И вот тогда впервые как-то по-иному стал он глядеть на свои Пышковичи. А что, если переехать туда навсегда?.. Жить и работать. Но это было еще что-то неясное, неосознанное, словно случайный проблеск. Побег из госпиталя, дальнейшие напряженные бои с гитлеровцами на какое-то время заслонили идею, которая позже уже не давала ему покоя.
Пока что он еще никому об этом не говорил. Он теперь был пенсионер, порой - докладчик, как шутливо сам себя называл... Всегда он был в коллективе и с коллективом. Десятки и сотни людей слушали, что говорил он, он слушал, что говорят другие, касалось ли это больших государственных планов или речь шла о судьбе отдельного человека. Антона Софроновича вызывали на совещания, где решались серьезные вопросы, его часто подымали среди ночи телефонные звонки. И он как неутомимый солдат должен был мчаться на такие задания, откуда не всегда можно было вернуться живым.
А тут вдруг все это прекратилось. Он остался один. Пенсионер! Спи сколько хочешь. Хочешь - делай, хочешь - не делай... Уже никогда посреди ночи не раздастся требовательно тревожный звонок: "Вставай, Антон Софронович, ты нам очень нужен!" Нет, теперь он уже никому не нужен! Во время большой атаки его выбило из седла, на которое ему больше не сесть, чтоб догнать тех, кто мчится вперед.
Так нет же! Он еще будет бороться! Коммунисты, которые когда-то рекомендовали его в партию, учили быть всегда инициативным и настойчивым, учили всегда смотреть вперед!
Полина Федоровна стала замечать в Антоне какую-то нервозность, когда речь заходила о будущем. Некоторые их знакомые полковники и подполковники, демобилизованные, как и Корницкий, из армии, занялись собственными дачами.
Слушая разговоры о собственных земельных участках, о коттеджах и плантациях клубники, Антон ядовито усмехался.
Хорошо знакомый Корницкому человек, предприимчивостью и хозяйственностью которого восхищалась Полина Федоровна, мог бы еще работать и работать на общественно полезной работе. Как говорится, руки, ноги остались целые: просто посчитали человека непригодным для службы в армии по каким-то там внутренним болезням. Однако эти внутренние болезни совсем не мешали ему по два и три раза на день носиться из одного конца города в другой в поисках оконных рам, стекла или других строительных материалов.
Корницкий тоже стал выходить из дому. Левая его рука уже зажила. Заходя в книжные магазины, он перелистывал страницы новых сельскохозяйственных брошюр и учебников. Особенно его интересовали очерки о колхозах и совхозах. Вернувшись домой с такими новинками, он прочитывал их от корки до корки. Его никто уже больше не беспокоил. В любую минуту он мог теперь поехать куда только захочется: на день, на неделю, даже на весь год.
И он начал ездить. Сперва в подмосковный колхоз, к председателю Федору Степановичу Генералову, потом его потянуло в прославленный совхоз "Караваево", Костромской области. Герой Социалистического Труда Станислав Иванович Штейман никогда еще не встречал такого интересного посетителя, как этот подполковник в отставке, Герой Советского Союза.
Сколько прославленные коровы-костромички дают килограммов молока? Как их выращивать? Как за ними ходить? Где и с кем нужно говорить, чтоб достать на развод с десяток, а то и больше ценных телят?
Вместе с известным на всю страну зоотехником Корницкий шел на совхозные фермы, чтобы своими глазами посмотреть на работу доярок, узнать побольше подробностей о новой породе коров. Он не мог записывать. Но с детства у него была хорошая память. Она сохранилась и до этого времени. Он все, что рассказывали, запоминал.
Восхищенный неслыханными надоями молока и урожаями, возвращался Антон Софронович из поездок в лучшие совхозы и колхозы. Ему хотелось рассказать о своих переживаниях жене, но она почему-то очень невнимательно относилась к его увлечению сельским хозяйством. Порой Корницкий даже не находил книг, которые принес из магазина вчера.
Однажды она снова заговорила о постройке дачи. Василь Каравай, слышала она, и тот думает остаться в Москве и приобрести где-нибудь неподалеку приличный дачный домик. А он, Антон, если б захотел, так ему бы дали неплохой участок в Крыму или на Кавказе...
- А может, нам лучше поехать в Пышковичи?
- Ты что, в своем ли уме? Бросить такую квартиру?
- А что я тут буду делать?
- Я уж тебе не раз говорила. Довольно ты навоевался за свою жизнь. Можешь пожить спокойно.
- Мне недостает работы. Ты понимаешь, что я не могу сидеть без дела. А в Пышковичах мне дела хватит. И детям там будет лучше. Чистый воздух, речка...
- Никуда я из Москвы не поеду. Запомни это, и детей от себя не отпущу.
Надейка и Анечка даже не подозревали, что происходит в семье. Они радовались, что отец с ними и его уже никогда и никуда не вызовут надолго. Как только гремел очередной салют, дочки с веселым шумом врывались в комнату, где работал батька, и тянули его к окну. Радио сообщало об освобождении Советской Армией новых городов, про восстановление там народного хозяйства после изгнания фашистских захватчиков. Скоро будут освобождены и его Пышковичи. И тогда он осуществит свою мечту, которая зародилась в партизанском госпитале. Поднять из пепла и руин колхоз, сделать его еще краше, чем был он до войны. Об этом он недавно и написал заявление в партийные органы. И теперь с нетерпением ждал оттуда вызова. И Антона Корницкого вскоре вызвали. Его просьбу о направлении в родную деревню Пышковичи встретили одобрительно.
Домой Корницкий летел как на крыльях. Ему снова позволили вернуться в строй, помогли выбраться из тупика, в который загнал проклятый взрыв толового заряда. Теперь нужно действовать! Незамедлительно, сейчас же!
ДОМ НА ВАТМАНЕ
Полина Федоровна позвонила Виктории Аркадьевне и попросила, чтоб та узнала у архитектора Лазаревича, скоро ли будет готов проект дачи.
- А этот кудесник, Полечка, как раз у меня и сидит, - пропела Виктория Аркадьевна. - Мы сейчас с ним сделаем налет на вашу базу. Запросто!
Положив телефонную трубку, Виктория Аркадьевна решительно тряхнула черной гривкой и скомандовала гостю:
- Сашка, на линейку!
Сашка, которому Виктория Аркадьевна приказала становиться на линейку, был уже в солидном возрасте. Поблескивающую его лысину окаймлял венчик редких и легоньких, как пух, волос. На чисто выбритом, но утомленном лице архитектора светились серые умные глаза. Лазаревича сперва коробило и фамильярное отношение к нему этой красивой женщины и ее чуть ли не блатной жаргон. Возможно, это была обычная бравада, которая пристала к ней в трудные военные дни. Первое время Виктория Аркадьевна ходила даже в простых кирзовых сапогах и коротком ватнике, хотя у нее было достаточно лучшей одежды и обуви. Теперь Виктория Аркадьевна снова начала одеваться по-прежнему красиво и напоминала своим знакомым, что скоро всех их доведет до надлежащего вида.
- После всего, что было, да чтоб не одеться?! Не думать о своем благополучии?! Нет, простите!.. Пускай те, кто наделал нашему народу столько горя, трясут теперь своими лохмотьями. А мы, победители, должны жить по-королевски.
Если кто-нибудь шутки ради спрашивал у Виктории Аркадьевны, когда же начнется жизнь по-королевски, она убежденно отвечала:
- Очень скоро. Американцы нам помогут.
Оказавшись теперь с Лазаревичем на улице, они решили идти к Корницким пешком. Летний день был ясный, солнечный. Мимо них мчались троллейбусы, автобусы, легковые машины. На широком тротуаре - спешащий людской поток, в котором часто мелькают офицеры с чемоданами и солдаты с вещевыми мешками за плечами. Взяв Викторию Аркадьевну под руку, Лазаревич неторопливо шагал по краю тротуара. Время от времени он бросал мимолетный взгляд на тот или иной дом. Некоторые из зданий были еще покрыты камуфляжем. Возле одного дома Лазаревич вдруг отпрянул в сторону, потянув за собой и Викторию Аркадьевну. Высоко вверху, стоявший в подвешенной люльке, рабочий широкими взмахами кисти закрашивал камуфляж, и несколько капель слетело оттуда на рукав Лазаревича.
...Дверь им открыла Полина Федоровна.
- Заходите, будьте добры, скоро должен вернуться и Антон Софронович.
- А куда он пошел?
- Его вызвали в обком.
- Могли бы уж и не тревожить такого человека, - буркнул Лазаревич, вешая в передней шляпу. - Не любит наше начальство обходиться без людей. Инвалидам и тем не дают покоя. Видимо, снова пошлют выступать где-нибудь на митинге... Ну, Полина Федоровна, ваш общий с Викторией Аркадьевной заказ я выполнил. Можете теперь критиковать: ругать, хвалить, что вам лучше покажется.
Он открыл крышку черного круглого футляра и достал оттуда несколько листов ватмана. Положив все это на стол, Лазаревич начал хлопотливо поправлять венчик своих волос.
- Я уже смотрела, Полиночка, - развертывая бумаги, заговорила Виктория Аркадьевна. - Каравай поседеет от зависти, когда увидит вашу дачу.
