— Нет... Бывают намного хуже. Ваши тюрьмы действительно самые переполненные в мире, и зеки у вас самые больные... Мне в ваших тюрьмах вот что нравится: семью пускают в тюрьму погостить, пожить у зека. А в Европе бывают только короткие свидания. А по свирепости порядков вы сильно отстаете от Китая, Ближнего Востока, Японии...
— Как вы сказали? От Японии? — не поверил корреспондент.
— Да. Там запрещают заключенным говорить друг с другом, поднимать глаза, вынуждают подолгу сидеть в одной позе. А наказывают так: связывают и запирают в тесной комнате на много дней.
— А где бы вы посоветовали сидеть, в какой стране?
— Конечно, в Словении! Там тюрьмы маленькие, тихие, уютные, зеков отпускают домой на уик-энд, и они все возвращаются.
— Вот это да! А у нас— как в Африке...
— До Африки вам еще далеко. Ну, с питанием и медикаментами у вас так же скудно, но зато в Африке поистине братские отношения между узниками и тюремщиками. У многих в России осталось отношение к зекам как к врагам народа... Но вы зря на себя наговариваете. Хорошие у вас тюрьмы! Я бы точно предпочла сесть в русскую тюрьму, чем, допустим, в американскую.
ГДЕ ИСЧЕЗАЮТ ДЕНЬГИ? В КАРМАНАХ!
Председатель совета директоров Зернового союза Аркадий Злочевский считает, что в 1998 году зерновых в России было убрано до 65—68 миллионов тонн, а не 48,6 миллиона, как официально доложил Минсельхозпрод. Занижение урожая происходило все последние годы, различается лишь «коэффициент вранья». В 1998 году он был особенно велик— с учетом засухи.
— Но вы ведь не будете отрицать, что ситуация в сельском хозяйстве крайне тяжелая? Засуха не приснилась?— спросил корреспондент.
— Признаюсь вам по секрету, засуха — не такое уж редкое явление в России. И реальных масштабов засухи этого года не знает никто. Ситуация в сельском хозяйстве непростая. А вы знаете, что стало одной из причин этого? Как раз искажение информации. Умышленное, неумышленное— я не знаю. Помните, в 1992 году правительство Гайдара приняло решение об импорте в Россию 26,5 миллиона тонн американского зерна? Решение принималось под влиянием явно завышенных данных о потреблении и из абсолютно необъективных, неверных данных об урожае. Тогда мы купили зерно у американцев. Одно решение привело к чудовищным последствиям. На рынке возник переизбыток зерна. Цены упали. Была выбита из-под ног почва для рентабельного производства. Знаете, когда мы доели то зерно? Только в 1995 году. Если бы не то решение, не исключено, что Россия имела бы уже совсем другого сельхозпроизводителя.
— То есть никто не знает, сколько чего в России выращивают?
— Скажу больше: сегодня в России нет статистики как системы сбора информации. То есть статистика есть, а системы нет. Какая-то информация собирается, но она неполная, урезанная, неточная. В одном районе сохранилось управление сельского хозяйства, в другом статистическую форму заполняют сами крестьяне, в третьем районе никто ничего не заполняет, а данные выводятся уже в области. Была бы нормальная статистика — коэффициент вранья был бы ниже. Врать стало бы труднее. И опаснее. Подпольные интересы начинаются на местах. Например, какой-нибудь губернатор. Ему позарез нужны деньги из федерального бюджета. Вот он и кричит, что область умирает голодной смертью, подтверждая, естественно, свои крики «достоверной» информацией. А федеральная власть свято убеждена, что так оно и есть. Сельское хозяйство всеми рассматривается как провальный сектор экономики. Это уже как бы общее место, как-то уж и неудобно в этом сомневаться. Говорят, в эту «черную дыру» сколько денег ни брось, все мало! Ерунда. Деньги исчезают — в карманах.
ВЕДОМСТВЕННЫЙ ПАТРИОТИЗМ
Управляющий делами президента РФ Павел Бородин готов часами рассказывать о достижениях своего ведомства:
— У нас единственная цель: зарабатывать деньги, и как можно больше. Нам подведомственны сотни предприятий, и абсолютное большинство из них приспособилось к рыночным условиям. У нас тысячи работающих, и все эти люди не сидят на шее у государства. Налогоплательщик содержит федеральных чиновников, которых мы обслуживаем. Примерно треть от общей суммы наших средств мы зарабатываем сами: сдаем в аренду транспорт, здания, оказываем платные медицинские, гостиничные, строительные услуги. Создаем государству рабочие места, исправно платим все налоги, у нас все много работают, банкротов среди наших предприятий нет. Разве это не повод для гордости?
Действительно, картина впечатляющая. И вдруг трезвый голос:
— Боюсь, Павел Павлович, не все наши читатели разделят вашу гордость. Ведь что получается: людям живется все тяжелее, а власть, ответственная за это, обслуживается все лучше?
ПРЯМО ПО ЖВАНЕЦКОМУ
Декабрь 1998 года.
— Вы давно были в родной Эвенкии?— спросили у Алитета Немтушкина, эвенка по национальности, председателя координационного совета Ассоциации коренных малочисленных народов Красноярского края.
— В сентябре. Я оттуда всегда уезжаю угнетенным. Зашел к знакомым, посмотрел — в домах голо. Потом, правда, подвыпивший хозяин говорит: «Ты не думай, мы не бедные, у нас телевизор есть!» Точно — есть у них телевизор, черно-белый, не отремонтированный... Прямо по Жванецкому.
НЕ ИЗ ЧЕГО ШИТЬ БОТИНКИ
Вице-премьер правительства России Геннадий Кулик:
— Что мы в результате проведенных реформ имеем? У нас вдвое сократилось поголовье скота, мы завозим мясо, мы не можем сшить ботинки, я уже не говорю о полушубке, потому что поголовье овец вообще сократилось вдесятеро. Исчезла целая отрасль. А ведь мы теперь и ботинки вынуждены покупать будем за границей лет 15—20, Своей-то кожи у нас уже нет. И кто бы ни сел в это кресло, демократ Чубайс или умник Кириенко, чтобы восстановить отрасль, надо теперь работать десяток лет. Другой пример. В Московской области было 750 тысяч коров. На 15 человек столицы и области приходилась одна корова, и она давала возможность обеспечивать население цельным молоком. Теперь осталось 250 тысяч коров. В результате мы пьем порошковое молоко из Финляндии, Франции, Бельгии, Дании. Если в 1990 году мы имели примерно полкоровы на одного россиянина, то сейчас в четыре раза меньше.
Сейчас электроэнергия, которая необходима для машинной дойки коров, стоит дороже, чем само молоко. В целом за время реформ цены на продукцию промышленности выросли в девять тысяч раз, а на сельхозпродукты — в две тысячи. То есть пресловутые ножницы цен, которые резали наш аграрный сектор во времена нэпа, стали за считанные годы острее еще в четыре раза. Если в 90-м году, чтобы купить трактор, крестьянин должен был продать двадцать тонн-пшеницы, то сейчас ему нужно реализовать восемьдесят. Крестьянин обезденежел. Как только село перестало получать деньги, оно перестало покупать технику. Встали заводы сельхозмашиностроения. В 90-м году мы имели примерно 400 тысяч комбайнов. При этом на одну машину приходилось уборочных площадей в три раза больше, чем на Западе. Сейчас имеем всего 200 тысяч. Волгоградский тракторный завод выпускал в год 57 тысяч тракторов. Пусть невысокого качества. Но сейчас-то он продает всего 500 штук в год. А «Ростсельмаш»? Его конвейер стоит.
СЕРГЕЙ МИХАЛКОВ В РЕСТОРАНЫ НЕ ХОДИТ
Журналистка Катя Прянник спросила у живого классика Сергея Михалкова, изменился ли у него сейчас образ жизни. Сергей Владимирович, как известно, любил светские развлечения.
— Сейчас у всех изменился стиль жизни, — ответил он. — И у меня, конечно. Раньше не было проблемы пойти в ресторан Дома литераторов. Это было доступно любому. И много было таких ресторанов — Дом актера, Дом кино, ЦДРИ. А после правления Гайдара, когда люди потеряли свои сбережения — лично я потерял все свои сбережения в сберегательной кассе, — уже и настроение другое. Уже в ресторан не пойдешь, бессмысленно тратить такую сумму, на которую можно полтора месяца жить.
РЫНОК НЕ ПЕРЕХИТРИШЬ
Газета «Известия» (24 декабря 1998 г.) опубликовала интервью с модным режиссером Романом Виктюком под заголовком «Традиционному русскому театру придется умереть».
— Нынешние русские театры устарели, многие из них стоит закрыть, — эпатировал читателей маэстро. — Первым об этом сказал Марк Захаров. Традиционный театр — это не вишневый сад, его не жалко и вырубить, у него не осталось живых корней. В нем не растут деревья — их заменили бутафорией. Ею гордятся и говорят: руки прочь, это великая русская культура! Но не стоит выдавать желаемое за действительное. Публика никогда не была дурой. Один диванчик, два стула и столик, имитирующие роскошное оформление, не имеют успеха. Зрители не желают смотреть такие постановки. Причем не только в пресыщенной Москве, но и в глубинке — во Владивостоке, Иркутске, Новосибирске, Хабаровске... В этом убедились многие мои друзья — именитые актеры, пытавшиеся подработать в провинции. Публика к ним не пришла. Нынешний период оказался сложнее застойно-советского. Раньше было известно, как общаться с властью: у нее были идеалы, хотя и фальшивые. К ним можно было приспособиться. Их можно было адаптировать к собственным интересам. Теперь не то и не так. Теперь рынок. Его перехитрить невозможно. Потому выживаемость театра определяется не только творческой, но и финансовой мощью. Надо это уразуметь и найти свою нишу.
