— Ты хочешь, я тебе расскажу, какой чудак ко мне приходит?
— Ну давай.
Нормальный разговор: вопросы — ответы… И вдруг — это…
— А что тебе рассказать? Как он выглядит?
— Ну расскажи, как выглядит.
Володя кладет голову на подушку, закрывает глаза и начинает рассказывать… Какие у него губы, какой нос, какой подбородок…
— Ну как — хороший экземплярчик меня посещает?
Совершенно спокойно он это говорит. Потом я попросил продолжения. Мне было интересно: он фантазирует или это на самом деле? Непонятно, как это происходит. Я закрою глаза — и могу надеяться только на свою фантазию. А он — видел! Через некоторое время спрашиваю:
— А «этот» еще не отстал от тебя?
— Сейчас посмотрим.
Снова закрывает глаза и продолжает описывать с той точки, на которой остановился. Володя мог с «ним» разговаривать!
— Сейчас он мне говорит… А сейчас спрашивает…
Открывает глаза, и мы продолжаем разговор. Про уход из театра,
про желание создать театр авторской песни. Идет нормальное развитие темы… Я снова его спрашиваю:
— А «этот» где?
Володя лежит на боку, теперь ложится на спину, закрывает глаза.
— Здесь. Порет какую-то ахинею.
Один раз я это видел…»
На эту же тему в воспоминаниях М. Шемякина: «Володя ведь многое не говорил. А у него начиналось раздвоение личности… «Мишка— это страшная вещь! когда я иногда вижу вдруг самого себя в комнате!»
Несколько по-другому говорит об этом В. Янклович: «С полной ответственностью за свои слова утверждаю, что Володя мог общаться с какими-то потусторонними силами, о которых знал только он… Иногда он, лежа с открытыми глазами, говорил мне:
— Подожди, подожди…
И совершенно отключался от реальности».
Между тем гастроли в Калининграде подходят к концу,
В. Гольдман: «Мы отработали четыре дня, на пятый — перед последним концертом — Володя говорит:
— Я не могу. Не могу больше работать.
А потом спрашивает:
— А тебе очень нужно?
— Володя, откровенно говоря, — надо. Если ты сможешь… Пять тысяч человек приехали из области…
— Ну ладно, я буду работать, только без гитары.
— Хорошо, гитару оставляем здесь.
На сцену вышел Коля Тамразов и сказал, что Владимир Семенович Высоцкий очень плохо себя чувствует:
— Петь он не может, но все равно пришел к вам. Он будет рассказывать и читать стихи. Вы согласны?
Все:
— Конечно!
И впервые Володя работал концерт без гитары: час стоял на сцене и рассказывал».
Об этом же рассказывает Н.Тамразов; «Ситуация перед последним концертом такая… У Володи совершенно пропал голос: не то что петь — разговаривать он мог с трудом. Все-таки выходит на сцену, берет первые аккорды… Затем прижимает струны, снимает гитару и говорит:
— Не могу… Не могу петь. Я надеялся, что смогу, поэтому и не отменил концерт, но не подчиняется голос. Но вы сохраните билеты. Я к вам очень скоро приеду и обещаю, что первый концерт будет по этим оторванным билетам. Я буду петь столько, сколько вы захотите.
Кто-то из зала крикнул:
— Пой, Володя!
— Вот видит Бог, не кобенюсь. (Это его слово — «не кобенюсь».) Не могу.
Потом он как-то естественно перешел к рассказу о театре… Стал читать монолог Гамлета, потом стал рассказывать о работе в кино, о том, что сам собирается снимать «Зеленый фургон» на Одесской студии… Пошли вопросы, Володя стал отвечать. И вот целый час он простоял на сцене: рассказывал, читал стихи, отвечал на вопросы… Вечер был просто неожиданным. К сожалению, не было записи, я потом узнал об этом».
Во время этого последнего концерта за кулисами происходили «драматические» события. В. Гольдман: «А с нами в Калининграде работали «Земляне»… И они должны были заканчивать концерт. Володя — на сцене, а они за кулисами стали бренчать на гитарах. Я подошел, сказал:
— Ребята, потише, Владимир Семенович плохо себя чувствует.
Раз подошел, второй, а один сопляк говорит:
— Да что там… Подумаешь, Высоцкий?!
— Что?! Ах ты— мразь! Ничтожество! Если услышу хоть один звук!
И только я отошел, он снова — дзиньк! Я хватаю гитару и ему по голове! А они все четверо человек — молодые, здоровые жлобы — накинулись на меня. Я один отбиваюсь от четверых этой гитарой… Тут Коля Тамразов спускается по лестнице, увидел, бросился ко мне!
— Сейчас Высоцкий скажет в зале только одно слово — от вас ничего не останется!
Ну, тут они опомнились, разбежались…»
О том, как закончился концерт, есть два, почти совершенно противоположных, рассказа. Один— слегка беллетризированный — Николая Тамразова:
«Володя закончил словами из песни: «Я, конечно, вернусь…» Зал скандировал: «Спасибо! Спасибо!»
Володя уходил со сцены, еще не дошел до кулисы — вдруг в зале зазвучала его песня! Это радисты включили запись. Володя— ко мне:
— Тамразочка, это ты срежиссировал?
— Нет, Володя, я здесь сижу.
Володя вернулся к кулисе, нашел щелку и, наверное, песни три, не отрываясь, смотрел в зал. Потом подошел ко мне — в глазах чуть ли не слезы.
— Тамразочка, они все сидят! Они все сидят!
Действительно, ни один человек не ушел, пока звучали песни Высоцкого».
И вторая версия, она принадлежит человеку, который в этот день побывал на всех концертах Высоцкого.
«На последнем концерте Высоцкий не пел, много рассказывал о театре, о себе… Читал стихи. Потом стал отвечать на вопросы… И вдруг какая-то записка. Он повернулся и ушел со сцены».
По некоторым сведениям записка была следующего содержания: «Кончай трепаться — пой!»
Косвенно это подтверждает и Н.Тамразов:
«После этого последнего концерта нам принесли угря — здоровый, жирный. Горничная сварила картошки. Сидим, едим — пальцы жирные… Заходят люди:
— Владимир Семенович, мы просим прощения, что некоторые в зале кричали: «Давай пой!» И мы здесь не одни…
Мы посмотрели в окно, там стояла целая делегация».
В этот день, 22 июня, в Москве В. П. Янклович идет к отцу В. В. — Семену Владимировичу Высоцкому.
В. Янклович: «В Калининграде Володе было очень плохо. Каждую ночь он мне звонил— с Володей были Гольдман, Тамразов и еще кто-то… Я иду к отцу и рассказываю ему все… Что мы были у врача и тот сказал, что Высоцкому осталось жить два месяца. Единственный выход — Володю надо как-то изолировать.
(Для того чтобы попасть в такую специальную больницу, нужно разрешение близких родственников. — В. П.)
Семен Владимирович говорит:
— Все! Я берусь за это дело! Он приедет, и я с ним поговорю! И пусть Володя на меня не обижается. Буду действовать — вот Эдит Пиаф погибла из-за этого. Я все возьму на себя!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
