– Наступает время, – невольно повторил за царем Даниил, искоса бросая взгляд на косматого скифа, как обычно в таких случаях, громоздившегося за спиной государя.
– Я желал поставить во главе нашей армии Нидинту-Бела, – царь, точно повинуясь неслышному зову, повернул голову туда, где еще недавно, по традиции, сидел начальник городской стражи, – но… – слова об измене сводного брата застряли в горле, так что Валтасар невольно закашлялся, – богам это было не угодно. А потому я сам поведу войско в Лидию.
Даниил обескураженно поглядел на царя, затем на Кархана, затем, точно невзначай, обвел взглядом всех прочих собравшихся. Те молчали. Царь не спрашивал совета, он оглашал свою волю. Если бы Валтасар умел читать по глазам, он бы прочел примерно следующее:
«О бог Единый, помогающий мне, уж и не знаю, за какие заслуги, вразуми государя! Нельзя же царю быть столь наивным! Старик Абодар, тот бы просто назвал его длинноухим ослом и простофилей! Конечно, не будь тот царем. Ведь Кир же только и ждет встретиться с ним в чистом поле!»
– Армия выступает завтра поутру, – продолжил Валтасар.
– Но кто останется править страной в те дни, когда, с благословения Мардука, ты, государь, будешь сражать отвагой и воинским искусством вашего общего с царем Киром врага? – голосом почтительным, но не без вкрадчивости, спросил Верховный жрец.
– По обычаю – ты, Гаумата, – с невольным сожалением проговорил царь. – Я бы оставил тебе в помощь Даниила, но, полагаю, он будет нужен мне в походе.
– Да исполнится воля твоя, государь, – покорствуя царскому слову, с плохо скрытым торжеством произнес Гаумата.
Мир, с таким трудом выстроенный Намму, рушился прямо на глазах. Теперь, когда со старым Верховным жрецом было покончено, а Нидинту-Бел позорно бежал, завтрашний день виделся царскому советнику в золотом сиянии. Он полагал, что дворец, еще недавно принадлежавший его главному врагу, теперь вполне может стать его жилищем, где он и заживет всласть, взяв в жены красавицу Сусанну. Конечно же, ее отец не откажет ближнему советнику царя и победителю драконов. «Да и к тому же, – Намму расправлял плечи, – я ведь и сам царевич народа эбореев. А может, – пускался в мечты бывший изгнанник, – Валтасар пожелает возродить эборейское царство? Кого же тогда поставить во главе его, как не верного и мудрого Даниила. Вот бы изумился старик Абодар, увидев шалопая-сына в царских хоромах! Да что там хоромах – держа в ладони горсть золотых монет с его чеканным профилем…» Он, казалось, уже слышал, как призывно звенят эти золотые кругляши. И вдруг – в поход!
«Господи, зачем мне эта война? Зачем эта Лидия, где б она там ни находилась?» Как только Кир отступил от стен Вавилона, Намму без промедления выкинул его из памяти, точно ночной кошмар. Он и подумать не мог, что царь всерьез намерен исполнять обещание. В конце концов, персы уже далеко, а здесь его никто не неволит!
Размышляя таким образом, Намму нос к носу столкнулся с Карханом. Царский телохранитель инспектировал посты, расставленные вокруг личных покоев Валтасара.
– Кархан! – ухватив за руку могучего скифа, заговорил Намму скороговоркой, опуская голос почти до шепота. – Теперь, когда мне ведомо, кто ты есть на самом деле, я бы должен величать тебя по-иному. Но, прости, не ведаю как! Ты явил взору и сердцу моему деяния, превышающие человеческое разумение. Я молю тебя, снизойди к ничтожности моей, вразуми словом откровения и направь стопы мои верным путем! Отвори мое вежды, дабы узрел я истину и познал, что правильно и что ложно. Ибо во мраке блуждаю, и нет покоя в сердце моем!
Руслан Караханов открыл было рот, чтобы ответить в тон Даниилу, но слова, в прежние времена не знавшие препона, как воды Евфрата, вдруг стали, точно сковал эти воды холодный толстый лед.
– Нет, – едва выдавил он.
– Нет? – удивленно повторил Намму, все еще не веря услышанному.
– Нет, – повторил Кархан.
– Но разве я не в воле твоей? Разве не твоей силою дарована моя победа, как и прочее все, что дано мне было свершить в последние дни?
– Нет, – еще раз повторил Руслан, – ты сделал это сам. И будешь делать сам. А я, – он легко отодвинул опешившего пророка в сторону, – проверяю караулы.
Иезекия бен Эзра лучился от счастья, совсем как в тот день, когда появилась на свет его дочь – прелестная и нежная Сусанна. Он был счастлив и желал, чтобы все, кто захочет, мог разделить с ним это счастье. Молодые слуги споро наливали ячменное пиво и финиковое вино в серебряные ритоны, глиняные чаши и выдолбленные воловьи рога, спеша утолить жажду тех, кто в этот день приходил в лавку у ворот Иштар, дабы поздравить Иезекию с чудесным избавлением дочери. Не обходилось, правда, без недоразумений: какие-то оборванцы, привлеченные дармовым угощением, устроили свару у входа в дом. Каждый норовил вломиться первым. Но верным нубийцам быстро удалось разогнать бродяг, используя вместо слов увещевания короткие увесистые дубины. В остальном все было замечательно. К вечеру Иезекия ожидал званых гостей, и потому вовсю суетился, готовясь к пиру. Из кухни доносились запахи жареного мяса и приготавливаемой рыбы, в комнатах, вымывая, вычищая то, что должно было быть вымыто и вычищено, суетилась прислуга, и сам Иезекия с гордым видом обходил свои владения, чувствуя себя здесь равным царю.
– Какими цветами следует убрать комнату? – подскочил к хозяину один из приказчиков.
– Спросите об этом у Сусанны, – отмахнулся господин и повелитель лавки у ворот Иштар.
– Ее нигде не видно, – начал оправдываться слуга. – Быть может, она в своей комнате?
– Хорошо, – кивнул Иезекия. – Я погляжу.
Вход в комнаты дочерей хозяина был строго-настрого воспрещен для всех, кроме него самого и, конечно же, самих юных хозяек. Он решительной походкой направился на женскую половину. В этот час здесь было тихо. Все обитательницы дома были заняты готовкой, уборкой и еще невесть чем – одним словом, придавали его жилищу праздничный вид. Иезекия подошел к комнате старшей дочери и постучал. Ответа не последовало. Он толкнул дверь, та была не заперта. Густой аромат цветов жасмина, ванили и загадочного растения иланг-иланг опьяняюще коснулся его ноздрей. Иезекия переступил порог. Сусанна безмятежно спала, свернувшись калачиком на плетеном ложе, устланном шкурами барсов. «Уморилась, – с любовью глядя на красавицу-дочь вздохнул умиленный отец. – Еще бы, такое пережить». Он подошел чуть ближе, чтобы поправить покрывало, и обмер: у самого ложа подле стены лежало… Иезекия открыл рот, глотая воздух, указывая сам себе на небольшой желтоватый предмет, выглядывавший из-под ложа. Если бы на полу хозяин дома увидел свернувшуюся кобру – и она не уязвила бы его больнее. Вылощенный кусочек овечьих кишок, используемый мужчинами, дабы не дать женщине зачать от семени их… Иезекия еще раз порывисто втянул воздух. И этот аромат – таким пользуются гетеры в далекой Элладе, дабы привлечь к себе любовника и разжечь в нем желание! Иезекия знал это точно, поскольку сам продавал такие притирания путешественникам, отвыкшим в пути от женской ласки.
«Ты… Ты…» – Иезекия хотел что-то прокричать, но скорбь и гнев охватили его за горло, не давая излиться словам.
– Царевич! Царевич Даниил! – донеслось из коридора. – Царевич Даниил приехал!
ГЛАВА 14
Если гора не идет к Магомету, всегда найдутся богословы, которые легко объяснят почему.
Хасан-Ас-Сабах
Намму стоял перед хозяином лавки, подыскивая нужные слова, и с некоторым удивлением разглядывая посеревшее лицо Иезекии. Сквозь природную смуглость было видно, насколько тот бледен и подавлен. Но даже ему, царскому советнику, опытному и наблюдательному пройдохе с большого рынка в Ниневии, не могло прийти в голову, как ускоренно бьется сердце отца, как громом пораженного в самое сердце, и как трудно ему, шагая на ватных ногах, изображать глубокое почтение и радость, принимая высокого гостя.
Намму, ни о чем подобном не догадываясь, глядел на отца Сусанны и подбирал нужные слова. После нелепого скомканного разговора с Карханом он совсем было впал в уныние. Роль пророка, поначалу несколько даже забавлявшая его и при удачном стечении обстоятельств сулившая немалые барыши, тяготила его все больше. С грустью шагая по коридорам дворца, он говорил себе, что все ближе ужасный конец этой нелепой истории. Бог не желает беседовать с ним, хоть бы и все народы Ойкумены признали его великим пророком. Когда обман наконец вскроется, время, проведенное во рву со львами, покажется ему минутами безмятежности. Победа не радовала его. Точно верный слуга перед господином, она тут же открывала двери для новых испытаний, вероятно, более тяжелых и опасных, нежели прежние.
Луч надежды, блеснувший пред ним, когда вдруг открылась ему божественная сущность царского телохранителя, угас, оставив Намму во тьме, еще более непроницаемой, чем прежде. Ибо прежде не знал он, сколь близок свет! Кем бы ни был Кархан: преждерожденным гипербореем или же полубогом, как Энкиду – соратник Гильгамеша, рядом с ним он, бесприютный ниневийский мошенник, чувствовал себя полным ничтожеством.
