То, что перед ним был шнырь, о котором вчера говорил Дарзиньш, Игорь не сомневался.
«Как его Дарзиньш назвал?» — подумал Игорь.
Его выручил вернувшийся после выяснения отношений с «бугром» Вася.
— Котов, ты что это застыл, как статуй? — спросил он, появляясь позади шныря. — Знакомишься с Васильевым? Могу представить вас друг другу, как на светском рауте, на котором ни один из нас не бывал: шнырь номер один — Котов Семен, шнырь номер два Васильев Игорь. Только, Кот, Студент на твою швабру целиться не будет. Он — шнырь по бумагам, а ты шнырь со шваброй. Так что ваши интересы нигде пересекаться не будут.
Котов от одного голоса Васи сразу встрепенулся, внутри него что-то как будто щелкнуло, и он весь преобразился. Исчез безумный взгляд, лицо смягчилось, ушли жесткость и неподвижность.
И голос его зазвучал совсем по-другому:
— Да неужто я за швабру так уж держусь? — заговорил он. — Я по вашему приказанию и на лесоповал пойду, и в каменоломню, брусчатку строгать и пилить…
Вася засмеялся переливчатым смехом, так по-детски, что с трудом представлялось, как он может избивать заключенных, не испытывая при этом никаких чувств.
— Куда тебе на тяжелый работы? — мягко произнес Вася. — Ты час со шваброй потаскаешься и то после лежишь, охаешь и ахаешь от боли в пояснице. А сучкорубом покоряжишься в полусогнутом состоянии, не разогнешься ни в жизнь. Так до смерти и будешь ходить «бабой-ягой».
— Баба-яга костяная нога, — забормотал Котов и опять вдруг забеспокоился, — а когда «хозяин» приедет, Василий Иванович?
— Соскучился, пес шелудивый, без «хозяина»? — усмехнулся Вася. — Не знаю, не докладывал. Он у нас человек внушительный, самостоятельный…
Он оборвал себя на полуслове и ушел, не попрощавшись. Что ему тут было делать? Все секреты находились в несгораемом железном шкафу.
Котов как с цепи сорвался: стал так энергично работать, так всюду мыть и убирать, словно от этого Зависела его свобода, а то и жизнь.
Игорь, искоса поглядывая на него, продолжал разбирать бумажные завалы, в которых, как поначалу ему показалось, сам черт ногу сломит. Но, оказывается, ничего страшного в этой бумажной «метели» не было. Бумажка к бумажке складывалась не торопясь, куда спешить-то было, картина вырисовывалась заманчивая: если не спеша трудиться над этими завалами, то несколько лет можно пересидеть уж точно. А там, что будет, то и будет. В конце концов, Дарзиньш мог поручить ему и канцелярскую переписку, которая не была секретной. Правда, иная хозяйственная деятельность требовала секретности значительно больше, чем так называемые секреты правоохранительных органов, за хозяйственными делами проглядывались огромные деньги, которые не доходили до заключенных, а исчезали где-то по дороге или оседали в карманах у местного начальства. Но такие документы составляли важную часть бумаг в несгораемом шкафу за крепкими замками. А Игорю из без этих секретов доставалось бы столько бумажной работы, что на всю жизнь хватило бы, не только на десятилетний срок, данный ему для исправления, хотя за такой срок скорее можно превратиться в закоренелого бандита с профессиональной подготовкой.
Котов быстро вылизал кабинет Дарзиньша, не оставив ни единой пылинки, так тщательно он работал. Оставался тот уголок, где возле деревянного шкафа сидел Игорь.
Игорь понял, что он мешает Котову закончить уборку кабинета, и, собрав разложенные на полу уже по порядку бумаги, встал, чтобы дать шнырю закончить свою работу и перейти в другое помещение.
Но Котов опять застыл перед ним с безумным взором, опираясь двумя руками на деревянную швабру.
— Это все — тайна! — сказал он многозначительно. — И почему ты живешь в этом мире, и что является смыслом твоей жизни? И я могу тебе раскрыть эту тайну. Я знаю шесть ключей к раскрытию этой тайны. Ключ первый — это замысел Божий: Бог пожелал выразить Себя через человека, ибо кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобным образу Сына Своего, дабы Он был первородным между многими братиями. И создал он человека по Своему образу, как перчатка создана по образу руки человеческой, чтобы содержать в себе эту руку, так и человек создан по образу Божиему, чтобы содержать в себе Бога. Принимая Бога как свое содержание, человек может выражать Бога. Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам….
Игорь затосковал, и Котов мгновенно прочел это на его лице.
— Тебе не интересно? — спросил он участливо.
— Лучше бы ты рассказал мне, кто ты и за что срок канаешь!
— Зависть людская ввергла меня в сие узилище, — вопреки ожиданию Игоря охотно стал рассказывать о себе Котов. — Зависть влечет за собой ненависть, а ненависть желание уничтожить объект своей ненависти. Вот почему я здесь, а не в полковничьих погонах на паркете Большого театра фланирую. Работал я в Главном разведывательном управлении вместе с Резуном. Слышал такую фамилию?
Игорь отрицательно покачал головой.
— А Виктора Суворова читал? — продолжил Котов. — Вижу по выражению лица, что не читал. Это — один и тот же человек. Изменник нашей родины, удрал в Англию и стал там писателем. Слышал, может, про «Аквариум»? Или про «Ледокол»? Нет?
Котов отвел глаза на потолок, словно пытаясь разглядеть там нечто, никому не видное.
— Он там книжки спокойно пишет, — тоскливо продолжил Котов, — а я здесь срок мотаю. Пятнашку мне вкатили. И ту, как замену «вышки»! Пособник, говорят, его побега. Пил с ним, признаю, но о его планах даже начальство не знало, откуда же мне, грешному? Начальство на повышение пошло, а я на понижение, ниже уж некуда…
Он неожиданно прервал свой монолог и прислушался. В конце коридора послышался цокот подкованных сапог по базальтовым плитам коридора.
Котов виртуозно протер шваброй оставшийся кусок пола и бросился из кабинета в коридор.
А Игорь вновь разложил на место стопы государственных бумаг, которых вполне могло и не быть, было бы лучше, если бы их и не было, сколько бумаги можно было сэкономить? Тонны и тонны.
Случайно скосив взгляд, Игорь заметил в зеркале, висящем на стене, через оставленную открытой Котовым дверь, как чья-то рука сунула согнувшемуся в низком поклоне Котову маленький бумажный пакетик. Чья это была рука, Игорь понял сразу. Он и по руке узнал Дарзиньша.
Котов мгновенно исчез, а через несколько секунд в кабинет резво вошел Дарзиньш.
Игорь вскочил с пола и вытянулся в струнку, но Дарзиньш ласково похлопал его по плечу.
— Вольно, Студент, вольно! Как работа? Получается? Бумаги подчиняются или упрямо не хотят ложиться?
— Лягут, — спокойно ответил Игорь, — куда они денутся?
Но Дарзиньш, усаживаясь в свое удобное кресло, возразил:
— Бумага — вещь коварная! — назидательно начал он. — Вот возьми сегодняшний случай, — напомнил он Игорю, — бригадир стакнулся с Полковником, который возомнил о себе Бог знает что, и они решили самочинно вписать тебя в список на швейку. И это еще безобидно, можно всегда списать на недоразумение, на излишнюю услужливость. Но, представь себе, я тебя совершенно не знаю. А ты, назначенный мною в шныри, самочинно не являешься на вверенный тебе участок работы. Что было бы с другим, можно не продолжать, ты и так все понял. БУР, а то и сразу карьер.
Игорь побледнел. Он тут же уяснил, что, действительно, его подставляли, и если бы не Вася, еще неизвестно, что могло случиться.
— Вы бы разобрались, наверное! — пробормотал он неуверенно.
— Может быть! — согласился Дарзиньш. — А может, и не стал бы. Дел-то много, с каждым не разберешься. С Котовым познакомился?
— Познакомился! — с иронией произнес Игорь, все еще находясь под впечатлением той подлянки, какую с ним учинили Полковник с «бугром».
«За что, главное? — недоумевал Игорь. — Дорогу я им не переходил».
— Он и тебе рассказал он своем героическом прошлом? — рассмеялся Дарзиньш. — Он с «приветом», этот Котов.
— А он действительно был в прошлом разведчиком? — поинтересовался Игорь.
— Портным в мужском ателье! — хмуро сказал Дарзиньш. — Женился на вдове с двумя детьми, девочкой десяти лет и мальчиком пяти. И чтобы никому обидно не было, наверное, трахал всех подряд, каждому выходило, стало быть, через два дня на третий. И раскрылось все совершенно случайно, молчание было полным. Мать подружки дочери вдовы подслушала, как дочь вдовы рассказывала подружке, как это делается. С таким знанием дела, должен тебе сказать, с такими подробностями, так делилась опытом, посвящала, образовывала, что эта взрослая женщина долго стояла и слушала, очевидно, сама узнавая что-то новое для себя. Ну а когда узнала, то поспешила поделиться такой новостью с папой своей дочки, чтобы на деле проверить. Папа, на беду нашего портного, оказался прокурорским работником. Сам понимаешь, какое дело завертелось. От «вышки» Котова спасло только то, что на суде девочка искренно сказала, что ей очень нравилось заниматься этим с дядей Семой.
