Виктор прислушивался к происходящему очень внимательно, пытаясь восполнить неувиденное услышанным. Слышал опять чеченскую речь за пределами автобуса. Один раз чьи-то выкрики и рев мотора. Был это или грузовик, или бронетранспортер. Во всяком случае, легковые машины так не ревут.
Названные фамилии были сплошь простыми – Вершинин, Медведев, Пищенко, Карташов, Поленин, Дмитеркин. Прозвучали и другие, но, видимо, были они еще проще и потому промелькнули, не задержавшись в памяти.
До следующей «остановки» ехали они часа три и снова вверх, в гору. Виктор пытался посчитать количество уже вызванных на выход пассажиров, чтобы понять, сколько их теперь в этом «пазике» осталось. По его подсчетам – кроме его самого должны были сейчас находиться в автобусе еще три или четыре человека.
Еще пожалел он, что не спросил фамилию у Матвея Васильевича – все-таки единственный человек, с кем он хоть чуть-чуть поговорил. Правда, говорили они только в лесу во время дневного привала. А в автобусе все сидели раздельно, и лица у всех были отсутствующие, словно каждый думал, что он едет в полном одиночестве.
Виктора снова потянуло в дрему, и он привычным движением руки сгреб в охапку плюшевую занавеску и налег на мягкую ткань головой.
Автобус остановился.
– Василишин и ты! – раздался голос Резвана.
Виктор потянулся рукой к черной полоске, желая приподнять ее, чтобы понять, кого вызывает Резван.
– Ты что! – снова раздался голос Резвана. – Давай вставай и не вздумай снимать повязку!
Этого Виктору хватило, чтобы понять: к выходу приглашали именно его. Он нащупал свою спортивную сумку, которая была теперь потяжелее прежнего, ведь туда он сложил всю свою «неказенную» одежду. На ощупь пошел к передней дверце автобуса. Споткнулся. Чья-то рука поддержала его, развернула, и он спустился по высоким ступенькам «пазика» на землю.
– Два шага вперед! – приказал кто-то с явным московским акцентом, и Виктор исполнил приказ.
– Этого Эльдар подсадил, – прозвучал голос Резвана, и Виктор понял, что речь идет о нем.
40
Над головой с оглушающим, бьющим звуковыми вибрациями прямо по земле ревом пролетел вертолет. Виктор, сидевший на траве под деревом, инстинктивно задрал голову. Но что можно было увидеть сквозь черную повязку? Рядом сидел и дышал некто Василишин, не проронивший еще ни слова, хотя они сидели здесь уже часа два. Из-за черной повязки все, происходившее как бы внутри тела, вылезало не то чтобы наружу, но прямо в ощущения, становилось первым планом. И левая ступня тут же напомнила о туфле, прокушенной и изжеванной московским приблудным питбулем. Виктор пошевелил пальцами левой ноги, попробовал поелозить ими внутри туфли, но комфортного положения не нашел. А за пределами его личной темноты звучал какой-то разговор. То приближались, то снова отдалялись голоса двоих или троих мужчин, среди которых один говорил по-русски с московским акцентом. Но иногда тот же голос вдруг начинал говорить по-чеченски, и Виктор, сначала решивший было, что голос явно принадлежит москвичу, теперь уже сомневался в этом.
Он уже дремал часок или полтора, прислонившись спиной к столбу дерева. Но потом проревели три раза вертолеты, или, быть может, это был один и тот же вертолет, летавший кругами. Во всяком случае, как только издалека появлялся этот характерный ритмический рев, разговор людей, во власти которых они теперь находились, прекращался и возникала гнетущая тишина.
Но вот рев последнего вертолета растворился, ушел за невидимый горный горизонт. И на фоне возникшей тишины Виктор услышал знакомый звук. Это потрескивали ветки в костре.
– Снимайте повязки! – прозвучало со стороны костра.
Виктор, заранее прищурившись, словно боялся обжечь свои глаза ярким светом, снял повязку и понял, что вокруг – ночь. Оглянулся на своего попутчика, и тихая радость наполнила его – рядом сидел Матвей Васильевич. Сразу протянул ему руку, и ладонь Виктора ощутила крепкое рукопожатие. На душе стало спокойнее. После этого можно было рассмотреть и сидевших у костра.
Их все-таки оказалось только двое. Один был повыше ростом, на голове – короткий ежик совершенно рыжих волос. Камуфляжная куртка, подтянутая широким кожаным ремнем. Такие же брюки. Второй – смуглый, невысокий и очень молодой кавказец, в этом сомнения не возникало. Кавказец помешивал что-то в котелке.
– Перекусим и пойдем! – повернув голову к Виктору и Матвею Васильевичу, сказал рыжий. – Ходить при свете здесь неприятно. Все время убить пытаются. То вроде бы свои, то вроде бы чужие, то какие-нибудь сброшенные с вертолета спецназовцы… Подсаживайтесь!
Виктор и старик подошли к костру, уселись рядышком напротив рыжего.
Из котелка запахло вареным бараньим жиром. Виктор облизнулся. Настроение улучшилось в предвкушении возможности отъесться за все время этого полуголодного путешествия.
Рыжего звали Петей, и родом он оказался из Загорска. Видно, его не устраивало загорское происхождение и поэтому выучился он московскому акценту. Его удлиненное «аканье» звучало в тишине чеченской ночи странно и чужеродно. В Виктора оно вселяло чувство опасности. Будто бы в любой момент кто-то мог выстрелить из темноты в этот московский акцент, в человека, который говорил на этаком двойном русском наречии в местности, где и одинарного русского наречия хватило бы, чтобы схлопотать пулю.
Молодого парня звали Мага, и был он дагестанцем из Хасавюрта. Сюда, как сказал он по-русски с немосковским акцентом, он приехал на заработки.
– А какие здесь заработки? – удивился вслух Виктор.
– Разные, – сказал Мага, пожав плечами. – У одних – очень большие, у других – поменьше…
После десяти минут молчания котелок сняли с огня, опустили на землю. Костер затушили. Густой бараний суп ели прямо из котелка алюминиевыми ложками. Заедали серыми подсохшими лепешками, немного напоминавшими лаваш.
Перед тем как отправляться в дальнейший путь, рыжий Петя основательно затоптал остатки костра, а потом еще и помочился на него сверху.
Снова извилистая тропинка повела путников наверх, и вскоре они оказались на плешивом горном склоне, где ни кустиков не росло, ни деревьев. Открытое пространство было лучше освещено небом и луной. Виктор заметил, как ускорили шаг Петя и дагестанец. Сам он тоже прибавил шагу, хотя в левой ноге нарастала боль. Но Виктор сцепил зубы, и с опаской оглянулся на Матвея Васильевича, замыкавшего их четверку. Старик поспевал, но не без труда.
Горная проплешина вскоре осталась позади, а тропинка сузилась до предела, и теперь они ступали медленно и осторожно, придерживаясь правой рукой за отвесную скалу и стараясь не смотреть налево и вниз, где сразу за краем этой тропки начиналось небо.
Виктор быстренько обернулся, посмотрел на старика – боялся, что Матвей Васильевич может оступиться от усталости, и тогда его никто уже не будет искать. Обрыв был глубоким – несколько сот метров. Виктор, может, не столько боялся за старика, сколько боялся остаться совершенно один в этом чужом мире, живущем по чужим, еще не понятным правилам. Здесь вряд ли кто-нибудь слышал о Законе улитки, здесь были свои законы, но никто не собирался Виктора в них посвящать.
И Виктор, следя за тропкой и за спиной идущего впереди рыжего псевдомосквича, вспоминал Киев и думал о Законе улитки. Наверняка сам Виктор нарушил какие-то статьи этого закона и из-за этого очутился здесь, еще не совсем понимая, чем это для него обернется. В Москву его отпустил Сергей Павлович и передал с ним привет для Бима. Значит, думал Виктор, Бим и должен был стать для него, Виктора, временной крышей, «домиком». Бим познакомил его с Эльдаром, и потом они отправили его сюда в том состоянии, когда невозможно просто собрать вещи. В этом, наверно, и кроется то самое нарушение неизвестной статьи Закона улитки. Виктор задумался. Что-то шевельнулось в душе, возник легкий подъем, словно часть энергии Виктора проснулась. «Улитка пьет только в стенах своего домика. Улитка, выпавшая из своего домика в пьяном состоянии, называется… – Виктор задумался, и тут же слово, короткое и неприятное, само вырвалось и стало в конец предложения. – Бомж!»
Дальше Виктор зашагал веселее. И хотя до этого ощущал усталость в обеих ногах и особый дискомфорт в левой, теперь об этом забыл, как на время забыл и о Матвее Васильевиче.
Вошли в разрушенную деревню. Мага, шедший впереди, повел их куда-то за развалины большого дома, за которыми прятались другие развалины.
Виктор на ходу рассматривал в лунном свете этот мертвый город, но руины внезапно закончились, и они оказались на улочке перед невысоким приземистым домом, за которым, как показалось Виктору, начиналась живая часть селения. На крыше домика висел темный одноцветный флаг, и Виктор, прищурившись, всматривался в него, пытаясь определить его цвет.
