Говорилось уже, что мальчиком Гурий любил рисовать. Большого таланта не было, но склонности намечались. Во всяком случае, Гурий видел мир как художник, видел в кроне дерева десятки оттенков — Красноватых, буроватых, желтоватых, синеватых, лиловых в тени, почти черных… На чистом снегу смаковал синие, сиреневые и желтые блики. И на прогулках каждый пень и каждую лужицу хотелось ему перенести на холст — не для коллекции, а потому, что, только прорисовывая, разглядываешь как следует каждый листик, каждую веточку, каждую трещину коры, а все они достойны любования.
Но вот окончена школа варитантов, и в Гурии просыпается математик. Не формы видит он, а формулы; вместо цветных пятен — кривые линии на координатной сетке. Увлекательная взаимосвязь величин открывается ему: каждому уравнению соответствует кривая, каждой кривой — уравнение. Реальный мир уходит на задний план. Гурий рассчитывает орбиты астероидов, но нет в голове мрачных скал, висящих на звездном фоне. Любой вопрос переводит он на язык производных и интегралов. В этом очищенном мире Гурий чувствует себя шахматистом за шахматной доской. Условия даны, фигуры расставлены: требуется найти правильный ход. Желательно, чтобы решение было простым и красивым — неожиданным, новым, эффектным. Как выигрыш с жертвой ферзя. И у математика Гурия это всегда получается.
На втором этапе ваританты становятся инженера и. Математические точки приобретают объем, превращаются в массивные глыбы, которые надо вести по расчетным кривым, подгонять и притормаживать, поворачивая так и этак, обрабатывать лучами и взрывами… Предметы снова становятся зримыми… но не такими, какими видел их мальчик Гурий, любитель карандаша и кисточки. Инженер Гурий с удовольствием думает о кубических метрах и километрах, ощущает их плотность и массу. У него инженерное чутье, он без вычислений находит удачные решения: как и где подтолкнуть, чтобы разом перевернуть и уложить на место подлетающую гору. Красивые решения: остроумные и неожиданные не решения — изобретения настоящие… Технические открытия.
Да, радостно быть талантливым. И сменная талантливость утвердилась, оправдала себя на практике, потребовалось массовое обучение. Ваританты первого призыва становятся наставниками, инструкторами, педагогами. И конечно же, тоже талантливыми
Третий этап. Гурий — педагог, инженер душ человеческих. И этот новый Гурий снова мыслит конкретно. Он интуитивно понимает, кто из его учеников на что будет способен, какие склонности надо развить, какие шероховатости убрать, как сгладить острые углы, как подогнать людей друг к другу, чтобы не толпа была, а коллектив. Скульпторы так ощущают мраморную глыбу. Для посторонних — бесформенный камень, а для ваятеля очертания фигуры. Здесь надо отсечь, здесь сгладить, тогда прост пит наружу скрытая в камне красота…
Приятно ваять красивые души… и душам приятно становиться красивыми. Радостно принимать благодарность оперившихся, сознавать, что делаешь благородное дело и делаешь его хорошо.
В чутком, с полуслова все понимающем педагоге и нашла Люба то, что не хватало ей в жизни.
Итак, мне предстоит описать счастливого человека. Великолепный математик, великолепный инженер, великолепный учитель. Везде удачи, все достается легко. Материал покоряется, даются красивые решения, лепятся добрые души. Что еще? Чего мне не хватает? Мне, автору?
Изюминка
Изюминки не хватает мне. Фантастической. Предстоит описывать талантливого математика, инженера, учителя. Но есть такие люди и сейчас, только живут они в разных телах. Я объединяю их в биографии Гурия, но мог бы и разделить ее на три рассказа, на серию рассказов о счастливых, талантливых людях. Что же дало сложение? Неужели количество не перешло в качество?
Какое же новое качество может родиться в мозгу?
Давайте подумаем. И для разбега начнем с нуля.
У человека две сигнальные системы: образная и словесная, или, по Павлову, «первая» и «вторая». Но до первой была у живого и более примитивная система автоматических ответов на раздражения. Подсолнечник не видит солнца, но к свету поворачивается. Паук не видит муху, он опутывает нечто трепещущее, трясущее паутину. Муху или ножки камертона пауку безразлично.
Только у высших животных звуки, запахи, краски сливаются в образ мухи, солнца или, допустим, льва…
Обобщение раздражений и есть первая сигнальная система.
А вторая — обобщение образов в слова: муха — двукрылое — насекомое — животное — живое…
Первая сигнальная — обобщение, вторая — обобщение, по логике вещей и третья должна быть обобщением
Может быть, у наших варитантов, у Гурия в частности, родится в мозгу этакий клубок ассоциаций. Так и представляю себе спутанные нитки, переливчатые, звучащие, ароматные, как-то влияющие друг на друга. А в результате вывод: «Ваша идея дурно пахнет» или: «Диссонанс, так и режет глаз».
Не исключено, что такие фразы — это символы будущих ощущений.
— Понравилась тебе книга? — спросят Гурия.
— Блеклая она какая-то.
— Стоит ли строить поселок?
— Пунктир… определится не скоро.
— Валентин объяснился в любви Верочке. Она так счастлива.
— Мутный союз получается.
— Что это значит? Объясни, пожалуйста.
— Я так вижу. Он пронзительно-желтый. А Верочка бледно-голубая. Вместе получаете» что-то мутное грязноватое.
Гурий увидит в будущем гораздо больше, чем обычные люди. Но именно это видение и разлучит его с Любой. Ведь к сочувствующему, не к трезво расчетливому тянулась она душой.
И, подобно Маше, придет Гурий к своим учителям, умоляя сделать его обычным человеком. Но, увы, он обречен быть выдающимся. И придется ему написать правдивую книгу о переживаниях варитантов. Ведь он же когда-то мечтал стать журналистом. А такая книга нужна для поступающих в школу, они должны знать, на что идут.
Вот он и пишет:
«Та странная девочка появилась у нас в середине учебного года. Помню бледное пятно ее лица, возникшее на фоне крашенной суриком двери, жиденькие косы вокруг головы, настороженный взгляд. Классная руководительница подпирала ее сзади, как бы вдавливала в класс своей пышной грудью. Девочки вздернули носики — не соперница! Мальчики кисло поморщились — некрасивая! Кажется, я ничего не подумал. Или подумал что никакая, бескрасочная. Мне даже не захотелось сделать ее портрет. Ничего не было примечательного в ее внешности, да и странного не было…»
Так начнет Гурий, с прихода Маши в школу. Остальное я должен написать за него…
Или уже не должен? Может быть, читатели сами напрягут свою первую сигнальную систему и вообразят космический бильярд, школу талантов, Гурия, девушку Машу, девушку Любу… И даже голубенькую Верочку с ее пронзительно-желтым женихом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
