– Не делай этого! – рявкнула Берилл. – Немного щенячьего жирка – это хорошо, но…
– Щенячьего жирка! – взорвалась Присцилла. – Да она размером с кита! С поганого лося!
Берилл критически оглядела свою вторую падчерицу.
– Знаешь, дорогая, вообще-то живот у тебя и правда толстоват. Тебе не нужно бросать есть, просто сделай операцию.
– Мама! Мне семнадцать лет.
– Ну и не затягивай, как я в свое время. Нужно уже сейчас вырезать аппендикс.
– Мама, мне нравится быть жирной.
– Ты знаменитость. Твоя обязанность – быть худой. Ты не всегда будешь подростком.
– Мама, она всегда будет подростком, – сказала Присцилла. – Точнее, мы обе всегда ими будем, и ты об этом позаботилась. Мы застряли во времени «Бленхеймов». Мне будет восемьдесят, а люди по-прежнему будут помнить, какой я была в четырнадцать лет.
Все ради любви
Эмма наконец согласилась встретиться с Кельвином.
Она сказала друзьям, что или она с ним встретится, или ей придется менять номер сотового телефона, а она скорее умрет, чем сделает это, потому что терпеть не может, когда так поступают другие. Все ее друзья решили, что она просто сошла с ума, отказываясь с ним встретиться, в конце концов, он ведь сказочно богатый мужчина, о котором она и сама мечтала, и он фактически преследует ее, а она его избегает.
– Да, он тебя уволил. Ну и что? Теперь он хочет, чтобы ты вернулась, и ты будешь у руля, – убеждали ее Мэл и Том.
– Вы не понимаете, – отвечала Эмма.
Она знала, что именно потому, что она мечтала о нем, ей следует раз и навсегда выкинуть его из головы. Кельвин очень доходчиво продемонстрировал ей, насколько опасно испытывать к нему чувства, и каждая ее клеточка настаивала на том, чтобы она избегала его любой ценой.
– Он мерзавец, – напоминала она себе и своим друзьям снова и снова. – Мне не нужно приглашать мерзавца в свою жизнь. Он ведь признался, что хочет переспать со мной только ради того, чтобы забыть меня. Словно поставить зарубку на столбике кровати! Мне не нравятся мужчины, которые разменивают свои чувства ради выгоды.
– А, ну да, – говорили ее друзья, кивая с видом знатоков. – Конечно.
И Эмма знала, что они вспоминали ее отца, и была, разумеется, права. Просто ужасно иметь отца, которого ты любишь и ненавидишь одновременно и который ушел от вас с матерью, ведь после этого постоянно думаешь, что с того момента все в твоей жизни, что хоть как-то связано с мужчинами, напоминает поведение отца. Хотя, разумеется, отчасти так оно и есть.
В конце концов, выдержав мощную, длившуюся почти неделю атаку в виде текстовых сообщений, цветов и записок, доставленных на дом, Эмма, чья привязанность к Кельвину нисколько не ослабла, набралась храбрости и просто ответила текстовым сообщением:
«Ладно. Где? Когда?
Э.».
Подумав, она добавила постскриптум:
«Только днем».
Встреча произошла за утренним кофе в отеле «Клариджес», и Кельвин сразу же приступил к делу с присущей ему обезоруживающей откровенностью.
– Я не могу перестать думать о тебе, – сказал он. – Это мешает мне работать. Я очень, очень занятой человек. Мне нужно с этим разобраться.
– Это не моя проблема, – твердо ответила Эмма, пытаясь не выдать того, что ей это приятно.
– Это твоя проблема. Ты часть команды.
– Ты меня уволил.
– И предложил тебе твою должность снова. Даже с повышением. Я продвину тебя.
– Если я пересплю с тобой.
– Да. Если ты переспишь со мной. Я это признал. Ты постоянно напоминаешь мне об этом, как будто я совершил какое-то ужасное преступление против морали.
– Так оно и есть.
– Слушай, мы ходим по кругу. Речь не только о твоей работе. Жизнь и достаток множества людей зависит от того, насколько я в ладу с собой.
– Ты хочешь сказать, что я должна трахнуться с тобой на благо команды?
– Да! Именно так! Что в этом плохого? Я ничего не понимаю. Я не могу перестать думать о тебе. Это правда, и она меня очень раздражает… это очень неудобно. Очень… больно.
Эмма покраснела. Она всегда так легко и сильно краснела при малейшем намеке на чувство. Она ощущала, что у нее горит лицо, и надеялась, что оно не пойдет пятнами.
– Но ты ведь все испортил, верно? Потому что, если хочешь знать, я все это время тоже думала о тебе, и мне тоже было больно.
Кельвин почуял брешь в Эмминой броне и ринулся в бой.
– Но это замечательно, – сказал он, очень обрадовавшись. – Я понятия не имел! Вот видишь, между нами столько недопонимания. Мы просто обязаны получше узнать друг друга. Мы могли бы снова поужинать и…
– Кельвин, я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь меня трахнуть.
– Да, да, разумеется. Конечно, хочу. Ты не можешь наказывать меня за мою честность. Ты очень привлекательная, не в моем вкусе, так уж получилось, но очень привлекательная. Почему я не должен хотеть тебя трахнуть? Хотеть трахнуть тебя – не преступление. Уверен, многие мужчины хотят этого. Ты что, всех их за это ненавидишь?
– Нет, потому что они мне не начальники, которые пользуются своим положением, чтобы несправедливо меня уволить, и сразу же после этого требуют секса в обмен на восстановление в должности.
– Ой, ну перестань повторять это. Я сглупил, я это признаю, но мы должны двигаться дальше. Да, я хочу переспать с тобой, да и кто бы этого не захотел, но ты мне к тому же нравишься, и в этом вся проблема. Это настолько не в моем стиле – так о ком-то беспокоиться, но… Я думаю, ты замечательная.
– Ты меня не знаешь.
– Знаю, но совсем немного, и я бы хотел получить возможность узнать тебя получше…
Эмма допила кофе и начала собирать вещи. Она ужасно хотела дать ему второй шанс, но, с другой стороны, ей было слишком много известно о мужчинах и вторых шансах. После разрыва родителей она наблюдала за тем, как ее мать давала отцу второй шанс почти каждую неделю. Мужчины не меняются, это она усвоила. Если принимаешь их обратно, то за то, какие они есть, а не за то, какими их хочешь видеть. А ей не нравилось то, каким был Кельвин.
– Извини, Кельвин, но ты все испортил. Правда, и мне очень жаль, потому что ты мне действительно нравился. Но дело в том, что я знаю тебя намного лучше, чем ты смог бы узнать меня когда-либо. Я на тебя работала. Я знаю, что ты делаешь. Ты манипулятор; ты думаешь, что пишешь истории, и теперь хочешь написать мою. Ты используешь людей. Это не твоя вина; ты таким родился. Ты заработал на этом кучу денег, и я признаю, что это все очень привлекательно. Но ни одной девушке даже близко нельзя к тебе подходить.
– Это только одна моя сторона. Ты должна доверять мне.
– Кельвин, после того что случилось, я боюсь, это совершенно невозможно.
– Слушай, у меня был плохой день, я совершил глупость…
– Ой, Кельвин, прекрати, пожалуйста.
– Ладно, как тебе такая мысль?
Последовала долгая пауза. Эмма ждала.
– Ты возвращаешься на работу, – наконец сказал Кельвин. – Никаких условий. А потом, может быть позднее, если захочешь, может быть…
– Я с тобой пересплю.
– Да.
– Это вроде как небольшая отсрочка, да?
– Ну да.
Казалось, Эмма снова собралась подняться.
Кельвин быстро добавил:
– Но твое пребывание в должности не будет от этого зависеть.
Эмма начала крутить в руке кофейную ложечку.
Кельвин надавил сильнее:
– Я попытаюсь… я попытаюсь завоевать тебя. В перерывах. А решение ты примешь сама. Мы начнем сначала. Ну же, это справедливо.
Эмма покрутила ложечку некоторое время, прежде чем посмотреть Кельвину прямо в глаза.
– Я не хочу возвращаться на старую должность.
– Я же сказал. Никаких условий. Я обещаю оставить тебя в покое.
– Нет, я серьезно. Дело не в тебе. Я просто не хочу возвращаться. Независимо от тебя и твоих хищнических наклонностей.
– Но почему?
– Когда ты меня уволил, у меня появилась возможность посмотреть на все по-другому. И теперь, после того как у меня была неделя, чтобы все обдумать, я поняла, что работа на шоу «Номер один» превращала меня в человека, которым я не хотела быть.
– Ты чертовски хорошо справлялась, ты была нашим самым молодым старшим отборщиком.
– Вот именно. И с каждым днем у меня получалось все лучше. Я привыкла смотреть на людей как хищник, думая, как их можно использовать, что с ними можно сделать. А самое смешное, чем больше я это делала, тем сильнее верила, что это нормально. Кельвин, я знаю, что ты не злой, я просто думаю, что тебе удалось убедить себя, что принципы не имеют значения. Что цель оправдывает средства. У тебя есть власть, влияние, талант, и что ты с ними делаешь? Ты создаешь самое безвкусное и незапоминающееся развлекательное шоу в истории.
– Что плохого в безвкусном и незапоминающемся развлечении?
– Не знаю. Нет, конечно, ничего. В смысле, сюжет отличный, не спорю. Но с другой стороны… Твое шоу такое жестокое, верно? Оно подрывает стандарты. Я хочу сказать, раньше было можно создавать отличное развлечение и не быть при этом дерьмом, вспомни «Beatles».
