– Тогда что же это, мать вашу? – прорычал Контроль, как загнанное животное. – Что, черт побери?
Кукушка взглянула на Грейс, та быстро отвернулась. Контроль был еще не готов для восприятия этой информации. Она пожирала его изнутри. Надо отвлечь его чем-то конкретным.
– Здесь вырабатывается и расходуется огромное количество энергии, – сказала она. – Если граница представляет собой некое подобие мембраны, в какой-то ее точке может случиться выброс этой энергии. Только подумай о том, как предметы исчезают, вступив в контакт с границей.
– Но ведь на самом-то деле они не исчезают, правда, Кукушка? – заметила Грейс.
– Думаю, нет. Скорее, их куда-то перебрасывает.
– Куда? – спросил Контроль.
Кукушка пожала плечами, вспоминая о путешествии в Зону Икс, о разрушениях, которые там видела. Города превратились в руины. Реальность это или нет? Может быть, это и есть ключ? Или это просто иллюзия?
Мембраны и измерения. Ничем не ограниченное пространство. Безграничные запасы энергии. Манипуляции с молекулами, не требующие никаких усилий. Непрестанные попытки трансформировать человека в нечеловека. Способность переместить целую биосферу в другое место. Сейчас, если тот внешний мир еще существовал, там до сих пор посылали радиосигналы в космическое пространство и следили, не поступит ли ответ, свидетельствующий о существовании разума в одном из уголков Вселенной. Но Кукушка сомневалась, что эти послания кто-то получал. Земляне ограничены собственным пониманием разума. Что, если существует другой способ общения? Что, если инфекция была посланием, симфонией ясности? Но для чего? Может, так они от нас обороняются? Или это своеобразная форма коммуникации? Если да, то мы не получили их послание, не смогли и никогда не сможем его расшифровать, потеряв его при трансформации. Человечеству придется довольствоваться банальными ответами благодаря отсутствию воображения, благодаря тому что человеческому существу не под силу представить, что происходит в голове баклана, или филина, или кита, или шмеля.
Хотела ли она смириться с этим недостатком и был ли у нее выбор?
Сгустились сумерки, близилась ночь, последние отблески света расчертили пейзаж длинными тенями. Из окна было видно, что от более низких строений остались одни фасады: разбитые и разрушенные останки блочных домов без крыш, сплошь увитые плющом, сквозь который изредка просвечивали пятна побелки, постепенно тускнеющие, сдающиеся под напором моря спутанной зелени. Посреди этого неухоженного пространства – ряд маленьких крестиков, воткнутых в землю. Могилы свежие, наверняка этих умерших похоронила Грейс. Возможно, она солгала и за ней на остров последовала группа людей, лишь для того, чтобы встретить печальную судьбу, которой удалось избежать Грейс. Кукушке удалось подслушать почти весь разговор между Контролем и Грейс, и она уж была готова вмешаться, если бы Грейс не отвела ствол от его головы. Теперь никто бы не смог усыпить ее или накачать наркотиками против собственной воли. Не так она устроена. Уже нет.
Ей совсем не нравился этот вид из окна, она испытывала некий инстинктивный дискомфорт, глядя на разбитую дорогу, эти «царапины» на склонах лесистых холмов, которые вечером в свете солнца больше походили не на вырубки, а на следы какого-то насилия. Другое окно смотрело на море, спокойные его воды и материк вдали, и все выглядело нормально и, возможно, даже обыденно, но вот только с этого расстояния вряд ли можно разглядеть разгромленный конвой. Маленькие крестики. Конвой… Здесь, за всеми тайнами, крылась еще одна, она преследовала Кукушку, не давала покоя, маячила где-то на границе восприятия.
За спиной у нее продолжали разговаривать Грейс и Контроль, но Кукушка уже не слушала. Все их разговоры ходили по кругу, образуя петлю-ловушку, которую Контроль сам создавал, чтобы в нее угодить, чтобы окопаться, вырыть рвы и держать оборону. Как такое возможно, как это произошло и почему – этими вопросами он приводил и себя, и Грейс просто в бешенство, прекрасно понимая, что никогда не получит внятного ответа, никогда ничего не узнает.
Она подумала, что, наверное, стоило бы отнестись к его страданиям с бо́льшим уважением, но ей было очевидно, к чему они ведут – к тому же, что и все остальное в жизни человеческих существ: к необходимости принять решение, что же делать. Что мы будем делать дальше? Куда двинемся от этой отправной точки? Как нам двигаться вперед? Какова теперь наша задача? Словно цель решает все, помогает выявить очертания того, что пока остается неизвестным или потерянным, и чистым усилием воли вызвать его, заставить появиться, вернуть к жизни.
Даже биолог занималась этим, наугад создавая модель из всего, что только под руку попадется – связывая странное поведение филина с пропавшим мужем. В действительности это могло быть свидетельством или последствием некоего совершенно иного ритуала. Каприз экологии или Зоны Икс, имеющий к ней лишь косвенное отношение или даже вообще никак с ней не связанный – а это значило бы, что ее записки о филине так же далеки от сути, как и изыскания БП&П. Ты можешь знать о предмете все – и никогда не понять, почему он устроен именно так.
Притягательность острова была связана именно с его отрицанием всякого «почему» – и для биолога, и, как догадывалась Кукушка, для Грейс, прожившей здесь три года наедине с тайной, разъедавшей ее изнутри. Разъедавшей ее до сих пор, и даже присутствие компаньонов не снимало этого напряжения. Кукушка наблюдала за ней из окна и гадала: не скрывает ли Грейс от них некую важную информацию? Она была все время настороже, вся какая-то дерганая, а ее очевидные проблемы со сном прозрачно намекали на некое отдельное, хранимое в тайне «почему».
В этот момент Кукушка почувствовала, что ее отделяет от них огромная дистанция, словно знание о том, как далеко они от Земли, как идет здесь время, безжалостное, но способное прощать – словно это знание оттолкнуло их от нее, и теперь она смотрела на них через границу, подглядывала сквозь мерцающую дверь, пока эти двое, едва заметные вдали, сидели лицом к лицу, поглощенные своим демонстративно оживленным спором. Когда же эта болтовня приведет их к каким-то выводам и что делать, если сама она не поверит в эти их выводы?
– Какую роль в этом играла БП&П? – спрашивал Контроль у Грейс.
Держится безопасной почвы, подумала Кукушка. Вопросов, от которых у него в мозгу не будут взрываться галактики при мысли, что Южный предел стал бастионом Зоны Икс, а люди превращаются в странных существ с целью, ведомой разве что швам в небесах.
– Директору определенно ничего не было известно, – ответила Грейс. – Их вмешательство, все эти их расспросы могли непреднамеренно послужить спусковым крючком.
– Остров не был приоритетом, потому что в Центре уже знали, что здесь творится, – заметил Контроль. – Они уже знали, что нашла бы здесь экспедиция.
– Да какая теперь разница? – Грейс снова переглянулась с Кукушкой. Контроль снова наливался праведным гневом, оживлял в памяти старые битвы, которые, как она подозревала, и тогда были бессмысленны.
– Центр с самого начала держал это в тайне. Центр похоронил это все, похоронил остров, но продолжал посылать экспедиции сюда, в это… в эту гребаную дыру, где все не так, как должно быть, в эту срань, которая убивает людей, даже не давая им гребаного шанса побороться, потому что оно всегда, в любом случае, побеждает, и… – Контроль просто не мог остановиться. Да и не собирался. Он мог лишь сделать паузу, отдышаться и продолжать в том же духе.
А потому его остановила Кукушка. Опустилась перед ним на колени, осторожно взяла у него письмо биолога и ее журнал. Потом нежно обняла Контроля за плечи и держала, а Грейс даже отвернулась от смущения или зависти – может, и ей хотелось, чтобы хоть кто-то ее утешил. Он задергался в объятиях Кукушки, а она держала, чувствуя исходящее от него тепло, и постепенно Контроль обмяк, успокоился, перестал сопротивляться, легонько обнял ее, потом прижал к себе, а она не произносила ни слова – ровным счетом ничего, потому что, сказав что-либо, унизила бы его, а он был ей для этого слишком дорог. К тому же молчание ничего ей не стоило.
И вот когда он затих, она убрала руки, встала и посмотрела на Грейс. Один вопрос до сих пор оставался незаданным. Гнездящиеся птицы умолкли, кругом никаких звуков, кроме шума волн и ветра, кроме собственного дыхания. А Грейс катала носком ботинка банку с фасолью.
– Скажи, Грейс, а где сейчас биолог?
– Это не важно, – заметил Контроль. – Не имеет значения. Может, превратилась в муху или птицу. Или во что-то другое. А может, умерла?
Грейс рассмеялась, как-то нехорошо, и Кукушке это не понравилось.
– Грейс?.. – Нет, на этот раз ей не отвертеться от ответа.
– Она определенно еще жива.
