на попытки передать информацию. Охваченные горем люди не чувствовали и не ощущали попыток души сказать им: «Не плачьте так, не терзайтесь, со мной все хорошо, мы обязательно встретимся!» Психологически это очень похоже на правду; сильная эмоция отчаяния, горя делает человека невосприимчивым, его мозг не настроен на получение сигналов. А душа умершего – условно так назовем состояние того, кто покинул тело, – уходит стремительно, захваченная потоком энергии. Это как помахать из окна отходящего скорого поезда, помахать своим провожающим, а они не видят, они поглощены чем-то другим. Плачут на перроне и не видят нас из-за горьких слез…
Почти все «умершие» пытались передать информацию и утешить близких. Но не смогли. Горе помешало этому. И это тревожило и огорчало тех, кто умер, хотя они и испытывали радость освобождения и восторг от своего нового состояния. Но их тревожило горе оставшихся, как ни странно.
Вот поэтому в состоянии отчаяния и горя мы не можем ощутить ментальную весточку от тех, кто ушел, уходит, улетает. Но они стараются. Иногда мы все же чувствуем их присутствие, они дают о себе знать; но мы не верим собственным ощущениям, ведь сильное горе «перебивает» все чувства. Какая-то вещь упадет вдруг, раздастся звук, неожиданно попадется на глаза забытая фотография, раздастся звонок с неизвестного номера… Но в первые дни близкие поглощены печалью и мало что замечают. А на попытки ментального контакта и вовсе не реагируют…
Это очень правдоподобно. Но ничего с этим не поделать, мы сильно горюем, когда теряем близких. Может быть, правильно во многих религиях чрезмерная скорбь считается излишней, ненужной? Но все же утешительно знать, что дорогие люди пытаются нам сказать, что с ними все хорошо. Смерти нет. И мы обязательно встретимся…
Тех, кто был рядом с вами в плохие времена, возьмите с собой во времена хорошие.
Тех, кто ел вместе с вами горький хлеб, накормите праздничным пирогом, когда будет пирог. И вы не прогадаете, не ошибетесь. Не тех возьмите, кто громко выражал сочувствие и смотрел интересный сериал под названием «ваша жизнь», а тех, кто делил с вами тяготы лихого времени – вот про этих людей надо помнить и за руку их с собой увести в хорошее время. В благодатные дни, которые наступят после испытаний и лишений.
Когда у одного человека наступило плохое время, с ним рядом остались водитель Толя и бухгалтер Оля. А времена тогда вообще были такие – лихие девяностые… И водителем у преследуемого врагами человека было опасно быть, потому что стреляли. И не особо разбирали, в кого именно стреляют. И бухгалтером было опасно быть, потому что сажали. И стреляли тоже. И денег совсем не было. Все разбежались прочь, покинув бывшего богача и преуспевающего бизнесмена. Только водитель Толя выходил на работу как положено. И бухгалтер Оля работала, вела документацию, не сливая ее врагам. Хотя с водителем одно время бизнесмен вообще ездил на общественном транспорте и на такси, потому что машину у него отобрали. А Оля из дома работала без всякого интернета, связь держали по домашнему телефону. Плохие времена были.
А потом наступили хорошие. И бизнесмен отвоевал то, что у него отобрали, да еще новое нажил, создал; не все бизнесмены воры. Он завод открыл в конце концов. И своим заместителем сделал водителя Толю, который получил заочно образование, когда это стало нужно. А Оля по-прежнему бухгалтер. Главный бухгалтер. И много лет все идет хорошо – хорошие времена наступили. Со своими сложностями, но хорошие, если сравнить с прошлым. Когда дожить до вечера уже было удачей и праздником…
Кто был рядом с вами в черное время, кто делил тяготы и опасности, кто не бросил, не сбежал, не корил и не предавал – вот с этими людьми и надо идти в светлое будущее. Разделить с ними праздник и достаток. Нельзя бросать жену, которая честно делила с вами тяготы черных дней. Друга нельзя оставлять, который поддерживал и не бросал в плохой период. Даже собаку надо поблагодарить за верность и преданность в смутное время, когда все ушли, потому что праздник кончился. Или смотрели из партера на гладиаторский бой с любопытством. Из безопасного места смотрели…
Может, эти люди не такие уж прекрасные и восхитительные. Может, другие будут спрашивать вас: «А что этот человек делает рядом с вами? А почему рядом с вами такая обычная женщина, а не звезда, не модель? А может, не стоит приглашать на праздник старого друга, он не очень-то презентабельный и остроумный? И собака у вас старая, больная, ее-то зачем на праздник тащить?» Может, будут спрашивать и шептаться за спиной. Да пусть себе шепчутся. Это чужие люди, просто гости на вашем празднике жизни. Они приходят и уходят. Остаются свои. И найти своих очень просто: посмотрите, кто остался рядом с вами в тяжелые времена и разделил с вами бремена и тяготы…
Пренебрежение – это когда не бьют и не оскорбляют напрямую,
хотя и это может присутствовать. Пренебрежение – это когда вы… муха. Маленькая противная муха, от которой можно отмахнуться. Даже прихлопнуть ее лень. Много чести. Муха или мышка, которая скребется в углу коридора. Немного мешает, но не настолько, чтобы ловить ее. Пренебрежение – это когда вы бумажка, окурок, скорлупка, что-то такое под ногами, можно переступить и дальше пойти.
Пренебрежение – это когда вы живете в коридоре и вас кормят там же, из мисочки. Или суют бутылочку с холодным молоком: неохота тратить время и силы и подогревать. Ешь так! Мы же тебя не морим голодом. И в коридоре довольно тепло и светло.
Одна женщина рассказала, что в детстве ее отдали бабушке. Мама устраивала свою личную жизнь, ребенок ей мешал. Бабушке ребенок тоже мешал. Она жила в коммунальной квартире с соседями и с молодым мужем. Поэтому деревянный манежик с девочкой поставили в коридоре. Соседи злились, конечно, не так уж много места в коридоре. И двухгодовалая девочка старалась сидеть смирно и тихонько играть игрушками. Потому что на нее ругались за шум или плач. Так и плакать не из-за чего; печенье дали, кинули в манеж мячик, штанишки переодели, когда вспомнили про это. Или посадили на горшок. Когда вспомнили.
А потом девочка подросла, и ей раскладушку поставили в коридоре. Тогда места мало было. Ничего страшного. Тем более днем девочку водили в садик. А там она была самой тихой и незаметной. Воспитательница пренебрегала ей. Считала недоразвитой. И другие дети не звали девочку
