Шустрый «покупатель» сник. И не потому, что у него пропала охота торговаться дальше. Просто он заметил, что Тагар подмигнул ему: мол, хватит, достаточно, ты свое дело сделал. Посокрушавшись чуток — какие лошади уплыли в чужие руки! — юркий человечек отошел в сторонку и начал для вида вести переговоры с другим продавцом. А управитель, торопливо отсчитав в мозолистую ладонь цыгана нужную сумму, поторопился увести свое «сокровище» с рынка, не без основания предполагая, что на лошадей может предъявить претензии их истинный владелец. Управитель был не дурак и знал, с кем торгуется; недавно появившиеся во Франции цыгане уже успели заработать себе недобрую славу неуловимых конокрадов.
Когда к Тагару подошел Гийо вместе с Жилем, тот как раз рассчитывался с лжепокупателем. На этот раз юркий человечек вежливо поклонился юному дворянину и, насвистывая какую-то веселую мелодию, ушел, довольный собой. «Еще бы ему не быть довольным, — подумал Жиль. — За несколько минут этот хитрый жук заработал больше, чем какой-нибудь портовый грузчик за год».
— Держите ваши денежки, — сказал Тагар, озабоченно посматривая по сторонам. — И быстро отсюда уходите!
— Спасибо тебе, ром! — проникновенно сказал Гийо, не без удивления глядя на красивый кожаный кошелек, расшитый серебряными нитями, который очутился в руке Жиля. — Я перед тобой в долгу.
— Я это запомню.
— Благодарю вас, Тагар, — вежливо молвил Жиль. — Возьмите свой кошелек.
— Нет, господин, этот кошелек не мой, а ваш. Это вам подарок от моей дочери Чергэн. Она благодарит вас за то, что вы дали заработать бедному цыгану.
«Как же, бедный…» — с иронией подумал Жиль, глядя, как халабуда цыгана покидает площадь Сен-Жан-ан-Грев. Лошади у Тагара были первостатейными и стоили больших денег. Молодому человеку очень хотелось, чтобы Чергэн снова показала свое личико, но, к его большому разочарованию, этого не случилось.
— Мессир, сегодня Господь к нам милостив! — с воодушевлением воскликнул Гийо. — На нас совершенно неожиданно пролился золотой дождь! Восемь ливров, которые отсчитал нам Тагар, по моему уразумению, что-то невероятное. Ах, цыган, ах, сукин сын!
— Да уж… — Жиль тоже был в приподнятом настроении. — По правде говоря, больше, чем на сто пятьдесят денье, я не рассчитывал. Но как он смог превратить наших кляч в таких прекрасных лошадей?
Гийо рассмеялся и ответил:
— Всего лишь ловкость рук, мессир, и некоторые цыганские штучки. Стоит тому господину, который приобрел наших одров, искупать их, как они приобретут свой прежний вид. А что касается всего остального — резвости коней, упитанности, то в этом и есть секрет цыганского племени. Они ведь, ко всему прочему, еще и колдуны, могут предсказывать будущее.
— Впредь надо держаться от них подальше… — буркнул Жиль.
— Однако же дочь у Тагара чертовски хороша, — заметил Гийо, бросив лукавый взгляд на молодого хозяина. — И почему-то мне кажется, что она к вам неравнодушна.
— Ты соображаешь, что говоришь?! — возмутился Жиль. — Я дворянин! А она кто?
— Конечно, конечно, простите меня, мессир! Это все мой глупый язык. Вот так бы взял его и отрезал! От языка все мои беды. Взять, к примеру, мое житье в монастыре: и кормили там вполне сносно, и винцо в монастырских подвалах было превосходным, и работой монахов сильно не нагружали, и аббат был милейшим человеком. Так нет же, я решил поучаствовать в богословском диспуте. Поначалу все шло хорошо, мои доводы были весьма убедительны, и тут в запале схоластического спора я сравнил своего противника с ослом (собственно говоря, этим я обидел во всех отношениях полезное животное; тот, с кем я дискутировал, был просто грязной свиньей). Но, согласно правилам проведения богословских диспутов, обзывать противника разными нехорошими словами запрещено. Он не сдержался, кинулся на меня с кулаками, ну я и дал ему раза два… Хорошо дал. В общем, выперли меня из монастыря. Так что язык мой — враг мой. Вот и сейчас он пытается сказать, что не грех бы нам, мессир, выпить за наших лошадок. Во-первых, они совершили настоящий подвиг — не пали по дороге, а все-таки доставили нас в Париж. А во-вторых, принесли нам неожиданную прибыль. Да еще какую!
— Что ж, в твоих словах есть резон! — оживился Жиль. — Недалеко от нашего дома есть неплохая харчевня. Я заглянул в нее одним глазком. По-моему, там собирается вполне приличная публика.
— По мне, так лучше бы посетить одну из таверн на берегу Сены — там народ попроще, вино дешевле и еда (в основном свежая рыба) повкусней. Но коли ваша милость желает осчастливить своим присутствием притон школяров, то какие могут быть возражения? Вам и впрямь нужно обживаться в Латинском квартале, заводить новые знакомства, а где это сделать, как не в таверне.
Они прибавили шагу, и вскоре площадь Сен-Жан-ан-Грев осталась далеко позади. Душа Жиля распахнулась во всю свою ширь, и парижская жизнь начала казаться ему удивительным, волнующим приключением. И это только начало! Париж властно овладел его мыслями и чувствами и вымел из головы как ненужный мусор воспоминания о родном доме.
Глава 10. Бродники
Андрейко затаился в густом кустарнике на опушке леса, который почти вплотную подступал к берегу Днепра. Собственно говоря, так оно и было, но пространство от берега до кустов боярышника, где прятался Андрейко, очистили от деревьев, которые пошли на строительство небольшого селения. Оно чем-то напоминало деревеньки русичей, но не было в селении хозяйственности и ухоженности, присущей жителям Киевского княжества. Даже несколько рубленых изб под крышами из дранки напоминали времянки; а те, что были сплетены из хвороста и крыты камышом, вовсе казались сараями для сена, только меньших размеров.
Пологий берег заканчивался мостками — примитивной пристанью, возле которых на мелкой днепровской волне приплясывали лодки-однодеревки. Там же, на неширокой песчаной полоске, рядом с навесом для вяления рыбы были развешаны сети для просушки. Бедно одетые малые дети играли на берегу в салки, и их радостные крики разрушали благостную тишину, царившую над селением.
Кайсаки (а это точно были они, судя по тому, что о них рассказывал дед Кузьма) притащили его на хвосте в приднепровские леса, и там следить за ними стало немного легче. Легче, но не менее опасно, чем в степи. Кайсаки были очень осторожными и постоянно отправляли разъезды в разные стороны, чтобы враги не застали их врасплох. Хорошо, татарский конек был обучен мгновенно ложиться на землю по приказу хозяина и замирать в полной неподвижности.
Однажды несколько кайсаков проехали совсем рядом с Андрейкой, который таился в зарослях орешника, но татарский конь даже не фыркнул, когда одна из лошадей призывно заржала. Похоже, она почуяла близкое присутствие родственного животного, однако кайсаки не обратили никакого внимания на ее беспокойство.
