– Хрящ. А ты?
– Сержант Свист. Ты почему одет не по форме? И где твоя беда?
– Мы… получили приказ переодеться. Чтоб не выделяться. Среди мирного населения,
– Иванушка находил, что «целенаправленное введение собеседника в заблуждение», как про себя стыдливо называл он собственное вранье, с каждым разом получалось все легче и легче. И это начинало беспокоить его. Чем меньше он хотел кого-либо
обманывать, тем чаще ему в последнее время приходилось это делать. Даже во время
летней одиссеи ему не случалось столько хитрить!.. «Летом Серафима выкручивалась
за меня», – пришла из ниоткуда в голову тоскливая мысль, и сердце его сжалось от боли и жалости. Его Серафима, его шальная Сенька, томилась в неволе у отвратительной рептилии, а он тут страдает от мук совести, раздумывая, обманывать ли ему банду убийц, или нет!..
– Мы наткнулись на того, кого искали, думали, что загнали его в угол, но он оказал сопротивление, почти все солдаты поги… полегли, и я иду за подкреплением, – сурово выпятив вперед нижнюю челюсть, отрапортовал Иван.
– Считай, ты его нашел, – оскалил желтоватые крепкие зубы Свист. – Где он?
– Там, дальше, часах в полутора-двух, прямо по каменному коридору, никуда не сворачивая. Он отступает, если догоните – награда ваша, все по-честному.
Иванушка упомянул о награде, надеясь разбудить жадность сержанта и быстрее отправить его отсюда, но вместо этого поднял с лежки подозрение.
– В смысле? – колюче прищурился тот. – И ты даже не будешь претендовать на свою долю?
– Б-буду. Но чего сейчас делить шкуру неубитого медведя, – демонстративно-презрительно пожал он плечами, изо всех сил представляя себя настоящим сержантом умрунов. – Потом разберемся.
– Ну, смотри… – не слишком убежденный, Свист все же покривил в хищной улыбке обветренные губы и обернулся к своей беде:
– Быть готовыми к бою! Бегом за мной – марш!
Умруны, не издавая ни звука, затопали – бросились вперед с места.
Сержант Свист побежал за ними.
На ходу он оглянулся, сплюнул и ощерился:
– Ничего ты не получишь, придурок. Не надейся.
Пока Иван раздумывал, придаст ли еще больше достоверности его роли, если он возмутится, беда пропала во тьме.
«А, видать, Агафона, что бы он сам ни говорил, они здорово уважают, раз даже не удивились, что он один смог всю беду уложить», – хмыкнул Иванушка.
Дождавшись, пока топот окончательно стих, он кинулся в боковую пещерку – туда, где отдыхали Агафон и дед Зимарь.
– Скорее, скорее, подъем! – не решаясь все же говорить в полный голос, зашипел он. – Пришла беда, откуда не ждали!
– ЧТО???!!! – сонливость с обоих как рукой сняло.
– Беда, – коротко объяснил царевич. – Я отправил их туда, по коридору, и пока они не сообразили, что их обманули и не вернулись, надо бежать!
– А как они тебя-то не тронули? – этот вопрос временно отодвинул у чародея на второе место даже панику.
– Из-за меча. Они увидели мой черный меч и в темноте приняли меня за своего.
– Я же говорю – меч! – подтвердил дед Зимарь. – Вот и боярин Геннадий твой меч увидел, и подумал, что вы… эти… умруны. И решил вас тихой сапою извести, дело людям доброе сделать.
– Ну, с этим ничтожеством у нас отдельный разговор будет, – угрожающе прорычал Агафон при свежем напоминании об их встрече со скорпионом, быстро-быстро запихивая разбросанные пожитки в мешок. – Я ему все припомню – и скорпиона, и беду эту, и яйцо взрывающееся, когда не надо…
– Так ты все-таки… взял… его? – укоризненно уставился на него Иванушка.
– Ну, взял. Ну, и что. Нам оно нужнее было. Если б работало как надо. Ученые-кипяченые…
Кабуча, – сердито завершил он свой монолог и выпрямился. – Побе… Пошли быстрее. Не отставай, дед. Если жить хочешь.
Они спешили, как могли и прислушивались всю оставшуюся дорогу, но не было слышно ни едино звука, кроме ставшего уже привычным полета летучих мышей и капанья
холодной горькой воды со стен. Беда сержанта Свиста не подавала признаков жизни.
В смысле, еще меньше, чем обычно.
Перед мысленным взором Иванушки вставал ледяной зал, покатый пол, беснующийся внизу скорпион, и он не знал, что ему делать – надеяться, что умруны и каменная тварь изничтожат друг друга, или мучаться угрызениями совести, что он послал людей, хоть в большинстве своем они и не совсем люди, на такую жуткую смерть.
Впрочем, делиться своими сомнениями с дедом Зимарем или Агафоном он не стал – он знал, что они скажут по поводу беды, скорпиона и, в случае волшебника, его умственных способностей, и поэтому просто молча продолжал свой путь, напряженно вглядываясь во мрак. Факел теперь нес старик, идущий третьим, чтобы яркий свет не слепил лукоморца. Пару раз, когда тому казалось, что в конце коридора светлело, дед Зимарь отворачивался и прикрывал собой огонь, чтобы впереди идущему было лучше видно, но всякий раз долгожданный выход оказывался не более чем желаемым, выдаваемым за действительное разнервничавшимся воображением царевича.
Настоящий свет и настоящий выход он увидел лишь на третий раз.
– Стойте! – воскликнул он, и все мгновенно остановились и замерли. – Там свет!
– Опять?
– Точно! Я уверен!
– Ну, наконец-то! Дед, бросай свой факел – пошли на небо глядеть!..
– Нет, постойте, – остановил их Иван. – Сначала пойду я. Надо проверить, нет ли там засады. Выходите только когда вас позову.
– А если не позовешь?
– Н-ну… – Иванушка на мгновение задумался над поставленным вопросом и, вздохнув, развел руками: – Лучше будет, если я вас позову.
– Да никого там нет, – махнул своим мешком чародей. – Следующая беда будет не раньше, чем через день.
– Ты не можешь полагаться на «авось»! Нашей экспедиции нужен волшебник!
– Ну, ладно… Только давай быстрей, – слегка польщенный маг прислонился к стене и приготовился ждать. – А то я уже не помню, как небо-то выглядит. Не знаю, как тебе, а мне этих пещер до конца жизни хватило.
Как Иван ни старался прищуриться, тусклый пасмурный закат резанул по отвыкшим глазам как бритва.
Он зажмурился, прикрыл глаза рукой, потер их и снова сделал попытку открыть.
Теперь было немного лучше.
Он оторвался от стены, медленно ступая, с оружием наготове, вышел из пещеры и осмотрелся, с удовольствием вдыхая чистый холодный ветер.
Как и на той стороне прохода, тут от пещеры вела заросшая травой и молодыми деревцами дорога, похожая теперь больше на забытую тропку. Пологие склоны горы, на которой они очутились, поросли невысоким кривоватым редким лесом, что придавало горе вид неопрятный и неуютный. Зато впереди, справа и слева, насколько хватало глаз, кругом, одна из другой, прорастали уже другие, чистопородные горы – гордость своего племени: пониже – ровные, основательные, укутанные в хвойные леса, как боярин в шубу, и повыше – осыпанные снегом и с лысыми, убеленными ледниками макушками, преисполненные чувства собственного достоинства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
