class="a">[63].
Он вопросительно приподнимает брови, и я медленно киваю ему в ответ. Следующие слова он произносит на чистом английском:
– Я был очень недоволен, услышав про твой первый ход.
Антуан.
Единственный вывод, к которому прихожу.
Едва успеваю осмыслить сказанное им, как он снова кивает на доску.
– Будь очень внимателен, Иезекиль.
Он двигает фигуры по доске, показывая правила горизонтального и вертикального перемещения каждой, пока я не улавливаю суть. Несколько минут он молча этим занимается, а я с восхищением смотрю, внимательно наблюдая за тем, как он разглядывает каждую фигуру.
– Vous considérez le pion comme le plus important?[64]
– Cela dépend de la connaissance du pion et de sa position. Et puis, l’union fait la force, n’est-ce pas?[65]
Этим вопросом он явно интересуется, почему я решил искать помощи во Франции. Я понимаю, что он давно в курсе о моем приезде и поисках, как и понимаю, какие большие у него связи. Подавив гордость, признаю правду, которую собрал за долгие годы изоляции, и киваю. Дома, в обществе братьев, я более всего чувствую себя в гармонии с миром.
– Mais tu vois, s’il est correctement positionné, le pion seul peut devenir l’une des pièces les plus puissantes du plateau, et a la capacité de mettre le Roi en échec[66].
Он берет пешку и очень бережно вертит ее в руках, а я увлеченно наблюдаю за ним. Вскоре он возвращает фигуру на доску.
От сегодняшнего утра я ждал вовсе не урока по шахматам. Парадокс в том, что сколько бы я ни сравнивал свои ходы во Франции с этой игрой, знаю только ее основы, суть и главную цель.
На меня снисходит озарение, с готовностью его привечаю, радуясь, что доверился инстинктам, когда направился в этот парк. Случались в моей жизни моменты, когда я был уверен в том, какой избрать путь, и понимал это по вспыхнувшей во мне искре, подсказывающей, что я ровно там, где и должен находиться. Впервые это произошло на поляне в ночь гибели родителей. Второй раз – во время последней ночной вылазки с Престоном, когда мы сидели в закусочной. И сейчас я чувствую ту же искру, посмотрев на мужчину, что сидит напротив.
– Tu m’as dévoilé ton handicap avec tes premiers mots, ce qui n’est pas une sage décision dans un jeu de tactique. Je sais déjà que je peux et que je vais te battre, mais ton avantage est maintenant le premier coup[67].
Он жестом велит начинать, и я, доверяясь чутью, ввожу в игру первую фигуру. Он удивленно приподнимает брови и неспешно кивает.
– Вы часто играете?
Он откидывается на спинку стула, и металлические ножки легонько скрипят по асфальту. Мы оба понимаем, что мой вопрос никак не связан с шахматами.
– Я давно отошел от дел, но иногда принимаю участие, если на то есть веские основания.
Мы ведем немой диалог, а потом он опускает взгляд и делает первый ход.
Глава 16
Сесилия
Затащив на кухню пакет с покупками, ставлю его на стол и удивляюсь, почему Бо как обычно не накинулся на меня со слюнявыми приветствиями. Оглядев из окна задний дворик, не нахожу своих французов и начинаю осматривать дом. Оказывается, они оккупировали кабинет. Бо стоит, положив передние лапы на бедра Тобиаса, и подталкивает его руку, чтобы тот накормил его чипсами, а сам Тобиас крепко спит в громоздком круглом кресле. На нем лишь черные спортивные брюки и шерстяные носки, а из приоткрытого рта раздается тихий храп. Вокруг валяется куча пакетиков с закусками и сладостями, а на приставном столике стоит недоеденная банка мороженого. Когда Бо начинает искать у Тобиаса остатки пропитанных маслом закусок, мой смех заглушает ревущий рядом телевизор.
Картина забавная и печальная: видимо, мое постоянное отсутствие и отстраненность поспособствовали тому, что Тобиас превратился во французского домоседа. Судя по тому, как он спит, Тобиас съел огромное количество углеводов, которыми раньше запрещал мне баловаться.
Его ноги перекинуты через подлокотник, а рука покоится на груди. Другую руку старательно вылизывает Бо.
Он явно не ожидал, что я вернусь домой пораньше. Изнывая от желания подойти к нему, смахнуть крошки с лица и слизать с нижней губы остатки шоколада, смотрю, как он спит. Купив этот дом, я никогда не представляла в нем Тобиаса, и, если уж откровенно, никогда не представляла его в домашней обстановке. Да, я жила с ним в доме отца, но тогда у нас были изысканные блюда, дегустация вин, ночные игры в шахматы у камина и секс, после которого мы, покрытые потом, с трудом переводили дыхание.
Эта же модель отношений была совсем нам чуждой. Чувствую смутное беспокойство от того, что Тобиасу уже осточертело целыми днями поедать всякую гадость и запоем смотреть телевизор.
Это гложущее чувство вины и мысль о том, что вот так он теперь проводит здесь время, лишний раз убеждают: Тобиасу не подходит провинциальная жизнь, она наскучит ему до такой степени, что он будет как на иголках.
Даже в таком неряшливом виде Тобиас все равно самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела. И если бы захотела, то могла подойти к нему сейчас, смахнуть крошки и раствориться в нем. Меня бесит быть такой твердолобой, но того требует моя совесть. Да и Тобиас сам подбил меня на это тем, как вел себя в прошлом. Прошло чуть больше недели с его приезда, и я полна решимости придерживаться своей цели. Каждый раз, как он огорчается из-за того, что я не иду на сближение, он должен понимать, что я чувствовала себя в тысячу – нет, в миллион крат – хуже, если он отталкивал меня, прогонял и обесценивал наши отношения. Я долгое время умоляла его признать наши чувства. Да, возможно, с моей стороны не стоило таить обиду, но я слишком многое сносила по его вине, чтобы просто взять и уступить. И я не пойду ему навстречу, пока не удостоверюсь, что Тобиас понял: отныне я не потерплю такого отношения.
И дело не только в допущенных им прегрешениях или лжи, которой он пичкал меня, когда мы были вместе, и за которую так и не ответил, а в том, что несколько месяцев назад, когда я выставила себя круглой дурой, он безжалостно мне отказал. Все это уже служит достаточным основанием.
Но чем дольше смотрю на Тобиаса, тем сильнее меня влечет к нему, тем сильнее
