Между прочим, Барбер по своему гнусному обыкновению отметился и в Калифорнии. Сохранились неопровержимые свидетельства, что именно он в 1806 г. поставлял калифорнийским индейцам ружья и подстрекал к нападениям на испанские поселения — ему как раз удобнее было проворачивать делишки там, где вместо надежной власти царила откровенная анархия. Вот и старался, как мог, — то на Аляске, то в Калифорнии… Махновец хренов.
И вот у калифорнийских берегов появилась «Юнона»… Плавание оказалось нелегким: в устье реки Колумбия судно едва не село на камни, но, благодаря умелому управлению Хвостова (в трезвом своем состоянии искусного моряка и толкового командира), катастрофы удалось избежать. 24 марта «Юнона» вошла в залив Сан-Франциско, где стояла небольшая испанская крепость, где имелось всего-то не более двенадцати медных «одно-двенадцатифунтовых» пушечек (то есть стрелявших ядрами весом в 12 фунтов). На «Юноне» было не меньше. Резанов в секретном отчете императору писал позже, что при отказе испанцев принять судно, не колеблясь, шарахнул бы в крепость пару-тройку ядер, чтобы сделать местных сговорчивее. Выхода у него не было: продовольствие Русской Америке требовалось позарез…
Однако обошлось без пальбы. На берегу появился ехавший верхом местный комендант с двадцатью солдатами и священником — выяснить, что за чужеземцы объявились на рейде и какие у них, собственно, намерения. Резанов велел зарядить пушки картечью и держать «сию конницу» под прицелом — решительный был человек, что уж там. На берег, завязать дипломатические отношения, отправился мичман Давыдов.
Отношения моментально установились самые дружелюбные (нельзя исключать, что на это благотворно повлиял вид немаленькой «Юноны» с немалым количеством пушек — нужно учитывать, что иные испанские орудия были почтенного возраста, лет по сто, и годились лишь для того, чтобы пугать грозным видом…). Оказалось, что возглавляет испанцев не сам комендант, как поначалу решили, а его сын, дон Луис де Аргуэльо… брат Кончиты! Он и пригласил Резанова с его офицерами на обед в тамошний центр цивилизации — президио Сан-Франциско, расположенное в миле от берега.
Как этот «центр цивилизации» выглядел, Резанов описал подробно: крохотная крепость с земляным валом и малым количеством пушек (по мнению Резанова, в случае чего ее без труда взял бы русский десант человек из пятидесяти с парочкой полковых пушек), а неподалеку само президио, представлявшее некое подобие окруженного стеной городишки размеров сто двадцать метров на сто двадцать. Обитало там чуть больше сотни солдат и примерно столько же штатских. Примечательная деталь: все тамошние здания стекол в окнах не имели (не было в этой глуши стекольного завода, а возить издалека, из Новой Испании, было бы чересчур накладно) — так что окон старались делать как можно меньше, чтобы здешней зимой не продували насквозь «морозные», по мнению испанцев, ветра.
Очень быстро Резанов познакомился со всем местным «истеблишментом» — приехали и губернатор дон Хосе де Арильяга, и комендант дон Хосе де Аргуэльо. Именно на обеде в доме последнего Резанов впервые увидел «красу Калифорнии донну Кон-сепсию».
А вот теперь не поленитесь прервать чтение и загляните в приложение. Там вы найдете портрет «красы Калифорнии», которой тогда было пятнадцать лет (для справки: и в России, и в европейских державах девушек выдавали тогда замуж и в тринадцать)… Донна Мария де ла Консепсьон Марцелла Аргуэльо. Кончита…
Нужно кому-нибудь растолковывать, какое впечатление эта девушка производила на любого нормального мужика моложе девяноста, или и так ясно?
Хотя… Можно с уверенностью предположить, что в первые дни Резанову было совершенно не до того, чтобы рассматривать калифорнийскую красавицу. Слишком серьезное дело его сюда привело, и требовалось незамедлительно решить кучу важнейших вопросов… Резанов в тот момент думал только о деле. Губернатор предлагал отложить серьезные переговоры на завтра, но камергер настоял: нет, непременно нынче же вечером, ситуация не терпит отлагательств…
Переговоры начались. Опытнейший чиновник, царедворец, крупный управленец, Резанов без труда гнул провинциального благородного дона в нужную сторону. Как говорится, и крестом, и пестом… Он начал с того, что уверил губернатора: Россия вовсе не намерена захватывать эти места (чего комендант откровенно опасался). Причем аргументы камергера были исполнены того же здорового цинизма: Резанов говорил, что прекрасно видит, сколь слабы испанцы в Калифорнии — а потому, мой благородный дон, если бы могучая Россия вздумала занять ваши земли, то давно бы уже заняла, особо не спрашиваясь, чему вы, положа руку на сердце, не смогли бы ни в коем случае воспрепятствовать…
Губернатор с этими рассуждениями в принципе соглашался с унылым видом. Резанов развивал успех: мой благородный дон, говоря откровенно, вы, испанцы, как я только что говорил, здесь чертовски слабы, и, возьмись за вас какая-нибудь сильная держава из окрестных (намек в первую очередь на Англию) — обязательно в сжатые сроки завоюет. Между тем, если наладить самый тесный российско-испанский союз — постоянная связь, взаимовыгодная торговля и так далее, — то и Калифорния, и Русская Америка будут процветать…
Если совсем честно, в современных выражениях все дипломатические изыски Резанова можно изобразить гораздо проще: дон Хосе, друг ситный, ежели мы тебя возьмем под свою крышу, ни одна посторонняя зараза сюда в жизни не сунется! Ну да, а чего вы хотели? Я ж растолковываю, что Резанов был не прекраснодушным интеллигентом с романтическими бреднями в голове, а жестким, умным и толковым менеджером, умело управлявшим делами корпорации… Романтические бредни, они, знаете ли, в серьёзных делах совершенно не годятся и только вредят…
А самое главное — и губернатор, и прочие калифорнийские начальники видели в предложениях Резанова прямую и откровенную для себя выгоду. Оттого и оказались так сговорчивы. Резанов ничего не собирался отбирать силой, он платил деньги, и немалые. Постоянные торговые отношения с Русской Америкой выглядели весьма даже заманчиво…
Губернатор вообще-то упирался, но слабо — со вздохами напоминал, что его христианнейшее величество король Испании настрого запретил торговать с иноземцами без соизволения Мадрида. Резанов отвечал: вы, ваше высокопревосходительство, здесь, на месте, с вашим-то государственным умом, лучше видите неотложные нужды Калифорнии, чем их видят в далеком Мадриде, прекрасно понимаете, что не какое-то личное корыстолюбие ваше, а интересы родного края побуждают к некоторому нарушению правил…
(Здесь нет ничего от авторского домысла. Подробное донесение Резанова министру коммерции графу Румянцеву давным-давно рассекречено и опубликовано, читатель может с ним ознакомиться в Приложении.)
Короче говоря, Резанов губернатора уболтал — поскольку тот был только рад, чтобы его уговорили. Интерес к торговле с русскими в Калифорнии был колоссальный. Любую мелочь — от иголок до прозаических граненых стаканов — туда везли из Старого Света по взвинченным ценам, покупать у русских выходило гораздо дешевле. Пара многозначительных примеров: за простое деревянное ведро калифорнийцы готовы были платить морякам с «Юноны» по полпиастра (пиастр — серебряная монета весом примерно в двадцать шесть граммов). Леса вокруг располагались обширные, но в Калифорнии не было своих ремесленников… Резанов, правда, всю деревянную посуду попросту подарил испанцам — этот дипломатический жест ему ничего не стоил. Да что там, у калифорнийцев не было обычных тележных колес — по причине того же отсутствия мастеров. Брали ствол дерева, распиливали его на кругляки, кое-как насаживали эти кругляки на ось… Первобытное устройство.
Интерес был взаимный. Бычьи шкуры испанцы попросту закапывали в землю, не находя им применения. Резанов моментально сделал расчеты: если покупать одну шкуру по сорок пять копеек, на Аляске выделывать из нее юфть (обувную высококачественную кожу) и продавать в Китае и Индии, прибыль получится огромная (при том, что из одного только поселения Сан-Франциско этих кож можно было получать десять тысяч в год… Не поленитесь, прочитайте резановский отчет, там масса интересного).
В общем, губернатор, довольно быстро сдавшись, заверил, что зерно испанцы продадут. Тут на «Юноне» произошли уже внутренние неприятности…
В те времена флотская служба считалась одним из самых тяжелых и неблагодарных занятий, и рядовые матросы по уровню жизни и «комфорту» немалым отличались от каторжан. А посему в более-менее благополучных портах с кораблей всех стран матросики дезертировали при первом же удобном случае.
