будет хорошо. Я ему верю.
* * *
В просторном холле мы щуримся от внезапно яркого дневного света, я счастлива, словно ребенок, и тараторю без умолку — спешу поделиться впечатлениями. Че лишь ухмыляется, прячась за загадочной миной, но покрасневшие глаза выдают его с головой — он тоже растроган. Перехватывает дух, а мысли приходят в разброд — сегодня ночью мы уж точно не будем спать: я не позволю.
Хлопает и дребезжит одна из входных дверей: низко опустив голову, не разбирая
